Поднимая историю
Когда Тамара Скворцова вышла на пенсию, оказалось, что с этого момента она по-настоящему «жить начала». И эта новая жизнь началась в Церкви. Сейчас Тамара Владимировна – архивариус Барнаульской епархии.
Через несколько дней, 5 июля, исполнится четверть века с тех пор, как Тамара Скворцова вышла на официальную государственную пенсию. Как потом оказалось, с этого момента она по-настоящему «жить начала», как почтальон Печкин. И эта новая жизнь началась в Церкви. Сейчас Тамара Владимировна – архивариус Барнаульской епархии. Как это произошло, что побудило ее заняться поиском документов в архивах и поднимать пласт за пластом документальную историю прошлых дет, с какими трудностями а порой и чудесами это связано, а также про встречи и уроки начавшейся на пенсии новой жизни, зашла речь в беседе с епархиальным архивариусом.
Все только начинается
Тамара Владимировна, много лет вас знают как архивариуса Барнаульской епархии – епархии, которой исполняется в этом году 25 лет. Расскажите немного о себе. Как вы пришли к православной вере?
– В 1994 году я пошла на пенсию. Вот-вот исполнится 25 лет, как я на той самой гражданской пенсии...
Символическое совпадение! – Да. Все делается Промыслом Божиим. В 90-е годы у меня было такое состояние души – чего-то хотелось! Было ощущение, что меня окружали не те люди, с которыми мне хотелось больше общаться. У меня была просто работа.
Надо сказать, что мне всегда попадались хорошие трудовые коллективы. Однажды с одним из наших работников случилось несчастье: он ремонтировал машину и лежал под ней ногами наружу. И какой-то пьяный тракторист проехался по его ногам. Пострадавшего положили в больницу. И буквально из больницы я села и поехала в Покровский собор – такой был порыв души.
До этого я не ходила в храм, сказать, что была верующей, не могу, хотя не была и рьяной атеисткой. Ну, есть Бог – и есть. А вот мамина мама была очень верующий человек. Для нее вера была совершенно естественным состоянием души, как глоток воды. Без молитвы она не жила, хотя была абсолютно неграмотна. Бабушка не умела даже расписываться, тем не менее, была глубоко верующей: утром – с молитвой, вечером – с молитвой. И готовила с молитвой. Никто никогда не делал бабушке на этот счет замечаний. У нее было две иконки: старинная икона Спасителя, писанная на доске по всем канонам иконописи, и Божия Матерь в окладе под стеклом. Образа всегда у нее висели в изголовье. А мой дед уже после войны был сторожем в Покровском.
Меня крестили 5 июля 1945 года – в мой день рождения – в Покровском храме, в левом приделе Александра Невского. В купель воду носил мой дедушка Георгий Васильевич Андросов. Еще в памяти осталось первое Причастие. Когда меня крестили, мне казалось, что солнце светило во все окна. Я это хорошо помню, как хорошо помню и ту купель.
Я выросла на Красноармейском, 50, дом тот до сих пор еще не снесли, хотя он давно числится под снос. Оттуда уходил на фронт мой отец. А семья у нас была – папа, мама и три дочери. Я была младшая, а еще Людмила и Надежда – старшая и средняя. Когда началась война, мне еще не исполнилось двух лет, и папу я не помню. Он прошел всю войну, сам родом с Украины, по фамилии Головань. Родился 28 июля 1908 года в г. Белая Церковь, недалеко от Киева, на речке Рось. Красивый городок. По образованию инженер, он закончил Киевский политехнический. Мама была машинисткой, закончила курсы. Папа, хотя и имел бронь, тем не менее прошел всю войну в гвардейской части, был инженер-капитаном.
И после войны он должен был оставаться военным, и мы собирались переехать с ним в Симферополь. Внезапно 4 января 1946 года он скончался. Мы жили буквально на узлах, ждали папу. А получили телеграмму от дедушки, где он сообщал о похоронах отца. Если бы папа погиб на фронте, его детям была бы положена большая пенсия, а так нам платили небольшую пенсию на дочек. Тем не менее, мама всех нас подняла, всем дала образование, слава Богу.
