Новгородские исторические записки от Виктора Смирнова. Записка семьдесят вторая: «Ушкуи и соймы»

 Мы продолжаем серию публикаций на тему истории Великого Новгорода и Новгородской земли авторства историка и писателя Виктора Смирнова. Материалы публикуются с разрешения автора.

Ушкуи и соймы

С древних времен на верфях Взвада, Устреки, Сергова и других приильменских сел строили суда и корабли самых различных типов, размеров и предназначения: рыбацкие челны и грузовые барки, насады и лойвы, струги и лодьи, ушкуи и соймы. При всех различиях все эти суда были приспособлены к Ильменю, к его бурному норову, к тяжелой мелководной волне.

Особого рассказа заслуживают «ушкуи», на которых совершали свои походы знаменитые новгородские речные корсары – ушкуйники. Это большая парусно-гребная лодка с острыми носовой и кормовой оконечностями. Похожа на галеру, но много легче и проста до аскетизма. В случае чего, такую не жалко бросить. Длина судна около 17-18 метров, ширина в пределах 3 метров. Количество скамеек для гребцов не менее десяти. Палуба плоская, средняя часть открытая. Для ушкуя была важна возможность выброситься на берег носом и быстро отойти от него кормой, поэтому оконечности были симметричны, и на каждой установлено по рулевому веслу. Проще говоря, корма ничем не отличается от носа, но на носовом штевне красовалась деревянная скульптура, изображающая голову полярного медведя – «ушкуя» на языке поморов. По другой версии слово «ушкуй» в переводе с вепского означало «лодка». Еще одно отличие – утолщенный верхний пояс обшивки, вроде бы мелочь, а на самом деле важнейшая вещь, в абордажном бою, перепрыгивая на чужое судно, ноге нужен надежный упор, поскользнешься, сверзишься в воду – все, поминай, как звали. Мачта на ушкуе съемная, чтобы легко проходить под тогдашними низкими мостами.

Строили ушкуи на Взваде, который славился лучшими на Ильмене корабелами. На берегу Ловати располагалась старинная верфь, усыпанная щепой, заваленная грудами окоренных и неокоренных бревен, пахнущая стружкой и свежей смолой. На невысоких стапелях-срубах стояли в разной готовности будущие ушкуи. Один мастер дотесывал киль из цельного ствола кондовой сосны, плачущей под топором янтарными слезами, двое других крепили в потайной шип кормовую и носовую балки, четвертый мастер ладил опруги – ребра ушкуя из толстых веток естественной погиби, пятый примерял тесаные доски обшивки, готовясь оплести их ивовым прутом. Рядом другая артель охорашивала почти готовый ушкуй.

Не менее известным судном новгородских корабелов стала ильменская сойма. Вполне вероятно, что новгородцы позаимствовали ее конструкцию у карело-финнов, а название, вероятно, было связано с озером Сайма, где строили похожие суда. Однако новгородцы развили плодотворную идею и начали массовое строительство сойм разных размеров и предназначения: рыболовецких, грузовых, промысловых, торговых и даже военных. Самая легкая лодка такого типа длиной до 6 метров называлась сойминкой. Длина крючной соймы колебалась в пределах 7-8 м, а мережной – 9-10 м. В 19 веке на Ладоге стали строили грузовые соймы длиной 26 метров и грузоподъемностью до 100 тонн. Большие соймы имели палубу с люками и трюмы. В носовой части хранили провизию и судовое имущество, средняя предназначалась для грузов, в корме размещался экипаж. Рыбацкие соймы были беспалубными и обычно имели садок для живой рыбы. На больших соймах, предназначенных для перевозки пассажиров, имелись каюты в корме. Сойму легко узнать по двум коротким мачтам со шпринтовыми парусами. Форма такого паруса близка к прямоугольнику, верхний угол которого растягивается по диагонали с помощью рейки. Передняя мачта располагалась почти у самого форштевня, а задняя в средней части судна. Еще одно отличие сойм – бочкообразный корпус, приспособленный для крутой ильменской волны. Форштевень и киль делали из одного елового ствола с корнем, остальной набор крепили деревянными гвоздями (нагелями), а обшивку к набору крепили внакрой «вицей» – гибкими корнями можжевельника. Для лавировки и уменьшения дрейфа на киль набивался фальшкиль. Гибкая килевая доска амортизировала удары о камни при переходе через пороги.

