Не родня. Европейская семья больше не хочет брать Россию в союзники

Почему Россию больше не возьмут в Антанту, даже если она будет создаваться. Мир отметил 100–летие окончания Первой мировой войны. По случаю славной даты в Париже собрались лидеры стран, принимавших в ней участие. Французский президент и немецкий канцлер были так не похожи на врагов, что 100–летняя парижанка приняла Ангелу Меркель за жену Эммануэля Макрона. Это подводит нас к главному выводу из событий 100–летней давности. Который никто не делает. Хотя вообще выводов сделано уже много. Патриотический — как мы, спасая Париж, в первые недели войны начали неподготовленное наступление в Калининградской области (Восточная Пруссия), положили там две армии, но оттянули на себя часть немецких войск из Франции. А "они" нас потом не спасли — ни от немецкого наступления 1915 года, ни от большевиков. Однако эта почему–то любимая в отечестве, хотя и немного русофобская теория о добром, но лоховатом русском народе, несправедлива. Достаточно подумать, что было бы с Россией на следующий год, если бы тогда немцы все–таки взяли Париж и после перебросили все силы на Восточный фронт. Можно сравнивать генералов двух мировых войн. Как технически слабая, не имеющая снарядов и патронов армия Российской империи все лето 1915 года отступала под немецким натиском из Польши и не дошла даже до Минска. И как мощная сталинская Красная армия, имея перевес в танках и прочих видах вооружений, за то же время с примерно тех же стартовых позиций оказалась под Москвой. Как в первую войну Россия потеряла примерно столько же, сколько Германия, — около 2 млн убитых солдат. И как во вторую потери советской армии кратно превысили потери Германии, не говоря о гибели мирного населения. Можно говорить об украденной победе. Как мы вместе с союзниками почти дожали немцев к 1916 году и, если бы не разложение русской армии после революции, победоносно закончили бы войну летом 1917 года. Но это все ретроспективные рефлексии, не имеющие отношения к настоящему и будущему. К настоящему и будущему имеет отношение совсем другое. В конце XIX — начале XX века крупнейшие державы Европы соревновались за то, чтобы заполучить Россию себе в союзники. Так исторически сложилось, что мы подружились именно с Францией, а потом, как следствие, и с Англией. Хотя Берлин тоже мечтал о союзе с Петербургом, и такой союз только по случайности не был заключен — поверх союза с Парижем. Да, по меркам продвинутых европейских держав Российская империя была недостаточно развитой, а русскую армию они полууважительно–полупрезрительно называли "паровым катком". Медленным и нетехнологичным, но несокрушимым (практика показала, что эта оценка была завышена). Но при всем этом скепсисе русско–англо–французский союз накануне Первой мировой войны ничего общего не имел с антигитлеровской коалицией. Логика которой характеризуется известной фразой Черчилля: "Если Гитлер вторгнется в ад, я замолвлю за сатану словечко в Палате общин". Совершенно невозможно представить себе, чтобы современная Германия, Англия, Франция или еще какая–нибудь держава Старого света решила вдруг повоевать с другой державой Старого света и взяла Россию себе в союзники. Есть европейская семья, и есть Россия. Какими бы плохими вдруг ни сделались отношения внутри этой семьи, они все равно будут семейными. А с нами, даже самые хорошие, они никогда не станут больше чем добрососедскими. Нам кажется, что это логично и так было всегда, это цивилизационные различия и все прочее. А на самом деле еще 102 года назад так не было.