И вот я пришла в собор и стала молиться. Потом купила Библию. Вскоре после этого и пошла на пенсию – день в день, как достигла возраста. Ведь это было время, когда предприятия закрывались, и с пенсионерами не очень-то церемонились.
Мне очень хотелось хоть что-то узнать о Церкви. Но где это достать? Где купить? И тут узнаю, что одна из моих знакомых – Тамара, в прошлом журналистка, а ныне пенсионерка – пошла работать в библиотеку Покровского. Я возрадовалась и побежала в эту библиотеку. Тамара меня встретила так, будто я всегда туда ходила. И сообщила, что с 1 сентября открываются воскресные курсы отца Михаила Капранова. Вот мы с сестрой Надеждой и пошли на эти курсы.
После первого же занятия нам объявили, что женщины приглашаются в Знаменский монастырь на уборку, потрудиться во славу Божию; с собой нужно взять веники, тряпки, ведра. Я ничего не знала об этом монастыре, да его тогда еще и не было. Имелся только придел Иоанна Кронштадтского, устроенный отцом Михаилом Капрановым для того, чтобы совершать службы, пока шло восстановление основного храма.
А когда объявили о создании епархии в 1994 году и появился владыка Антоний (епископ Барнаульский и Алтайский; 1961 - 2001), епархиальное управление стало располагаться в пристройке. Там была на первом этаже бухгалтерия, информационный центр, а на втором – приемная, владыкин кабинет и небольшая келья архиерея.
Итак, Вы соприкоснулись с жизнью Церкви и, в частности, с только что образованной епархией. Что было дальше?
– Потом я подошла к настоятельнице – матушке Глафире – и сообщила ей, что школа-интернат нуждается в проведении уроков Закона Божия для детей. Она выделила для этой цели инокиню Анну (сейчас монахиня Таисия), и мы с ней стали ходить на занятия к детям в интернат. Инокиня проводила занятия, а я была при ней. Одновременно я ходила на занятия к отцу Михаилу Капранову.
По дороге в школу-интернат инокиня Анна рассказывала мне про молитвы, про жития святых. Я у нее многому научилась, в том числе и во время проведения занятий с детьми. Дети все были из неблагополучных семей, но они своих непутевых матерей любили всей душой. Один мальчик, когда пропадала мать, ехал и искал ее, возвращал домой, обустраивал там все и только после этого возвращался в интернат.
Так постепенно шло воцерковление.
Путь в архивы
– Однажды я встретила Надежду Потапову, которая преподавала математику в лицее при пединституте. Она предложила: «Давай писать историю Знаменского монастыря». И я ей смело ответила: «Давай!» Пришла домой и спросила у мужа: «У тебя нет никого знакомых в архиве?» А он был военным комиссаром Октябрьского района и имел широкий круг знакомств. Оказалось, сама директриса архива была его знакомой. И через день я работала в архиве.
А к столетию Покровского собора я уже работала на радио и была соведущей в передаче «С верой, надеждой, любовью». Многое знала о Богородице-Казанском монастыре, нашла материал по нему, по Знаменскому храму знала все приделы, в честь кого они были названы. И когда я показала материалы владыке Антонию, он благословил меня на работу в архиве. Я владыке сказала, что поработаю в архиве во славу Божию.
Писать историю Знаменского монастыря мы благословились у матушки Евлогии. Та мне разрешила общаться со всеми монахинями. Вспоминаю схимонахиню Филарету, 1904 года рождения. Маленькая, миниатюрная, голубоглазая, она смотрела мудрым взглядом глазами любовью и лаской. Надо понимать, что вера в Бога – это любовь. Бог – это вселенская любовь!
Расскажите о наиболее ярких впечатлениях от работы по исследованию истории епархии…
– Ко мне в архиве отнеслись с большим вниманием. Нет ничего случайного – все закономерно, все Промыслом Божиим совершается. Я нашла много архивных документов по Богородице-Казанскому монастырю, и первая моя статья была об этом монастыре. Благословил написать ее отец Михаил Капранов. Написав, я пришла в Никольский храм и показала статью отцу Михаилу. Он прочитал и сказал: «Хорошо, а теперь – в редакцию».
