Месть Петра Великого
Борис Куркин.
25 июня 1907 произошло одно из самых кровопролитных ограблений в истории Российской Империи. При налете на инкассаторскую карету в Тифлисе, организованном И. Джугашвили (Сталиным) погибли и получили ранения 8 полицейских чинов и казаков, а также 16 прохожих случайно оказавшихся в гуще событий .
…В начале прошлого века Россию охватила эпидемия революционных экспроприаций, в просторечии – «эксов».
Занимались ими не только радикально-революционные партии, но и «индивидуальные предприниматели». На защиту одного из таких юных борцов за левое дело, грабившего на пару с о своим старшим братцем пассажиров пригородных поездов, грудью встал граф Л. Толстой. Ну да, молчание для него было попросту невыносимо.
Разные истории КПСС убеждали читателей, что эксы были преимущественно делом рук эсеров. Однако для одного из них – быть может самого громкого в истории России, – делалось исключение: организация и исполнение его целиком и полностью признавалось за большевиками. То был грабёж средь бела дня с многочисленными жертвами на Эриванской площади в солнечном Тифлисе в июне 1907 года, ставший одновременно и самым кровавым из всех известных в России эксов.
Следует отметить, что IV (Стокгольмский) съезд РСДРП, состоявшийся весной 1906 г., постановил распустить все «боевые дружины». Опыт подавления смуты в 1905 году ясно показал, что супротив регулярной армии боевики, пусть даже и форменные отморозки, то же, что «Каштанка против человека». В Грузии этому решению отчаянно воспротивились большевики, выступившие против подавляющего большинства прочих эсдеков. Не подчинились этим постановлениям, большевики организовали свою специальную большевистскую «дружину» под названием «техническая группа».
Камо
Весьма показательно, но историки партии не очень охотно вспоминали этот эпизод «революционной борьбы пролетариата». Тем не менее, всячески героизировался головорез Камо, а о товарище Сталине говорилось, что «никакого участия он в том не принимал». Во всяком случае, раз за разом повторялось, что участие товарища Кобы в том деле «документально не подтверждается».
Странно, право! С одной стороны, «революционная героика», а с другой – заявление о неучастии вождя. Непонятно, чем руководствовались товарищи историки: то ли отстаиванием «исторической истины», то ли в них, ни с того ни с сего, зашевелилась стыдливость.
Однако такре произошло с ними не сразу. В 1934 году в издательстве «Старый большевик» (и такое было!) вышла книга Б. Бибинейшвили «Камо» рассказывающая о большевистских эксах. Предисловие к ней написал известный большевик Мандельштам (партийная кличка «М. Лядов»), своеобразное введение М. Горький. Специальную статью по сему поводу сочинил небезызвестный журналист и ответработник ОГПУ-НКВД Моисей Фридлянд («М. Кольцов»). Книга эта — история всех большевистских экспроприаций. В ней рассказывается, где, сколько денег взяли и передали большевистскому центру. Названы также все имена участников этих разбоев.
«Нужно показать Камо так просто и правдиво, таким беззаветно храбрым, спокойным и ясным, как им он был. Он был человеком без позы и был художником революции», – скажет, утирая свою вечную слезу, Горький.
Примечателен сей «экс» еще и тем, что на нем «спалилась» практически вся большевистская «головка».
В сухом остатке итог таков: при ограблении убиты двое городовых, смертельно ранены пятеро казаков (из них двое смертельно) и один стражник, убито и ранено 16 прохожих. Все участники ограбления скрылись.
Руководил налётчиками небезызвестный Камо (С. Тер-Петросян), приговоренный царским судом к смертной казни, а затем по неизреченной «кровожадности царского режима» помилованный. Камо слыл и был крупным «авторитетом» не только в Баку (где он едва не женился на дочери нефтяного магната), не только в Тифлисе, но и во всём Закавказье.
В пору своей пылкой юности товарищ Камо мечтал стать русским офицером, чтобы помочь антинародному царскому режиму освободить армянский народ от турецкого ига. Но вышло так, что партия направила его добывать добро у антинародного царского режима для победы народного дела, в том числе и турецкого.
