Леонид Якубович назвал ошибкой отмену шоу «Вечерний Ургант»

Российский телеведущий и актер Леонид Якубович рассказал RTVI о современной журналистике, свободе слова и о своем отношении к снятию с эфира телешоу «Вечерний Ургант».

Об отмене телепередачи «Вечерний Ургант»

Я думаю, что это ошибка. Даже во время Великой Отечественной войны выходили хорошие фильмы, и не всегда такие серьезные и направленные патриотически. Работали агитбригады, чего сейчас нет, к сожалению. Мне кажется, что отсутствие развлекательных программ это слишком серьезный крен в сторону негатива.

Ведь канал «Культура», «Матч ТВ», да и все остальные каналы вполне нормально к этому относятся и выдают в эфир развлекательные программы. Но я не знаю, с чем это связано. Может быть, какие-то высшие соображения диктуют именно такую политику канала.

О свободе слова

Считаю ли я, что нужна свобода слова? Да, нужна. В какой степени она возможна — это другой вопрос. Свобода слова тоже имеет плюсы и минусы, к этому надо относиться очень аккуратно. Любое сказанное слово требует объяснения и требует нескольких взглядов на одну и ту же проблему, тогда это действительно свобода слова.

Там [в Америке] нет свободы слова, равно как и в других странах. Это невозможно, потому что политика диктует.

Журналистика — профессия крайне зависимая. Я на своей памяти знаю нескольких журналистов, которые позволяли себе говорить правду. Их уже нет. Щекочихин, например. Аня Политковская. Но она была амбициозна в некотором смысле.

Чтобы говорить правду, надо иметь холодную башку и очень спокойно и рассудительно говорить о вещах, о которых ты знаешь. Если ты знаешь факт только с одной стороны, но не знаешь его с другой стороны — это уже неправда. Надо очень тонко разбираться в том, что ты говоришь и, главное, как ты говоришь.

Журналистика — это уже пропаганда. Всегда. Или почти всегда. Не я придумал, что журналистика — это вторая древнейшая, дальше высчитывайте сами.

О культуре и экономике

В основе благополучия государства лежит совсем не экономика, а наоборот, культура. А экономика никакая произвести культуру не может, только культура может произвести экономику. Только культурный человек может толково разбираться в том числе и в экономических процессах.

Культура, как трава через асфальт, пробьется все равно. Второй вопрос, насколько это трудная история. Конечно, все равно открываются музеи, все равно музыка властвует над всем и всегда. Только это дело трудное.

Сейчас спад у нас, например, и великий русский театр, к сожалению, всё больше и больше уходит в небытие. Тот самый великий русский театр, которым когда-то я не просто восхищался, как и многие. Я был на I курсе, денег не было вообще, но мы ездили в Питер на все спектакли БДТ.

Если к вам сейчас приедет замечательный театрал какой-нибудь из-за границы, вы его куда поведете? <…> Сегодня вы будете очень трудно думать, куда его повести. Все эти новые формации мне не нравятся. Они происходят, на мой взгляд, в том числе из-за экономики. Эти три доски на сцене вместо хороших декораций — от отсутствия денег в большом смысле этого слова, а совсем не от гениальных всполохов в башке какого-то режиссера. Я уже сходил пару раз <…> — поставил себе задачу, что я там студент IV курса медицинского института, учусь на психиатра. Я высидел 20 минут. Мне было просто интересно не как это воплощено на сцене, а кому это вообще в башку пришло.

По сегодняшним временам из той высокой русской культуры — Большой театр, наверное, консерватория, безусловно, «Геликон-опера». Всё остальное — мы можем говорить, но только напрягая голову и все время соображая, куда идти. <…> Раньше я бы не думал.

О новых проектах на первом канале

Я уже целую папку предложений положил на стол. Там около 30 новых проектов. Но, по всей вероятности, с точки зрения руководства канала, по какой-то причине, сейчас не время этих проектов. Этих причин я не знаю. Говорить, почему это не произошло, я не могу, потому что просто не знаю. Перспективные ли они [проекты]? Наверное. Другое дело, своевременны ли они? Может быть и нет. Об этом я не могу судить, потому что я слишком низко сижу.

