Русский, не видевший Россию. Кирилл Фумагалли знает, как плачут киты
Он родился в Китае, плавал на китобойном судне в Исландии, одевал звёзд в Париже, чуть не умер от лихорадки денге в Таиланде, победил рак мозга в Италии. И при этом заявляет: «Я русский!»
Кириллу Фумагалли 82 года. Он живёт в итальянском городе Бергамо, где держит небольшой магазинчик одежды.
Его лагерный номер
На стенах в его магазине висят портреты Николая II и царской семьи, с других фотографий в рамках смотрят красивые молодые люди в одежде середины ХХ в.
– На этих фото моя мама Ольга Меленецкая и отец Кирилл Фумагалли, он итальянец по отцу и русский по матери – Ольге Островерховой, – рассказывает хозяин, седовласый синьор. – А вот это мои сёстры, одна тоже Ольга – моя двойняшка. Они всю жизнь говорили с мамой по-русски. Я тоже знал русский в детстве, но уже забыл.
В 16 лет я уехал из семьи. Сначала в Венецию, где окончил морскую школу. Затем поработал два месяца в Исландии на китобойном судне. Но с тех пор, когда увидел, как плачет белуха (а плачет она, как ребёнок!), не съел ни одного живого существа. Далее я отправился в Париж – мама уверяла, что там много русских эмигрантов и они мне обязательно помогут. Работал с Армани и Карденом, одевал Одри Хепбёрн и других звёзд.
Кики (так Кирилла Кирилловича называют жители Бергамо) раскладывает передо мной пожелтевшие документы: «Мы, Николай Второй... » А вот генеалогическое древо, от руки начертанное на листке его матерью, – в нём переплетаются ветви его русских, грузинских и итальянских предков.
Родился Кирилл в мае 1938 г. в Циндао в Китае, куда семья его матери бежала из Санкт-Петербурга после Октябрьской революции.
– Они принадлежали к русской знати. Бабушка, Тамара Максименишвили-Турчелли, была из грузинского княжеского рода. Царь на Пасху приглашал в гости многие знатные семьи – провести неделю в Кремле. Родители моей мамы удостоились такой чести.
Во время Второй мировой Кики оказался в японском лагере для интернированных. Он до сих пор хранит лоскут с иероглифами.
– Это мой лагерный номер. Я попал туда с мамой, отцом и сестрой, когда мне было 3 года. Пробыл там до 6 лет. К счастью, мы были все вместе. Эти лагеря нельзя сравнивать с немецкими концлагерями смерти. Жизнь в заключении я воспринимал как игру. Правда, мы голодали. Помню, поймали змею и несколько недель варили из неё бульон.
Привык побеждать болезни
Моя мама никогда ничего не боялась, утверждая, что всё написано за нас свыше, поэтому переживать нет никакого смысла. И я фаталист, это типично для русских. Когда заболеваю, просто прекращаю есть, ложусь в постель и пережидаю, когда высокая температура убьёт всех микробов. Я ведь привык побеждать болезни, – смеётся Кирилл Кириллович.
– Два года назад, будучи в Таиланде, я подцепил инфекцию. Чем именно я заразился, не знал, но по традиции провёл дома четыре дня на голоде. Я не принимаю никаких медицинских препаратов, все «лекарства» вырабатываются в нашем организме. Пример мне подал мой пёс – однажды он съел яд, четыре дня пил только воду, всё время лежал, а потом поднялся как ни в чём не бывало.
Пока валялся больной, ко мне приехал друг, я поднялся ему навстречу и на его глазах рухнул на пол. Он вызвал скорую помощь, меня отвезли в больницу и в крови нашли вирус лихорадки Денге. Врач позвонил моей дочери: «Мы не уверены, что ваш отец доживёт до завтра».
Дочка летела всю ночь из Милана в Бангкок, в полдень добралась до больницы, влетела в мою палату, а я уже сидел на кровати как огурчик. Каким чудом я поправился? Наверное, судьба!
А когда мне было 55 лет, я заболел так, что был уверен: вряд ли выкарабкаюсь – в диагнозе значилась онкология. Но я победил. Правда, рак съел мой гипофиз, но я научился без него контролировать количество жидкости и другие процессы в моём организме.
Каждый день в течение многих лет, проснувшись утром, я благодарю судьбу, что подарила мне ещё один день жизни. Сон – маленькая смерть. Утро – магия, отдаляющая встречу со смертью, которую я вижу не как старуху с косой, а как прекрасную женщину, которая приласкает, закроет мне глаза и шепнёт: «Пришёл твой момент, милый».
«Бросали камни в наши окна»
В его магазине до сих пор стоит один из сундуков, с которыми его семья в 1953 г. прибыла в Бергамо.