В декабре 1905 года Камо приезжал в Москву, где вместе со своими едва говорящими по-русски абреками-головорезами жил на квартире Горького, использовавшейся для удобства под склад оружия. Сам Горький скажет о сем так: «В ноябре – декабре 1905 года, на квартире моей, в доме на углу Моховой и Воздвиженки, где ещё недавно помещался ВЦИК, жила боевая дружина грузин, двенадцать человек. Организованная Л. Красиным и подчинённая группе товарищей-большевиков Комитету, который пытался руководить революционной работой рабочих Москвы, – дружина эта несла службу связи между районами и охраняла мою квартиру».
Вспоминая о них, великий пролетарский писатель по своему обыкновению пускал слезу умиления. Он не называл бандитов и их главаря Красина по имени, сказав лишь в своем очерке, написанном на острове Капри, что «ныне это один из видных деятелей советского государства». После своей эвакуации из ставшей ему родной Италии писатель назвал вещи своими именами и написал о Красине подробные воспоминания.
Красин
Правду сказать, среди эсдеков не было единого мнения относительно практики эксов. И вновь предоставим слово Председателю ЧК-ГПУ Грузинской ССР тов. К. Цинцадзе: «Чтобы товарищи имели правильное понятие о наших тогдашних деяниях, — философствовал он в своих мемориях, — необходимо познакомиться со взглядами партии на экспроприацию. В то время в партии по этому вопросу су¬ществовало два взгляда. Меньшевики порицали эксы под тем мотивом, что эксы развращали партийных товарищей, которые привыкают к ничегонеделанию, падают морально и партий¬ную работу легко заменяют разбоями. А мы, большевики, были диаметрально противоположного мнения. Мы считали, что эксы государственных денег и иногда террористические акты – это часть партизанской войны, которая вносит дезорганиза¬цию в правительственный механизм. В жизни все равно орга¬низуются группы экспроприаторов из наших товарищей и не лучше ли, чтобы и организацию и их руководство взяла в свои руки партия? Этим мы сумеем и товарищей сохранить, и партии оказать материальную поддержку».
А вот что писала в 1925 году вдова Камо – внучка критика В. Стасова С. Медведева в книге о своем благоверном: «…крупную экспроприацию нужно производить при перевозке денег, стало ясно Камо и всем товарищам при детальном выяснении плана... Вскоре удалось установить три главных канала денежного движения: на Джульфу (в связи с присутствием в Персии русских оккупационных отрядов), на Батум (для Чиатурских копей и т.д.) и в самом Тифлисе — с почты, в контору Госбанка. Были предприняты три последовательные попытки... Первая не удалась, потому что Камо был сильно ранен разорвавшейся бомбой. Это событие удалось скрыть от полиции, и один дружественно расположенный к нему врач поместил его под чужой фамилией в частную лечебницу... Вторая попытка была успешно начата; боевики поехали в поезде, везшем деньги, но должны были отказаться от экспроприации в самый последний момент. Проводники, которые должны были после нападения проводить наших товарищей через глухие горные тропинки, известные только им самим, струсили и бежали. В глубоком огорчении возвращались товарищи в Тифлис. На экспедицию были израсходованы все взрывчатые вещества и все деньги...»
Организация тифлисского ограбления показана и в знаменитом советском фильме «Лично известен» (1957) режиссера С. Кеворкова. Только идею товарищу Камо подает не товарищ Ленин, а мудрый армянский старик, из чего следует, во времена хрущевского оппортунизма сочли неудобным лишний раз напоминать отношение Ильича к этой теме.
В общем, «грабь награбленное!»
«Как я к нему ни присматриваюсь, – рассуждал в своей ленинской простоте Ильич, – я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то — почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов?» (Ленин, ПСС, т.36, с.269).
Тем временем, боевики активно продолжали тренироваться. В том числе и «на кошечках». Вот что писал в своих «Воспоминаниях» один из них –К. Цинцадзе: «Получили сведения, что в тифлисском городском лом¬барде имеется несколько тысяч рублей. Пошли трое, все с ре¬вольверами. В половине одиннадцатого принесли деньги в шкатулке. Не долго думая, напали на него, отняли шкатулку, но вдруг закрыли все двери. Мы не растерялись, разбили стек¬ла в окне и выпрыгнули. Воспользовались замешательством на улице и скрылись. В шкатулке оказалось только две с полови¬ной тысячи рублей. Из этих денег половину передали нашей фракции, а другую половину отложили в “фонд” для более серьезного экса. Летом пытались устроить другие эксы, но ничего не вышло».