Отправилась в редакцию «Алтайской миссии» и увидела там Веру Николаевну Ворсину. Выяснилось, что она здесь трудится редактором. Мы с ней подружились. Оказалось, что мы вместе с ней учились в 42-й школе, только в разное время. Кроме того, у нас был общий учитель русского языка и литературы Валентина Петровна. Две дочки учительницы – сейчас ревностные прихожанки Церкви. И теперь уже не я у Валентины Петровны, а она у меня училась – азам православной веры.
Чудеса в Церкви – это повседневность
– Я искала материалы по Евдокии Ивановне Судовской – основательнице Богородице-Казанского монастыря, изучала переписку о строительстве монастыря. Сижу в читальном зале, читаю документы. Мимо проходит заведующий читальным залом, несет стопку сданных материалов, и как раз в этот момент сверху падает какое-то дело. Я поднимаю и читаю: «Переписка Судовской по строительству монастыря».
Хотелось найти портрет Судовской. Мне в паломническом журнале сказали, что ее фотография напечатана в одном из центральных изданий. И тут один человек, возвращаясь из паломнической поездки со Святой Земли, в аэропорту увидел стопку журналов, взял один из них и привез мне, а там оказалась фотография, которую я искала. Это разве случайно? Это разве не чудо? И таких моментов было много.
Какие храмы самыми первыми начали возрождаться в Барнауле?
– В 1943 году, когда Сталин разрешил открывать храмы, было принято решение: либо Знаменский, либо Покровский. При осмотре решили, что Покровский больше подходит для службы. Знаменский также был в неплохом состоянии, и, что важно, в нем было не увеселительное заведение, не клуб, а краевой архив.
О попирании могил и сексотах
– Удивительно, что я, будучи барнаульской, выросшей здесь, никогда не ходила в планетарий (в советское время планетарий разместили в здании храма – прим. ред.). Когда училась в институте и мы сдавали зачеты как раз на территории Меланжевого парка, где до революции было кладбище, я, молоденькая, и двух метров не могла пройти, мне становилось плохо. О том, что там кладбище, что мы в прямом смысле ходили по могилам, я узнала позднее. Преподавательница мне поставила автоматом зачет, и я больше там никогда не появлялась.
Как-то со школьницами зашли в Покровский храм, нас тянуло туда. Я испытывала страх. И мне еще в детстве кто-то сказал, что есть такая книга Библия, если ее взять грязными руками, то ты умрешь. Это благоговение у меня осталось.
Конечно же, я была пионеркой. В классе бывали случаи стукачества, кто-то мог поднять руку и сказать: «Нина Александровна, а у Вали крестик», на что мудрая крещеная и верующая учительница отвечала: «Наверное, этот крестик красивый, он Вале нравится, и она его носит как украшение». Мы, девочки, между собой таких стукачей называли сексотами, это было самое последнее слово, каким можно было обозвать человека. На сексоток смотрели с презрением.
Вернуть отнятое
– Работая в архиве и Бюро технической инвентаризации, я нашла документы, подтверждающие, что два дома и школа при Знаменском монастыре принадлежали епархии. Мы с владыкой Антонием и матушкой Екатериной (Пашковой) обращались к властям с просьбой, чтобы вернули церковную собственность. Выяснилось, что школа и причтовый дом принадлежали городу Барнаулу, а второй дом – место, где сейчас стоит келейный корпус, – это краевая собственность.
Мы обратились к тогдашнему губернатору, и епархии сразу же вернули дом, принадлежавший краю. В этом есть и моя заслуга, пусть небольшая. Дом был развалюхой, но на первое время и это было хорошо, слава Богу. На этом месте позднее построили келейный корпус с горячей водой, душем, прекрасными кельями, большой трапезной – все здорово обустроено. Тогда же ничего этого не было… А вот градоначальник хоть и встретил нас с распростертыми объятьями, ничего не вернул.
