На грани. Политические репрессии станут обыденностью?

Ильич... «Абель»... В прошлом толковый журналист и хороший издатель, «профессиональный революционер», как его называют многие, политик и общественник. Борец. Между прочим, прекрасный поэт, если кто не знает. Неплохо разбирается в музыке... Словом, неординарная личность. Это все — о Владимире Линдермане.

 

Я встречался c Володей за две с хвостиком недели до его жесткого задержания, которое в очередной раз покрыло позором латвийские силовые структуры. И, гад такой, накаркал: сказал, после Алексеева и Гапоненко — твой черед... После того как Линдермана выпустили — попросил прощения. Ильич не обиделся. Бывает, говорит...

Еще когда он был в тюрьме, отправил ему письмом вопросы. Володю отпустили. Вопросы остались. И мы с ним решили, что стоит озвучить и их, и его ответы для наших читателей.

Под прессом

— Если не вдаваться в детали, определенные «тайной следствия», что ты можешь сказать по сути дела, которое тебе шьют?

— Суть дела, если коротко, такова. Мне предъявляют мое выступление на Вселатвийском родительском собрании, которое состоялось 31 марта. Якобы в своей речи я наговорил аж на три статьи Уголовного закона: деятельность, направленная против устоев государства, разжигание межнациональной розни и организация массовых беспорядков. Все построено на вырванных из контекста цитатах, на произвольном толковании моих слов и тому подобное. В ходе допроса следователь все время спрашивал: что вы подразумевали, сказав то—то и то—то? То есть криминала в моих словах нет, но ПБ подозревает, что есть криминал в мыслях, в том, что я думаю. Поэтому я называю это уголовное дело «делом о мыслепреступлениях», в духе Оруэлла.

— Чем объясняют — если объясняют! — такую жесткость, если не жестокость, при твоем задержании?

— Так жестко меня еще никогда не задерживали. Уложили на асфальт, затащили в машину, к дому для проведения обыска волокли с завязанными глазами и в наручниках. Никакой необходимости в этом не было, сопротивления я не оказывал. Возможно, это была такая акция устрашения — не меня, а рядовых участников движения в защиту образования на русском языке: мол, смотрите, что ждет каждого из вас! Но допускаю и более бытовую версию: тем, кто непосредственно участвовал в моем «захвате», просто захотелось поиграть в крутых парней из голливудского боевика. Ну, чтобы вечером так небрежно бросить жене или подруге: «Сегодня брали Линдермана, да—да, того самого... Было круто!»

— Ты будешь подавать в суд за причинение тебе физического вреда? А морального?

— За компенсацией как морального, так и материального ущерба можно обращаться, если тебя оправдал суд. Мне же пока просто сменили меру пресечения. А само уголовное дело остается открытым. И дело очень даже неслабое: по одной из статей — 225—я, «организация массовых беспорядков» — грозит до 12 лет лишения свободы. На компенсацию можно рассчитывать, если я выиграю суд или дело заглохнет на стадии следствия.

— Как думаешь, есть ли возможность выиграть этот процесс, как ты выиграл предыдущий?

— Дело возбуждено против восьми, включая Гапоненко и Жданок, участников Вселатвийского родительского собрания. Это на данный момент, но, может быть, появятся и новые фигуранты. Кажется, ПБ хочет организовать большой показательный процесс над «врагами государства». Хочет—то она хочет, а вот что получится в итоге? К делам, возбуждаемым Полицией безопасности, знаю по своему опыту, суды подходят юридически очень скрупулезно, на одной политической демагогии там не выедешь... Да, думаю, у нас высокие шансы выиграть этот процесс.

На киче

— Ты, как старый революционер, в тюрьме не первый раз. Рецидивист, так сказать. Как к тебе там относились?

— Отношение ко мне в тюрьме — от корректного до уважительного. Не каждый прямо скажет, но все — и администрация, и заключенные — прекрасно понимают, что меня преследуют по политическим мотивам. Что касется бытовой стороны... ну, не курорт, конечно. Но я и на воле привык к аскетичному образу жизни, так что и тюремный быт меня не пугает. Кроме того, это ведь мой второй после десятилетнего перерыва «заезд» в Рижскую центральную тюрьму. Я уже понимал, как вся эта система работает, к кому конкретно обращаться, если возникают вопросы, и тому подобное.

— Расскажи немного о тюремном быте: как и чем жил, чем питался, что читал (к нашей газете имел доступ?), что писал... К поэзии не вернулся?

— Писал письма, читал книги. Хорошая книга в тюрьме воспринимается куда глубже, чем на воле. Ничего не отвлекает, нет суеты, ты как бы погружаешься с головой в текст. Даже книги, прочитанные повторно, воспринимаются как—то иначе. В этот раз прочел «По ком звонит колокол» Хемингуэя и «Безнадежные войны» Якова Кедми. Поразился, насколько сильно у Кедми описан танковый бой, в котором он принимал участие. А читая «Безнадежные войны» года три назад, я этого фрагмента даже не заметил, проскочил мимо. Когда ты находишься в замкнутом пространстве, из которого нельзя выйти, ты более сосредоточен, не отвлекаешься на ерунду.

Ну и, конечно, думал о том, как эффективнее использовать мой и Гапоненко арест в интересах нашего общего дела — борьбы за права русских жителей Латвии. Кое—что пришло в голову, будем реализовывать.

Помощь нужна всегда

— Многие мои хорошие знакомые, в том числе и из дальнего зарубежья, спрашивают: можно ли — кроме моральной поддержки, естественно, — поддержать тебя и Сашу Гапоненко материально? Можно ли указать твой счет и не будет ли это нарушением каких—либо процессуальных норм?

— Никаких процессуальных нарушений в оказании материальной помощи нет. Александру можно перевести деньги на счет в тюрьме. В интернете можно найти и счет тюрьмы, и вообще информацию, как это правильно делать. Важный момент: в графе «цель» надо обязательно указать имя, фамилию и персональный код заключенного, которому вы перечисляете деньги. А деньги в тюрьме — очень даже не лишние. Можно покупать продукты в тюремном магазине, компенсируя недостатки обычного тюремного питания.

— Кстати, какие свежие известия о Саше, если это не секрет?

— Мы сидели с Александром в разных корпусах, связи не было. Знаю, что он сидит в трехместной камере с двумя сокамерниками. Уже после освобождения, забирая из тюрьмы вещи, встретил в очереди человека, который сидел в соседней с Гапоненко камере. Он сказал, что у Александра все нормально.

— Будешь ли ты пытаться достучаться до европейских и мировых солидных правозащитных структур с целью своей защиты? Или они вряд ли поднимут голоса в защиту «профессионального революционера»?

— Я готов получать помощь от всех, кто готов ее оказать. Буду только рад, если международные правозащитные структуры заинтересуются политическими преследованиями в Латвии. Шансы на это есть, потому что с этим уголовным делом латвийские власти уж совсем перегнули палку, посягнув на свободу слова и свободу собраний. И все—таки на данном этапе меня больше интересует поддержка внутри Латвии. Страна зависла на такой тонкой грани. Если ее перейти, политические репрессии станут обыденностью. Этого нельзя допустить.

Цитата

«Если речь идет о мирных протестных демонстрациях, то они в демократической стране вполне возможны и никому не угрожают».

Премьер—министр Латвии Марис Кучинскис — о многотысячных демонстрациях против фактической ликвидации образования на родном языке в школах нацменьшинств Латвии.

Сергей ТЫЩЕНКО.