Сталин мог пасть от авторучки Риббентропа

Они встречались дважды. И оба раза в августе – сентябре 1939 года в Москве. Тогда были заключены советско-германские соглашения, часть которых, снабженная грифом «Секретно», стала известна лишь сравнительно недавно. «Я чувствовал себя в Кремле словно среди старых партийных товарищей», – заявил Риббентроп в марте 1940 года в беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано.

А четыре года спустя, в 1944 году, Риббентроп решил убить Сталина.

Разрабатывая план убийства, Риббентроп с чисто немецкой дотошностью и педантичностью изучил все возможные варианты задуманной им акции. Он знал: Кремль, где живет и работает Сталин, давно превращен в неприступную крепость. Охрана Сталина – это тысячи хорошо подготовленных офицеров и агентов спецслужб.

Риббентроп был дипломатом, и решение подсказала его профессия. Если нельзя ликвидировать Сталина в его резиденциях, значит, надо выманить его на какую-либо международную конференцию и там совершить террористический акт. Гитлер одобрил план своего министра. Вслед за фюрером план поддержали Борман и Гиммлер. После этого Риббентроп явился к руководителю политической разведки рейха Вальтеру Шелленбергу. Годы спустя в мемуарах Шелленберг писал:

«В личной беседе с фюрером, – заявил Риббентроп, – я сказал, что готов пожертвовать собой ради Германии. Будет организована конференция, в работе которой примет участие Сталин. На этой конференции я должен убить его.

– Один? – спросил я.

– Фюрер сказал, что одному этого не сделать. Он просил назвать человека, который сможет помочь мне. Я назвал вас…»

Риббентроп, конечно, понимал, что на конференции будет очень сильная охрана и вряд ли удастся пронести в зал заседаний гранату или револьвер. Он слышал, что «техническая группа» Шелленберга изготовляет револьверы, по форме ничем не отличающиеся от пишущей ручки. Из такого револьвера можно стрелять крупнокалиберными пулями на расстоянии 6–7 метров. Это оружие и намеревался пустить в ход террорист-министр.

Однако Шелленберг в отличие от Риббентропа не имел никакого желания выступать в роли камикадзе:

«Я считал, что план Риббентропа, мягко выражаясь, – результат его нервного и умственного переутомления, – пишет он. – Я предложил, чтобы он прежде создал необходимые условия для осуществления плана и добился согласия Сталина участвовать в работе конференции. Если же ему это удастся, я буду готов поддержать его словом и делом».

…Уже после войны, в 1946 году, Риббентроп – обвиняемый на Нюрнбергском процессе – в тюремной камере начал писать нечто вроде мемуаров, восстанавливая в памяти отдельные факты и события собственной биографии. Позднее эти записки были изданы в Германии под заголовком «Между Лондоном и Москвой».

Особенно часто вспоминались экс-министру его визиты в Москву в 1939 году, переговоры и встречи со Сталиным; он вспомнил даже о том, какой пышный банкет был устроен тогда в его честь в Кремле. «Подавали великолепные блюда, а на столе стояла отличавшаяся особой крепостью коричневая водка, – писал он. – Но на Сталина эта водка словно не действовала. Когда я высказал ему свое восхищение превосходством русских глоток над немецкими, Сталин рассмеялся и, подмигнув, выдал „тайну“: сам он пил на банкете только крымское вино, которое имело такой же цвет, как и эта дьявольская водка».

Подобные эпизоды Риббентроп помнил в деталях, а вот о попытке «принести себя в жертву во имя Германии» он, похоже, «забыл».