Поиски и находки
– Отец Георгий Крейдун к этому времени приехал из Бийска, и мы с ним стали работать в паре. Я помогла ему войти в архивные, музейные, библиотечные структуры, поскольку в то время он в Барнауле был новым человеком. Я писала о Покровском храме, о Знаменском, о Троицкой церкви, об Иоанно-Предтеченской кладбищенской церкви, о Богородице-Казанском монастыре, о Бийско-Тихвинском монастыре, о Чемальской общине, о Коробейниковской иконе. Писала о паломничествах, о батюшках. Для меня это была такая отдушина! Когда находила неизвестные ранее материалы, радовалась так, будто говорилось там о моих родных.
Сохранились письма, где люди – родственники тех, о ком я нашла информацию, – благодарили, писали, что теперь молятся за меня.
Когда ангелы поют Херувимскую…
Расскажите о священнослужителях, которые на Вас особенно повлияли. О ком остались самые добрые впечатления?
– Самый первый священник – это иеромонах Авдий (ныне иеросхимонах Матфей). Он служил в Знаменском монастыре. Историк по образованию. Когда мы решили писать об истории обители, подошли к нему за благословением. Батюшка благословил и сказал: «Такое дело благое! Идите к матушке». Мы и у нее благословились. А когда с материалами я пришла к епископу Антонию, то владыка меня уже буквально благословил на работу в архиве. И хорошо, что я стала не заведующей архивом, что предусматривает рутинную кабинетную работу, а архивариусом, то есть человеком, занимающимся поиском документов в архивах, человеком, поднимающим историю. Отцу Авдию я приносила материалы, и он говорил свой маме: «Тамару пускать ко мне днем и ночью!»
А бывали ли вы когда-нибудь в храме, когда никого нет и ангелы спускаются с неба и поют Херувимскую? У меня были такие моменты. Время было, ведь я пошла на пенсию, и настоящая жизнь только началась у меня. У меня действительно жизнь началась в 55 лет! Я, окунувшись в церковную жизнь, на людей смотрела как на ангелов: какие они все святые, и какая я нехорошая! Это было и до сих пор есть. И вот служил отец Авдий, а я стояла на службе одна, и мне было так хорошо, что казалось, что я стою на воздухе. А когда много народу, люди не приучены, что не надо ходить, что не надо разговаривать. Опоздал – тихо, как мышка, проберись, никому не мешай и молись. Попроси прощения у Господа за опоздание.
Когда пришла пора освящать приделы в Знаменском храме, матушка настоятельница хотела их освятить во имя Серафима Саровского и Сергия Радонежского, о чем мне сообщил отец Авдий. А я ему и говорю: «Раньше приделы были не такие» – «А какие?» Отвечаю: «Все материалы есть. Первая церковь была во имя Захарии и Елисаветы. Вторая – Захарии и Елисаветы с Никольским приделом. А уж последняя стала «Знамением» с приделами Захарии и Елисаветы и Никольским». Отец Авдий направил меня с этими материалами к владыке. Я показала документы епископу Антонию, и он сказал: «Делать так, как было раньше!» И в день святой мученицы Татианы, 25 января 1997 года, освятили придел во имя Николая Чудотворца, а 24 августа 1997 года – придел в святых Захарии и Елисаветы. Был еще придел Иоанна Кронштадтского. Сейчас отстраивается отдельный храм во имя этого святого.
Как нас повенчали
–Как-то с мужем пришла на вечернюю службу, тут кто-то венчался. Была пятница, 14 февраля. Подошел отец Михаил Жуйков, я благословилась и громко говорю ему: «Батюшка, а вот мы-то не венчаны!» Батюшка восклицает удивленно: «Как не венчаны?!» И строго на мужа: «В воскресенье венчаться!» На следующий день была годовщина вывода войск из Афганистана, а Геннадий Семенович два года служил в Афганистане и должен был идти на встречу с ветеранами, он возглавлял Союз ветеранов. Я ему сказала: перед венчанием – никаких выпивок. Ему налили в графинчик воды, и он ее пил вместо водки. И впервые муж причастился, и мы венчались.