Бывает.
Так как в Тифлисе у них ничего не вышло, они, оказывается, начали подготовлять “эксы” вне города и, по его словам, реши¬ли ограбить почту на ахалциской дороге. Но в «сентябре меня арестовали и это помешало товарищам привести в исполнение это решение». Кстати, сам Котэ Цинцадзе ударится позже в «левую оппозицию» и умрет в тюрьме своей родной конторы в 1933 году.
А перед эксом на Эриванской площади бандиты тов. Камо устроили налет в Кутаисе, где взяли 15.000 рублей. Упоминавшийся нами бандит, а позднее чекист Цинцадзе вспоминал: «Экс на Эриванской площади вызвал большой шум везде. Ведь не шутка — утром, в 11-12 часов, в самом центре города, посред¬ством метания бомб и отстреливаясь из маузеров, взяли 250.000 рублей и взяли так, что и след простыл. Меньшевики еще горше расплакались, когда узнали, что это — дело нашей группы. Но ничего не смогли сделать другого, как начать про¬вокационное партийное следствие».
Итог налетов зверьков группы тов. Камо таков:
- «Экс в Тифлисском ломбарде», взяли 2.500 руб.
- «Нападение на Чиатурской железно-дорожной ветви», взя¬ли
21.000 руб.
- «Нападение на Каджорском шоссе», взяли 20.000 рублей.
- «Экспроприация на Ериванской площади», взяли 250.000 рублей.
- «Вторая экспроприация на Каджорском шоссе» (точная сумма
неизвестна)
- «Экспроприация в Кутаисе», взяли 21.000 рублей.
Эти сведения взяты из книги «Камо» Б. Бибинейшвили. По своей душевной простоте, он решил посвятить свой труд товарищу Сталину. Посвящение было цветисто и обширно – на целую книжную страницу. В книге же постоянно подчеркивалось, что все свои подвиги товарищ Камо совершил благодаря товарищу Сталину, который был его учителем. Автор, однако, совершенно не учел того, что в 1934 году слава бандитского авторитета вождю была совершенно не нужна, и тот отписал соответствующее письмо. Правда, не автору, а его начальнику. Хотя, по совести сказать, учителем Камо он и впрямь был: числясь еще семинаристом, юный Сосо Джугашвили «подтягивал» Камо по русскому языку, став его репетитором. Знание же русского языка требовалось юному Симону для получения офицерского чина.
Нынче можно встретить утверждение, что до 1957 года имя Камо было фактически под запретом. Сей вопрос, однако, требует доисследования. А вот то, что не в меру восторженного тов. Бибинейшвили спустя три года расстреляли – совершеннейший медицинский и юридический факт.
Дело сыска в Закавказье, в частности в Грузии, осложнялось тем, что страна эта пусть и «маленькая, но гордая», и все в ней – родственники. А каждый второй – князь. Посему злодеи и правоохранители часто принадлежали к одному и тому же клану и нередко были прекрасно информированы о роде деятельности своих родных и знакомых, частенько помогая друг другу. Так сказать, по-родственному. Сыскивать и наказывать злодеев становилось чревато ссорами с кровной родней и было сопряжено с целым рядом житейских неудобств. Так что версия А. Островского о том, что неизвестно еще, кто кого завербовал – жандармы Кобу или Коба жандармов, не выглядит совсем уж экзотической. Скорее всего, имело место некое их «партнерство», взаимодействие, в котором каждая из сторон играла свою игру и получала свой профит.
«Начальники из Петербурга приходят и уходят, а нам здесь жить!» – здраво рассуждали грузинские жандармы и полицейские. Разумеется, на исполнение служебного долга им было решительно наплевать, и потому русские сыскные чины наталкивались сплошь и рядом на непреодолимые преграды и саботаж своих коллег из числа «местных».
Известно и то, что полицейские чины вольны были отправлять злодеев и куда подальше, и куда поближе. И весьма часто посылались они «куда поближе» – «в места, не столь отдаленные». На возмездной основе, разумеется. Так разъедала Русское государство полицейская коррупция.
И еще немного о Кобе.