Соймы обладали незаурядными мореходными качествами: были легки на веслах и не боялись встречных ветров, они выдерживали даже семибалльный шторм. Новгородцы совершали на них сверхдальние путешествия, ходили на Балтику и в Белое море. Однако первое впечатление об этих пузатеньких лодках с выгоревшими парусами, обернутыми вокруг коротких мачт, часто было скептическим. Петру I не понравился крепеж из корней можжевельника. «Новгородские суда сделаны только для гулянья,– пишет царь в 1702 году, – а к военному делу неспособны для того, что на старых днищах, которые шиты вицей…» Но после того как соймы великолепно проявили себя в Северной войне, Петр резко поменял свое мнение. В 1702 году 400 пехотинцев, посаженные на соймы, приняли успешный бой с эскадрой адмирала Нуммерса. Соймы участвовали и во взятии Нотебурга, и в Невском сражении. Не удивительно, что через полтора десятка лет царь вспомнил о соймах и повелел их строить в больших количествах.

Свои впечатления от ильменской соймы оставил нам Марк Баринов, человек разнообразнейших дарований: моряк, музейщик, журналист, этнограф. Встретив однажды рыболовные соймы на Ильмене во время шторма, Баринов пришел от них в полный восторг:

«Мрачные фиолетовые тучи валами шли с северо-запада, а горизонт на все триста шестьдесят градусов клубился белой пеной. Грозное зрелище являл с собой Ильмень в ту ночь… И вдруг, совсем недалеко от нас я увидел черные силуэты двух кораблей, идущих наперерез. Не прошло и трех минут, как в призрачной белесой дымке северной ночи, я уже различал два парусника, легко и свободно прокладывающих себе путь среди бушующих волн. Широкие черные паруса, словно крылья, взметенные над черными корпусами, полное безлюдье на палубах и на корме, где полагается находиться рулевому, создавали фантастическое впечатление. Они шли параллельными курсами и быстро приближались к нам. Сколько я не вглядывался, так и не увидел ни единого человека из команд этих таинственных странников, они шли полным ветром, курсом фордевинд и белые пенные усы кипели под их острыми форштевнями. Мы разминулись не более, чем пятнадцати метрах, и тут я заметил, что на корме ближайшего парусника закреплен трос, уходящий в воду в направлении второго. И по-прежнему, ни одной души. Растянув длинный невод, они всю ночь держат курс параллельно в штормовом озере. Причем, как правило, на рулях судов никого нет! Ума не приложу, как это удается делать изумительным ильменским навигаторам!».

Судостроение развивало другие хозяйственные отрасли, например, кузнечное дело (гвозди, якоря и другие металлические части судов), а также льноводство. Паруса, пенька для веревок и канатов, мешковина – это все лен. Во многом благодаря судостроению во многих новгородских деревнях крестьяне научились выращивать «северный шелк», поэтому самую большую парусную мануфактуру Петр I построил именно в Новгороде. Лен – культура трудоемкая. Его мало вырастить, нужно, чтобы он вылежался под августовскими росами, а потом с ним предстоит совершить еще добрый десяток манипуляций, прежде чем лен станет волокном, из которого можно прясть ткани, трепать пеньку, а из льносемян жать масло. В советское время новгородские льноводы славились на всю страну, но теперь лен у нас не возделывают, хотя льняная ткань и сегодня по своим гигиеническим свойствам превосходит ткани из всех видов волокон.

Казалось бы, навсегда утрачен и опыт новгородских корабелов, но вот недавно группа энтузиастов построили в деревне Устрека традиционную ильменскую сойму. Построить-то построили, да только теперь не знают, что делать дальше с последним народным парусником. Может быть, подумаем вместе?