Вспоминая других священников, не могу не упомянуть отца Михаила Капранова – он первый редактор моих статей. С отцом Николаем Войтовичем у нас разница всего в два года, но он мне казался как отец. Один из первых, кого я вообще знала из священства. Он отпевал мою сестру Надю, отпевал мою маму. Он моментально откликался на мои просьбы. Конечно, и отец Александр Абрашкин. Это человек глубоко верующий, интеллигентный и в то же время простой, не высокомерный…Священник должен быть всесторонне образованным – и не только духовно, но и светски. И у нас есть всесторонне образованные священники. Взять того же отца Георгия Крейдуна. Он большой умница, кандидат физико-математических наук, кандидат богословия и доктор искусствоведения. Бывало, придем с ним в архив, я себе набиваю шишки опытным путем, а у него система! Аналитический склад ума.
Владыка Антоний – очень интеллигентный человек. Ко мне относился с большим уважением. И потом, по натуре своей он был очень добрым! И надо бы какую-то монахиню наказать на епархиальном собрании за недопустимые речи, наложить епитимию, но ему становится ее жалко, и он отменяет это решение. При владыке Антонии установилось празднование Коробейниковской иконы Божией Матери, стали регулярно совершаться крестные ходы в Коробейниково. Открылось духовное училище. Когда он скончался, тяжело было. И временно владыка Тихон у нас был из Новосибирской епархии. За всех молюсь.
А владыка Максим создал семинарию, причем у нас был прекрасный хор! Уже уехав в Елецкую епархию, он поздравил меня с 75-летием. А на 70 лет – это было в Коробейниково – он подарил памятный адрес и огромную просфору. А уж как владыка Максим любил учащихся! Он заставил всех батюшек закончить высшие светские учебные заведения, и это правильно.
При митрополите Сергии установилось почитание Собора Алтайских святых… И очень много строится храмов. И меня владыка Сергий не оставил своим вниманием. Он вручил мне медаль святителя Макария, просветителя Алтайского, и медаль преподобной Евфросинии, великой княгини Московской… Эти награды были приурочены к 75-летию.
Почувствовать ветер 38-го года
– Отец Николай Войтович мне всегда говорил: «Пишите о храме Димитрия Ростовского!» И я одновременно собирала материалы по Знаменскому и по Димитрие-Ростовскому. Жалею, что не посвятила книгу об истории храма отцу Николаю…
Занимаясь поиском материалов и источников, я еще раз проживала ту жизнь, которая нашла отражение в архивных материалах. А когда читала списки расстрелянных, мне казалось, что это меня расстреливают, – такое было состояние. Когда на основе источников я писала о расстреле матушки Мариамны с монахинями в марте 1938 года, мне казалось, что дул холодный сильный ветер. И я написала: «Их вывели холодным ветреным мартовским утром». И сомневалась, правильно ли написала. А позднее в книге Зверева прочитала: «Март 1938 года выдался на удивление холодным и ветреным». Это состояние было дано Господом.
Я не понимала, как можно просто расстрелять женщин. Просто женщин-монахинь – не уголовниц. Даже Наталью Яковлевну Скорнякову, которая уже была парализована, хотели расстрелять. Ее приехали арестовывать на повозке. Милиционер был с маленьким сыном. Он пошел за монахиней, вынес ее, а ни лошади, ни повозки нет. Мальчик стоит и говорит: «Подошел старичок, взял вожжи и так хлестанул лошадь, что она убежала». Понесли обратно монахиню в дом, а мальчик заходит туда и говорит, показывая на икону Николая Чудотворца: «Вот этот старичок приходил!» Так Наталья Яковлевна Скорнякова и осталась дома.
Когда погрузилась во все это, я увидела иной мир. И когда на Церковь начинают наговаривать, я говорю: нельзя о Церкви судить по отдельному батюшке. А все батюшки такие же люди, как и мы. Если за нами один бес бегает, то за священником – тридцать три! Приходя в Церковь, исповедаешься не батюшке, а Богу!
«Я самая грешная!»