Я по статусу не занимаю ту ветку, которая позволяет мне рулить кораблем. Эту ветку занимает Эрнст. Я могу только советовать. Я могу прийти, посоветовать, а его право — решать, это своевременно или нет. Доверяю ли я ему? Да, доверяю, поэтому я никогда на это не обижаюсь.

О современной журналистике

Вторая древнейшая. В ту секунду — а это случилось, вероятно, лет 30 тому назад — когда символом журналистики стала фраза по поводу того, что писать вранье и быть первым лучше, чем говорить правду и быть вторым — с этой секунды всё рухнуло. Почитайте, что про меня пишут. Я даже не понимаю, как может в мозгу так вывернуться мысль.

К примеру, жену мою почему-то зовут Видова, хотя она не Видова, а Видо. Тут написали, что дочь моя сменила имя и фамилию, потому что теперь поет, а она всю жизнь была Варвара Видо.

Я знаю нескольких людей, к которым я отношусь с огромным уважением в этой профессии. А всё остальное — я не читаю этого никогда. Интернет, <…> если читать всё подряд, то можно прийти к выводу, что все свихнулись совершенно, что количество сумасшедших больше, чем количество нормальных.

Если уж ты говоришь чего-нибудь — подпишись. Они же никто не подписываются, никто ни разу.

О борьбе за чистоту нравов и цензуре на телевидении

Любое зрелище, общественное зрелище, должно быть красивое. Красота включает в себя всё: цвет декораций, одежда музыкантов, и в том числе вот то, о чем вы говорите. И если спорт — это зрелище, то зрелище должно быть красивым, и девушки, которые выносили таблички с номерами раундов или матчей, это включается в понятие «красота». Какой идиот это отменил, я не знаю.

Посмотрите в телевизор. Теперь у нас сигаретки замалёвывают такой беленькой штучкой, причем беленькая штучка есть, и дым есть, и видно, как рука ходит.

И еще стали замалёвывать женские груди вдруг неожиданно. Я жду не дождусь, как теперь будут ходить по музеям и Oracal (самоклеящаяся пленка из ПВХ. — Прим.ред.) наклеивать на статую обязательно, потому что Венера Милосская голая.

Это даже уже не раздражает — это смешно. Вот это отсутствие культуры. Изображение деятельности. Кто-то сказал: «Вот мы теперь боремся за чистоту нравов вот таким образом». А чтобы подумать, как бороться действительно, и как сделать так, чтобы чистота нравов была действительно чистотой нравов… Это очень долгая, кропотливая работа, которая начинается с детского сада, если не с яслей. Этим никто заниматься не хочет.

О горячих точках

Параллельное существование. Никто не знает, что там происходит, и никто не знает, что там происходит с людьми. Это очень страшная история, потому что кроме тех, кто держит в руках оружие, существует еще огромное количество детей, стариков, женщин, которые страдают ровно так же, хотя не имеют к этому никакого отношения и, главное, не имеют никакой возможности защититься.

Все, кто прошли войну, все равно всю свою жизнь волокут на себе этот крест, вне зависимости от того, был ли он ранен, было ли с ним что-нибудь — неважно — это память на всю жизнь. Я знаю многих, кто прошел войну, я знавал многих, кто прошел Великую войну, кто прошел Афган, кто прошел Чечню, Косово и т. д., и наших, и не наших — у всех одно и то же, такой синдром.

О Путине

Я не могу понять руководителя государства, потому что, повторяю, я сижу на слишком низкой ветке. Я его видел два раза в жизни. Совершенно потрясен работоспособностью этого человека и количеством информации, которая у него в голове. Я как-то даже не очень могу сейчас кого-нибудь так в сравнение с ним поставить.

Было несколько встреч, я на них присутствовал, где он сыпал цифрами из разных областей так, что просто такое ощущение было, что у него в башке компьютер. Феноменально. То, что я сейчас говорю, многие подтверждают, что это так.