Пронырливый тифлисский журналист того времени Спиридон Гугуа, опубликовал под конец жизни в Лионе, куда он счел за благо податься, весьма любопытные мемуары. Вот небольшой пассаж из них: «Врываясь по ночам в дома, где было чем поживиться “на революцию”, размахивая револьверами, грозя напуганным женщинам бомбами и требуя денег, наши якобинцы, эсеры и анархисты, полностью испортили себе репутацию. С ними не здоровались в обществе, им не подавали руки, в дуканах им подавали самое скверное вино.
Некоторые меньшевики взяли за правило брать в долг крупные суммы “на срок”, обещая отдать их после победы революции. Почтения к ним это не прибавляло. Иначе поставили себя большевики. От них никто и никогда не слышал угроз, они были галантны и учтивы. На встречи с “богачами” от них ходили милые, воспитанные девушки, далекие от всякой политики. По просьбе братьев или женихов они сообщали торговцу, что с ним бы хотели поговорить люди Коба. Если же кто-то говорил, что в такой встрече не заинтересован, ответ был: “Это ваше право. Если вы не хотите видеть людей Кобы, вас посетят люди Камо”, и все вопросы тотчас решались ко взаимному удовлетворению.
Не приходится удивляться, что во всем нашем всезнающем и злоязычном Тифлисе не было никого, кто сказал о Коба хотя бы одно худое слово...»
После «экспроприации» Камо перевёз деньги в Финляндию. По данным департамента полиции, весь июль и половину августа он пробыл там на даче у Ильича. Камо сдал ему кассу и был таков, а «шеф» принялся распределять деньги по команде, члены которой должны были разменивать 500-рублёвые купюры образца 1898 года с изображением Петра Великого.
Сам Ильич был не дурак, чтобы заниматься столь опасным «дилерством»: 100 из 250 тысяч награбленных рублей были именно в этих коварных 500-рублёвках, номера которых были известны и переданы в российские и европейские банки.
Деньги сдали Мееру Валлаху, более известному советским гражданам под псевдонимом «М. Литвинов». Тот рванул в Париж. За ним покатил по своим делам в Берлин и Камо, с паспортом на имя подданного Императора Франца-Иосифа Д. Мирского. Однако через две недели его повязали: чемодан «Мирского» оказался доверху набит взрывчаткой, а при себе у «австрийско-подданного» было обнаружено оружие.
Арест «русского страдальца за идею» вызвал огромную волну поддержки со стороны социал-демократических газет, прозывавших его не иначе как «героем революции». Отметился в этой кампании и лично Карл Либкнехт – скоро это заступничество завершится для него осенним купанием в речке Шпрее.
Неприятности с разменом 500-рублёвых ассигнаций начались тотчас же. Первым «спалился» в Выборге разбойничий босс Л. Красин («Никитич»). Вслед за ним загремел в участок Евсей Герш Аронович Радомысльский (партийная кличка «Григорий», по прозвищу «ромовая баба», более известный публике в качестве «Григория Зиновьева»). За Зиновьевым замели Льва Борисовича Розенфельда (по кличке «Каменев»), а за Львом Борисовичем «закрыли» и Иосифа Петровича Гольденберга (кличка «Мешковский») – боевика Камо, участника дела на Эриванской площади.
Литвинов
Впрочем, кончилась для них операция по размену денег не так уж и скверно. «Никитича» выпустили по распоряжению выборгского губернатора через месяц: департаменту полиции-де не хватило времени, чтобы представить в Выборг необходимые документы. В июле 1908 года из тюрьмы под особый надзор полиции выпустили и Льва Борисовича с Евсеем Гершен Ароновичем, и даже Иосифа Петровича, после чего все они, словно сговорившись, перешли на нелегальное положение и утекли за границу. В Гельветические кантоны, сиречь, Швейцарию.
Там Евсей Герш Аронович зарегистрировал по швейцарскому праву брак с Саррой Наумовной Равич. Однако прожили молодые недолго и вскоре расстались, а брак расторгли. Жениться Евсею Гершу Ароновичу понравилось; и на следующий раз его избранницей стала Злата Эвновна Бернштейн (для всех прочих – Злата Ионовна Лилина, наводившая шорох на весь Петроград-Ленинград).