– Мы плыли в Италию из Шанхая три месяца. Бергамо чем-то напомнил маме её родной Петербург, и она заявила, что хочет здесь жить. Когда мы приехали сюда, вечерами боялись включать свет: местные бросали камни в наши окна. Жители Бергамо не терпят чужаков, а раз мы прибыли из Китая, то были для них «китайцами». Бергамо – непростое место. Сколько раз меня били только за то, что я не такой, как большинство местных мальчишек. Это сейчас, спустя 60 лет, меня все знают, а мэр города лично приветствует, встретив на улице, – продолжает Кики. – А ведь мой второй дед, Камилло Фумагалли, был итальянским дипломатом. Он женился на Ольге Островерховой, дочери консула царской России в Китае. Своего сына, моего отца, они назвали Кириллом.
Мама после пережитого всю жизнь боялась возвращаться на родину. Все наши родственники сбежали от революции, многие погибли. Нас достали и в Китае. Коммунисты пришли в наш дом и хотели арестовать моего деда по маме Бориса Меленецкого, белого офицера. Он выстрелил себе в голову.
И всё же моим первым языком был русский, я владел им в детстве свободно. Хотя мои русские бабушки предпочитали общаться со мной по-французски, все ваши соотечественники знатного происхождения знали этот язык. В школе в Китае (в английской колонии) нам преподавали на английском. Я говорил и по-китайски. В Италии в 15 лет выучил пятый язык – итальянский.
Папа умер немного раньше мамы. Сказать, что они были счастливы, наверное, нельзя. Отец был из очень богатой семьи, единственный сын, избалованный. Он жил своей жизнью, гулял, возвращался, когда хотел, когда заболевал или оставался без денег. А мама растила четырёх детей. Я говорил маме: «Не пускай его больше». Но она отвечала: «Он нужен твоим сёстрам!» Когда отцу исполнилось 55, он вернулся к маме и больше не уходил.
Иногда я приезжал к маме и сёстрам и однажды познакомился здесь с будущей женой. Она никогда не выезжала из Бергамо! Ни разу не навестила меня в Париже за те 12 лет, что я там работал. Как-то я решил устроить для неё романтический ужин, зажёг свечи. Но она велела их погасить, так как у них, бергамасцев, свечи зажигают только на похоронах! В конце концов мы развелись, и сейчас я наслаждаюсь одиночеством. Сам убираюсь, сам готовлю еду. Люблю гречневую кашу, вегетарианский борщ, рис, овощи.
Каждые 10 лет я кардинально менял деятельность: мне нужен стимул. Меня не пугали сложные экономические моменты. Я человек прямой и конкретный. Если работаю, погружаюсь в процесс целиком и полностью. Итальянцы – очень креативный народ, но мне с ними сложно – эти бесконечные шутки, разговорчики про женщин. «Давай закончим дела и потом поговорим!» – постоянно приходится просить сотрудников-итальянцев.
Иногда я езжу в Милан играть в нарды с китайцами. Они играют на всё, очень азартны. Там я чувствую себя как дома – в детстве, в Китае. Хотя мой дом здесь, в Бергамо, в Верхнем городе. Нас здесь наверху 2300 населения. Я редко спускаюсь вниз, разве что по делам. Мы все знаем друг друга, помогаем бедным, старикам. Я и сам старый (смеётся), но не в душе.
Кстати
В середине 30-х гг. ХХ в. в Шанхае насчитывалось более 20 тыс.русских. В Циндао к 1935 г. проживали 600 русских эмигрантов.
– Циндао – морской порт в заливе Цзяочжоувань (Жёлтое море, провинция Шаньдун), где находились курорты. Это место часто называли дальневосточной Ривьерой. Каждое лето туда приезжали десятки тысяч туристов и отдыхающих. Русская колония в основном занималась сдачей в аренду жилых помещений, – говорит доктор исторических наук, профессор Дальневосточного федерального университета Амир Хисамутдинов. – В начале 30-х гг. Циндао стал бурно развиваться. В планировке города применялись архитектурные идеи Ле Корбюзье. Застройка осуществлялась при участии архитектора Владимира Юрьева, который приехал сюда в 1924 г. Вначале он устроился на работу простым чертёжником, но быстро дошёл до должности управляющего техническим отделом большой иностранной фирмы. Затем В. Юрьев открыл собственную архитектурную мастерскую. «За это время, – писал журнал «Рубеж», – он принял ответственное участие в составлении проектов и постройке свыше 240 сооружений, среди которых можно назвать деловые здания, банки, театры, школы, госпитали, мосты, фабрики, частные дома... »
У русских эмигрантов имелась своя гимназия, которая находилась в ведении Антикоммунистического комитета, учреждённого в Циндао (комитет дал указание соотечественникам забрать своих детей из иностранных учебных заведений и поместить в эту гимназию).