Подростком ходил в тыл к немцам и расписывался на Рейхстаге: история «сына полка» Михаила Гуржия
Война – это страшно. Искренний рассказ «сына полка» Михаила Федоровича Гуржия тому доказательство. Иван прибился к части, когда ему было 12 лет. За годы войны он, подросток, успел поучаствовать в захвате немецкого «языка», увидеть ужасы блокады Ленинграда и оставить свою подпись на захваченном Рейхстаге. Ниже – прямая речь героя, большое интервью с ним мы записывали в 2015 году для проекта «Наша победа». В статью вошло много интересных подробностей, которых не было в телеверсии. Речь ветерана подвергалась минимальной стилистической правке. К сожалению, герой ушел от нас в 2015 году.
Справка: Михаил Федорович Гуржий родился в 1929 году в Мариуполе. В 1943 году был зачислен солдатом в 347-й танково-десантный полк. Награжден орденом Великой Отечественной войны II степени, медалью «За боевые заслуги», медалью «За отвагу», медалями «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией». С 1979 года жил в Минусинске.
Как стал «сыном полка»
По радио объявили, что война, у нас завод бомбят, а по радио объявляют. В начале сентября я взял фотографию, где мама, папа, оделся в моряцкую форму и залез в вагон из-под угля и поехал к отцу в Донецк (тот учился на офицерских курсах в городке неподалеку). Там меня нашли сотрудники милиции. Утром проснулся, а папа сидит рядом.
Потом я поступил в училище. Вскоре в городок за пополнением пришла танково-десантная часть. Я подружился с ними, стал носить записки бойцов местной части к девушкам, недели полторы носил, потом стал у них жить, как только начальство придет, меня прятали под нары. А потом меня и начальство приняло.
Солдаты ко мне относились как родители, очень добрые. У меня воспитателей было полно, никто не обижал.
Меня армия выучила всему доброму.
О первой боевой операции
Они меня обмундировали, одели, только ботинки огромные и я поехал с ними в Мелитополь. Я попал в группу захвата [языков, офицеров, которые могут дать информацию о расположении противника]. Шел первый отвлечь немцев, я немножко по-немецки говорил.
Мы зашли в окоп, меня немец схватил за горло, затрещало все (видите, у меня нет кадыка) и в это время кинжалом ударил в ногу, он целился в живот, но я ногу поднял, поэтому он попал мне в ногу. В это время Ваня Башкирцев его автоматом по голове треснул, тот свалился.
Содрали с него каску, кляп в рот, замотали тряпкой и поволокли. В это время с нашей стороны началась артподготовка, мы перешли линию фронта и отдали его в СМЕРШ (контрразведка – прим. Enisey.tv)
Через месяц меня наградили медалью «За отвагу» (плачет — прим. Enisey.tv), такое первое боевое крещение, мне еще было 13 лет.
О блокадном Ленинграде
Потом в начале 1944 года меня отправили в Ленинград, где зачислили в аэростатный дивизион. Аэростат требовался для корректировки артиллерийского огня. Привезли аэростат машину «ГАЗ два-раз» (ГАЗ-21 – прим. Enisey.tv), этот аэростат поднимали на тросе толщиной 3,5 мм на километры. Я корректировал огонь нашей артиллерии. Сидел со стереотрубой и по вспышке засекал [немецкие пушки] и по телефону давал координаты.
Мы еще дежурили на базаре, мне один раз попался ноготь в котлете. И тут же сразу мы женщину с парнем захватили и сразу к ним домой. Зашли, а там в ванной лежит тело разрезанное…они готовили котлеты, холодец… их забрали и увезли. Через четыре дня их расстреляли. Оказалось, они заманивали детей, резали их и вот… Знаете, сколько там людей убивали…кошка стоила 1000 рублей.
Идешь по Ржевке (район Петербурга – прим. Enisey.tv) на химкомбинат за водородом, чтобы заправить аэростат. Пока ждешь увидишь: 5-6 человек с ведром за водой склоняются, оно потянет их и они утонут.
Не поймешь старый или молодой, потому что одетые все, закутанные. По дороге только и смотришь: на саночках, на тележке укутанных мертвецов везут на кладбище. Вот такая штука. Тяжело, тяжело было. Сколько раз я плакал, а толку с того. Блокаду начали снимать, вскоре мне прислали медаль «За оборону Ленинграда».
О походе в Европу
Мы уже сидели в окопах в Польше. Наш отряд был резервным, мы подчинялись только Ставке. Где было тяжело, посылали нас. Ездили мы по тылам, громили немецкие штабы, в плен брали немецких офицеров и генералов. Мне тогда 15 лет было, брали старшие, я только как хвостик за ними бегал. Когда шли по Германии, местные шпингалеты стреляли в нас из окон. Я был в Берлине, когда водружали знамя, на Рейхстаге расписался. Еще 8 числа туда приехали Нина Русланова и Леонид Утесов.
О страхе на войне
Не слушайте тех, кто говорит, что на войне не страшно. Идут люди в бой: один кричит «За Сталина», другой «Заставили», третий – «мама», кто матом, кто как. А как придешь в окоп – зуб на зуб не попадает. Очень страшно. Только что не думал никто о смерти, не думали, что идут последний раз в бой.
Сперва было желание отомстить, а потом думаешь – человек он что виноват? У нас был заместитель командира дивизии, он говорил: «люди-то не виноваты, его убьешь, завтра тебя убьют». Сперва расстреливали, а потом уже не стали. Расстреляешь человека, а что толку с того.
О маршалах Победы
[Маршал Георгий] Жуков мне не нравится, я его не люблю страшно. Он только языком болтал, а людей не жалел. Он если сказал этот город взять, сколько надо туда людей, он туда всех… [Маршал Константин] Рокоссовский был хороший человек, он с солдатами разговаривал, ходил без погон, в телогрейке, солдаты любили его.
P.S. Один из самых страшных моментов случился в жизни Михаила Федоровича в 1948 году, когда он приехал в отпуск в Мариуполь. Оказалось, что его маму, как жену советского офицера еще в 1942 году расстреляли фашисты.
Скрин: mediateka1512