О странном.
Прежде чем говорить о ком-то: «Он странен…», не след ли нам, братие, задаться вопросом: «А что есть норма?» Кто тот образец, по которому надлежит нам всем равняться? Где этот эталон, идеальный образ, лежащий со сложенными на груди руками под стеклянным колпаком в Парижской Палате мер и весов? «Покажите, покажите мне его! Я хочу видеть этого человека!»©
У любого в мозгах ползают таракашки. Шевелят усиками, по извилинам шныряют. Кто поручится, что однажды не протопчут они новую тропинку, никем не ожидаемую?
Вот, к примеру, одному человеку снится сон. И снится ему не что-нибудь, не фигня всякая эротического содержания, а смерть собственная. Качественно так снится, во всех подробностях. И пропадает человек из виду. А через полгода сталкиваешься с ним случайно, а на нём уже ряса чёрная. Он странен?
Или вот так. Клеит человек из спичек деревянный город. Красивый, с башенками, со стенами, с мостиками. Долго клеит, по полгода, в свободное время, вместо того, чтобы в парке гулять или водку пить. И ведь клеит не для того, чтобы лаком намазать и в шкаф поставить, нет. Для того, чтобы ночью вынести свой труд на пустырь в полукилометре от дома и не спеша поджечь. И стоит, любуется, как корчатся в огне маленькие башенки… Странно?
А вот, к примеру, некий Макс. На байдарках он идёт. На майские праздники, как обычно. В северо-западном направлении. Тверская область. А заморозки будут ведь, к гадалке не ходи. К Гидрометцентру тоже ходить бесполезно. Обманет. Утром ледок придётся обкалывать у берега и снежок с байдарок сметать . «Поручик, вы хотели бы быть лебедем?»© Бр-р-р-р… А Макс всё равно идёт. Нравится ему. Он странен?
А ещё, допустим, живёт девушка. Обычно живёт, закидонов не имеет. И видит она как-то на дороге кошечку. Мёртвую. Машиной размазанную. И не то, чтоб девушка такая уж впечатлительная была, а о чём-то задумывается. Серьёзно так. И с тех пор мясо не ест. И взгляд часто сквозь собеседника устремлён. Не правда ли, странно?
Ещё один, положим, живёт человек. На работу ходит, морда лица улыбчивая, разумные вещи говорит. А потом наступает вечер. Задёргивает человек шторы и свет везде яркий включает. И достает шариковую ручку и начинает обводить узорчики на обоях. Везде. От пола до потолка. Во всех комнатах. И сопит от удовольствия. Аж слюнка стекает на грудь. Странен ли он?
Да вот, ещё есть человек. Серьёзен. Суров. Без галстука – да ни боже мой! Правильный – ну хоть сразу некролог писать можно! Ничего о нём такого не подумаешь. А приходит ночь. И полная луна занимает в небе своё место. И встаёт человек, и лезет на чердак. Открывает дверь на крышу заботливо припасённым ключом. Раздевается и выходит на чёрную битумную поверхность. Звучит в нём музыка. И пляшет человек, отбивая беззвучно босыми ногами чечётку, и счастливо смеётся ночному небу, запрокинув голову. Не странно ли нам это?
Тонка и неуловима грань между лёгкой странностью и конкретным сползанием крыши. И кто возьмётся определить её, а тем более прочертить раскалённым прутом по живому, сказав: «От сих до сих»?