– Вспоминаю отца Николая Бурдина – великолепный батюшка, протоиерей. Юрист по образованию, он приходил в редакцию, рассказывал что-нибудь. Я ему первому исповедовалась и причащалась. И тоже было чудо. Я еще тогда не знала, что это икона святителя Николая находится в левом приделе храма, не знала, что перед причастием надо попоститься. А поститься, как я себе представляла, значит ничего не есть. Когда пришла на исповедь, было столько народу! А у меня столько грехов! Я не смогу. Люди исповедуются – одна, вторая, а я привалилась к святителю Николаю. И вдруг батюшка изо всей толпы обращается ко мне: «А Вы что, женщина?!» А я только крикнула: «Я самая грешная!» Он: «Иди, самая грешная, сюда». Так мне помог святитель Николай, это он сказал священнику: «Позови ее, а то она сама так и не подойдет».
Как приходят к Богу…
У Вас в памяти хранятся события разных эпох – из 90-х годов, 2000-х, из последнего десятилетия… 90-е годы – это религиозный энтузиазм, подъем, время надежд. А сейчас что-то изменилось, может быть, успокоилось?
– Все дело в том, что в Церковь приходят в основном по скорбям. В 90-е годы было очень много скорбей. Меня, слава Богу, Господь ввел в Церковь постепенно, перед моими скорбями. Случись это до моего воцерковления, не знаю, что бы со мной было. А тут я пришла в Церковь, потому что душа просилась. Когда я познакомилась с отцом Авдием, с матушками, я поняла, что это то самое место, куда просилась душа.
А сейчас… Вот был случай: пришла как-то после службы молодая женщина – худенькая, потерянная, с маленьким сыночком, с мамой. И так получилось, что я ей встретилась. И она спрашивает: «Как бы мне узнать, что нужно сделать. Меня кладут в больницу на операцию – рак желудка». А как раз появился православный календарь, и там был образ Божией Матери «Всецарица». Я ей говорю: «Вам бы надо пособороваться перед тем, как ложиться в больницу, и читать молитву Божьей Матери перед Ее иконой «Всецарица». Это было в конце лета. Прошло время, наступила зима. И встретилась мне какая-то красивая женщина в красном зимнем пальто и так ласково ко мне обращается: «Здравствуйте!» Я поздоровалась без задней мысли, так как часто проводила экскурсии, меня многие знали. А это оказалась та самая женщина, которая мне встретилась в храме. Она все сделала, как я ей говорила. Когда во время операции ей вскрыли брюшную полость, ничего не обнаружили. Это Елена Семеновна Крахмаль, директор филиала 122-й школы для больных детей. Потом мы с ней познакомились.
Она преподавала в лицее «Сузуки» вместе с Галиной Сергеевной Шутовой. А как Галина Сергеевна пришла в Церковь? У нее дочка умерла. То есть обе пришли в храм Божий по скорбям. И теперь они люди верующие и все понимают.
И еще приходят к вере по молитвам предков. За меня молятся мои бабушка, дедушка.
Секрет счастья
Можете сказать о себе, что Вы человек счастливый?
– Да! Я просто не представляю, что бы делала, если бы Господь не привел меня в храм Божий. У меня такая натура, что я не могу сидеть на лавочке. Даже своих соседей знала только по своим детям. А когда пишу что-то – это для меня такое счастье! Помню, могла всю ночь сидеть и писать по Богородице-Казанскому монастырю.
Конечно, я счастливая. Даже если я хоть одному человеку сделала добро – слава Богу! Значит, не зря жила. И за меня люди молятся. По натуре я всегда была веселая. Моя бабушка говорила: «Томка у нас несчастная будет – все поёть и поёть!» Мы имели мало, но и радовались малому. И никогда не завидовали! Сколько с мужем прожили (56 лет) – я никогда у него ничего не просила чего-то, что вот у меня нет, а хочется. Радовалась всему, что есть. Когда поженились, радовалась любой кастрюльке, вилке и ложке.
Но главное – мы всегда приобретали книги. Когда Геннадия Семеновича ненадолго отпустили из Афганистана за верную службу домой, он вез с Афганистана в чемодане книги (и раритетный медный кувшин – почти как лампа Аладдина), потому что тогда в СССР книг в свободной продаже не было. И когда у него чемодан в дороге развалился, на него смотрели как на ненормального.
Беседовал Владимир КЛИМЕНКО
В основе материала –
публикация журнала «Алтайская миссия»