От первого брака у Зиновьева остались светлые воспоминания и неразменные 500-рублевые купюры, которые он и вручил своей бывшей благоверной в качестве доказательства высоких отношений. Неразменность же этих купюр была наглядно продемонстрирована Сарре Наумовне полицией города Мюнхена.
Вместе с Саррой Наумовной погорели в Мюнхене при размене злосчастных царских «пятисотрублёвок» ещё двое революционных субъектов – Тигран Багдасарян (настоящее имя Константин Зарян) и Мигран Ходямирянц (настоящее имя Армен Бекзадян).
Не на шутку запаниковав, – эдак всю команду по нарам распихают, – Ильич принялся бомбить отчаянными письмами секретаря Международного бюро социнтерна К.Гюйсманса, чтобы тот подтвердил, что все арестованные по делу – социал-демократы. Это было архи важно для их защиты братьями по марксизму («что не позволено “братку”, то позволено эс-деку»).
Надо же такому было случиться, что в следующем году в Стокгольме на тех же пятисотрублёвках взяли и другого подручного Ильича, Яна Мастерса («Яниса Страуяна») – члена боевой группы, осуществившей 26.02.1906 ограбление конторы Русского государственного банка в Гельсингфорсе. Сгоряча его даже осудили за «соучастие в ограблении». Однако в бой вступили «правозащитные организации», после чего апелляционный суд Швеции приговорил «несчастного Яна» к шести месяцам тюрьмы за… кражу, «поскольку не было доказано, что Мастерс знал о происхождении банкнот». После пережитого он отправился на остров Капри к Горькому для прохождения курса лечения и реабилитации. Правда, окончательно он был реабилитирован лишь в последствие, в 1956 году.
Не повезло с царскими рубликами и Мееру Валлаху с его сожительницей Фридой Ямпольской; их взяла парижская полиция. При обыске у Валлаха было найдено двенадцать 500-рублевых купюр из числа похищенных в Тифлисе. Валлаха и Ямпольскую выслали из Франции в Великобританию. Дело грозило обоим влюбленным немалым сроком, однако вмешались защитники «униженных и оскорбленных», тогдашние евросоциалисты во главе с Ж. Жоресом, а следом за ними, хотя и не так откровенно, само французское государство. Как оказалось, МИД и МВД России «не успели» своевременно представить требование о выдаче преступников. В результате революционеры-любовники обрели свободу. Роскошный сюжет для Эмиля Золя…
В общем, Запад повел себя вполне предсказуемо: деньги у лиходеев отбирал, однако передавать самих «дилеров»-разменщиков России под всеми мыслимыми и немыслимыми предлогами отказывался.
Но была и еще одна тонкость, о которой отчего-то не принято говорить. Прознав о том, что лидеры Второго интернационала «крышуют» русских бандитов, выплачивая им не Бог весть какое содержание и оказывая им политическую и моральную поддержку, два кайзера – германский и австрийский – устроили своим перешедшим на казенный кошт эсдекам крупную выволочку – «чтобы чувствовали». Благо, повод для того представился знатный.
В свою очередь «трижды хамы и трижды предатели дела рабочего класса», как называл Ильич своих международных благодетелей, закатили скандал своим «русским» клиентам. Некоторое время Ильичу – к его великому неудовольствию – пришлось слушать, а не говорить. В результате в Париже собрание ЦК партии (тогда еще общей как для большевиков, так и для меньшевиков) постановило сжечь все ассигнации, которые были взяты на Эриванской площади. «Это постановление, – как отмечал в своих мемуарах меньшевик Г. Уратадзе (1880 – 1959), – подписали и больше¬вики во главе с Лениным, но денег и не сожгли, и не сдали центру. Напротив, втихомолку продолжали разменивать. Но от продолжения “эксов” отказались. Парижское постановление наши большевики приписали интригам меньшевистских лиде¬ров, и Бог знает, как ругались по нашему адресу, не останавли¬ваясь даже перед прямыми угрозами».
Приняло свои меры и русское казначейство: в 1912 году в России был выпущен новый вариант ассигнации достоинством в 500 рублей. На нем также был изображен Петр Великий.
