Чем запомнилась выставка "Что если?" Марии Сафроновой
Собственно этот переход от задумчивого вопрошания, зыбкой неопределенности предположения к модусу реальности, в которой вдруг начинает реализовываться один из потенциальных сценариев фильма-катастроф, мог бы выглядеть случайностью. Если бы… Если бы в живописных проектах Марии Сафроновой, в бэкграунде которой и Премия Кандинского 2012 года и Премия Сергея Курехина (2015), мотив неопределенности и мерцающего ужаса не был бы одним из ключевых.
В раннем ее проекте "Распорядок дня" (2013) она с методической бесстрастностью запечатлела время от рассвета до заката в психиатрической клинике. Персонажами серии "Игра общего вида" (2015) стали примерные школьники и детсадовцы, словно сошедшие со своими шариками, звездочками и игрушечными ракетами с коллективных снимков "на память". Эти проекты строились на контрасте между жанром и его современным наполнением. Нет, никаких экспрессионистских взвихрений и всплесков не найти в "Распорядке дня". А в "Игре…" не сыскать следов детских игр с их непосредственностью, непредсказуемостью, озорством и вольностью. Дети серьезны, напряжены и ответственны, как маленькие взрослые. Они примерны, как маленькие персонажи на картинах раннего Возрождения или как на упомянутых парадных снимках, представляющих жизнь идеального школьника.
Идеальное занимает важное место в универсуме, который создает Сафронова. Идеальное рифмуется с рациональным. Например, с расчисленной красотой "сладостного искусства перспективы". Столовая и процедурная, коридоры и холл клиники с полом, похожим на шахматную доску, симметрично выстроены и подчеркнуто функциональны, словно вид на флорентийскую площадь или портик храма. Эта холодная рациональность должна вроде бы уравновесить страдания и болезни людей, помещенных в этот идеальный мир с идеальным для лечения распорядком. Но ренессансная тема могущества человека, которую подспудно хранит память станковой картины, тут сходит на нет. Вместо досуга - драка в коридоре, вместо отдыха - озадаченное наблюдение за тем, как электрик меняет лампочку на потолке. Сюжет, который тут выстраивала художница, очевидно, прямо противоположный: он о том, как иррациональный человек с его безумными страстями и агрессией включается в "геометрию" идеального мира и неидеального социума.
Собственно, давний проект "Общее частное" (2017), показанный ММОМА и галереей "Триумф" в рамках программы "Молодые львы", и демонстрировал эту встречу традиционной картины с изучением истории привычных нам институций в версии, скажем, Мишеля Фуко.
Картина и институция, будь то ясли, клиника или офис, равно оказывались не нейтральными, а жестко формирующими человека структурами. Нынешний проект Марии Сафроновой продолжает мысль выставки "Общее частное". Но вместо детсада и клиники тут пространство школы. Вместо иррациональности болезни - угроза то ли войны, то ли техногенной катастрофы. Но принцип тот же - проверка на прочность жанра, демонстрация условных рамок, где ужасное и иррациональное должны быть приручены, как овчарка в противогазе в "Портрете молодого человека с собаками". Жанр портрета, писанного на доске маслом, заявлен, но герой в парадном облачении предстает безликим персонажем в противогазе. Идеальный и возвышенный герой оказывается невидимым "неизвестным", спрятанным за защитным облачением.
Жанр в серии "О.Б.Ж." покоится на традиции изображения сценок с играющими детьми. Они пользовались успехом у заказчиков малых голландцев, а позднее и любителей сентиментальных пасторалей с пастушками и портретов романтических Гаврошей. В картинах Марии Сафроновой чистенькие Гавроши перед классом разбирают и собирают АКМ; в березовой роще (привет Куинджи!) на скорость надевают костюмы химзащиты… Словом, учатся выживать в апокалиптической ситуации. Уютный жанр "сценок с детьми" микшируется с узнаваемыми образами с плакатов по гражданской обороне. Буколическое спокойствие инструкции по спасению жизни обретает привкус сюрреалистического гротеска.
Приручение ужасного - любимый сюжет видов раскопок с античными руинами. Неудивительно, что Сафронова вспомнила о нем в своем путешествии к истокам социальной утопии. Но расхожий мотив руин из любознательного XVIII века она вписывает в камерный интерьер школьных классов, где модели ископаемых из кабинета биологии или модели молекул и клеток смотрят на забытые фотографии пионеров. После Чернобыля они выглядят очень даже реалистично. Про нидерландскую живопись с картами торговых путей на стене прихожей и не вспомнишь. Идеальное пространство рационального мира, из которого в итоге исчезает человек, - это вопрос, разумеется, к человеку. Вопрос - о правильности той модели мира, что распадается прямо на глазах. Интерьер же тем временем становится натюрмортом, напоминающим скромно смертным - Memento mori.