Одна из причин провала с разменом купюр разъяснилась лишь после революции. Среди привлеченных к разработке плана размена был большевик Я. Житомирский («Отцов»), доверенное лицо Ильича по делам большевистских групп в эмиграции с 1903 – 1904. Надо же было такому случиться, что одновременно он являлся главным осведомителем заграничного филиала Охранного отделения в Париже, а заодно («на всякий случай») и германской полиции. Через Якова Абрамовича Житомирского Департамент полиции был в курсе всех приготовлений Красина к размену и заблаговременно снесся с полициями европейских государств.
В итоге при непосредственном участии г. Житомирского русской казне были возвращены 100 000 рублей.
…Пушкин не случайно называл опыт «сыном трудных ошибок». Главное, суметь сделать из них надлежащие выводы и учесть в дальнейшей работе. Вот и печальный опыт с пятисотрублёвками не прошел даром. Вальтер Шелленберг простодушно рассказывает в своих мемуарах поучительную историю о том, как его ведомство подготовило и предоставило советскому руководству сшитый наскоро и грубо компромат на бывшего поручика Тухачевского. К великому удивлению вундеркинда из СД, равно как и его шефов, советские начальники приняли материал не просто с глубокой благодарностью, но даже предложили за него деньги. Из чисто технических соображений сумма была передана в пятисотрублёвых купюрах. Деньги эти забрало себе ведомство герра Вальтера, а через некоторое время его агентов, заброшенных в СССР и снабжённых этими невинными пятисотрублёвками, стали хватать и тащить в НКВД. И тогда «сумрачный германский гений» понял, что номера банкнот были заранее переписаны и разосланы по сберкассам. Жаль, конечно, но из мемуаров Шелленберга невозможно узнать, получил ли глава внешней разведки Германии выговор по партийной линии за столь досадный промах.
Однако судьбу недаром называют порой индейкой, в чём можно убедиться на примере отважных гангстеров и «дилеров».
Ленин просто сошёл с ума. Сталина убили его соратники. Камо переехал грузовик. Начальника Маяковского по РОСТу Гольденберга, равно и «Никитича» (Красина) внезапно хватил удар. Зиновьева, Каменева и Бекзадяна (протеже Литвинова), дослужившегося до посла в хортистской Венгрии, отослали на Луну. Сарра Равич с 1937 года не вылезала из лагерей. Получил свои «наркомовские граммы» и сын Зиновьева Стефан. Правда, не сто, а всего лишь девять.
В 1938 году советская Фемида пришла и за Яном Мастерсом («Яном Яковлевичем Страуяном») автором повести о латышских революционерах периода 1905 года«Лесные братья» (1925 г.) – о тех, кем восхищался Ильич. Пришла в сапогах, обмахиваясь царской пятисотрублевкой, и увела в небытие.
Затерялись следы и Якова Абрамовича Житомирского. После победы Октября его разоблачили, но успел улизнуть и раствориться на просторах Южной Америки.
Удачливее прочих оказался К. Зарян. Отойдя от политики, он махнул в 1925-м году в Париж, оттуда в Америку. Из Америки переместился в Ливан, став профессором в Бейрутском университете. В 1961 году Заряна потянуло на историческую родину – в Армению, он репатриировался в СССР и работал старшим научным сотрудником в Ереванском музее литературы и искусства. Умер он без посторонней помощи в 1969 году.
Повезло и Фриде Ямпольской – она тихо пережила все бури и дожила аж до 1973 года.
Легко в сущности отделался и ее сожитель Меер Валлах (он же – «М.М. Литвинов»– «хам, быдло, скотина», как характеризовал своего бывшего заместителя его начальник – наркоминдел Г. Чичерин). Пребывая в опале, он регулярно посещал партсобрания пенсионеров по месту жительства, вел среди отставных партийцев разъяснительную работу по части внутренней и внешней политики СССР. Умер своей смертью. Его настоящим именем – Меера Валаха – названа улочка в городе Ершалаиме (Иерусалиме).
В заключение скажем, что одна из пятисотрублевых купюр, попавшая в руки Красина, хранится в Музее революции. Когда-то он сказал, что эта купюра с грубо «перебитыми» номерами и потому забракованная, будет храниться в Музее революции. Вы будете смеяться, но так оно и вышло. А всю историю с 500 рублевыми ассигнациями можно рассматривать в качестве загробной мести Петра Великого.