Дмитрий Быков // «Вечерний клуб», 13 октября 2000 года
Костыль под названием Букер, или Нас и здесь неплохо кормят
Поносить букеровскую шестёрку — уже хороший тон. Смешно, ей-Богу. Давно пора понять: перед нами нормальное коммерческое мероприятие, посвящённое раскрутке книг, которые иначе не прочтут. Посмотрите сами: самый первый русский Букер достаются не Петрушевской и даже не Горенштейну с его сильной, хотя не слишком читабельной книгой «Место»,— а Марку Харитонову, которого без этого так и путали бы с его скандальным однофамильцем. Теперь зато все знают: у Евгения гомосексуализм, у Марка Букер. Кто бы без такого промоушна стал в 1992 году читать «Сундучок Милашевича»? Это сегодня книга с таким названием прочлась бы — все подумают, что про золото Милошевича.
Аналогичные соображения волновали жюри и во все последующие годы: кто станет добровольно, без приплаты, читать произведения, попадавшие в шорт-листы? Там ведь побывали и Славникова, и Павлов, и Дмитриев, и Алешковский (племянник), и Варламов — ну, кто просиживал бы над всем этим ночами, не будь Букера? Надо же имитировать литературный процесс, надо же не читателя, а хоть своего брата-критика заставить знакомиться с текущей литературой! Заодно, глядишь, и другие слои общества подключатся — вот почему в жюри то и дело попадают артисты, музыканты или коммерсанты. Нужно ведь, чтобы названные категории населения (особенно, конечно, коммерсанты как предполагаемые спонсоры) хоть изредка читали русскую литературу, пусть даже в принудительном порядке. А как ты его заставишь читать? Только воткнув в жюри.
Ни разу не побывали в шортлисте (хотя до лонг-листов добирались) лучшие отечественные фантасты от Бориса Стругацкого до Михаила Успенского. Акунин тем более ориентирован на массовый спрос — что ж его раскручивать. А вот найдите вы мне человека, который обратит внимание на Светлану Шенбрунн или сможет продраться через прозу Николая Кононова «Похороны кузнечика»! Но ведь Кононова читать надо, надо и поощрять — он издатель, причём довольно авторитетный в Петербурге. Я не постигаю, как можно в который уж раз читать неотличимые произведения, выходящие из-под неутомимого пера Алексея Слаповского,— но надо похвалить человека, сидит в Саратове и пишет, пишет… Кстати, нередко автор попадает в «короткий список» потому, что надо заставить критиков (и отдельных особо фанатичных читателей) раздобывать номер экзотического журнала с тысячным тиражом. Это может быть и «Волга» — как не поддержать героически выходящий журнал, и «Урал», и что-нибудь элитарное вроде «Соло». В результате книга становится событием, что и требовалось. Букер, в сущности, и есть такой способ сделать событием то, что тянет в лучшем случае на вялую скептическую рецензию: кто принимал всерьёз прозу Славниковой до попадания в шорт-лист её стихотворения в прозе, увеличенного до размеров романа? Кто просто так, бесплатно, без дополнительного стимула будет читать новую прозу Палей — очень хорошего, но страшно многословного и неровного автора, совершенно, кажется, забывшего, что читабельная проза предполагает некую достаточно жёсткую структуру? А впрочем, как вспомнишь, что в шорт-листе в своё время побывала и Вишневецкая, с её невозможно-вязкой, банальной даже в частностях прозой, иногда ещё и ритмизованной, чтоб совсем красиво… Нет, господа, перед нами чистая литературная политика. Ведь и Нобелевская премия, что греха таить, есть лишь способ привлечь внимание читателей (и издателей) к тринидадской, польской, японской, ирландской или — изредка — нашей литературе.
Нет, я не сторонник включения в букеровские шорт-листы текстов Сорокина или Акунина. Первый давно повторяет свою раннюю прозу, второй пишет чрезвычайно поверхностные, механистичные и стёртые сочинения, в которых нет места ни настоящему саспенсу, ни подлинной язвительности. Я не убеждён также, что следует включать в шорт-листы Маринину или Дашкову. Просто мне иногда кажется, что читабельность — не последнее из свойств литературы. Но давайте думать, что это заблуждение. Премировать надо тех, кого без этого никто не прочтёт. У автора, умеющего писать увлекательно, своя аудитория и свои способы зарабатывать деньги. Нужно же как-то утешить и того, кто тратит время, силы и небольшие имеющиеся способности на производство никому не нужных текстов.
Все вышесказанное не значит, что шорт-лист Букера не отражает положения дел в текущей литературе. Отражает. Букер — это такие костыли для прозы, не способной двигаться самостоятельно. Писатели! Букер — это ваш шанс. Ради раскрутки ваших произведений здесь рассказ произведут в роман, втиснут в шорт-лист мемуары или цикл миниатюр — лишь бы кто прочёл. Потому что читатель нужен всем — и тем, кто умеет писать, и тем, кто просто любит это занятие. Как писал один американец, не избалованный премиями, но любимый читателем,— «Dirty old men need love too».
Я запросто могу себе позволить всё это написать, отчётливо понимая, что букеровский оргкомитет чрезвычайно обидчив. После такой статьи меня вряд ли позовут на традиционный банкет — и не потому, что я кого-то оскорбил (это в литературе запросто), но скорее потому, что выдал главную тайну главной премии. Ну, это ничего. Не позовут так не позовут. Меня и дома неплохо кормят.
Аналогичные соображения волновали жюри и во все последующие годы: кто станет добровольно, без приплаты, читать произведения, попадавшие в шорт-листы? Там ведь побывали и Славникова, и Павлов, и Дмитриев, и Алешковский (племянник), и Варламов — ну, кто просиживал бы над всем этим ночами, не будь Букера? Надо же имитировать литературный процесс, надо же не читателя, а хоть своего брата-критика заставить знакомиться с текущей литературой! Заодно, глядишь, и другие слои общества подключатся — вот почему в жюри то и дело попадают артисты, музыканты или коммерсанты. Нужно ведь, чтобы названные категории населения (особенно, конечно, коммерсанты как предполагаемые спонсоры) хоть изредка читали русскую литературу, пусть даже в принудительном порядке. А как ты его заставишь читать? Только воткнув в жюри.
Ни разу не побывали в шортлисте (хотя до лонг-листов добирались) лучшие отечественные фантасты от Бориса Стругацкого до Михаила Успенского. Акунин тем более ориентирован на массовый спрос — что ж его раскручивать. А вот найдите вы мне человека, который обратит внимание на Светлану Шенбрунн или сможет продраться через прозу Николая Кононова «Похороны кузнечика»! Но ведь Кононова читать надо, надо и поощрять — он издатель, причём довольно авторитетный в Петербурге. Я не постигаю, как можно в который уж раз читать неотличимые произведения, выходящие из-под неутомимого пера Алексея Слаповского,— но надо похвалить человека, сидит в Саратове и пишет, пишет… Кстати, нередко автор попадает в «короткий список» потому, что надо заставить критиков (и отдельных особо фанатичных читателей) раздобывать номер экзотического журнала с тысячным тиражом. Это может быть и «Волга» — как не поддержать героически выходящий журнал, и «Урал», и что-нибудь элитарное вроде «Соло». В результате книга становится событием, что и требовалось. Букер, в сущности, и есть такой способ сделать событием то, что тянет в лучшем случае на вялую скептическую рецензию: кто принимал всерьёз прозу Славниковой до попадания в шорт-лист её стихотворения в прозе, увеличенного до размеров романа? Кто просто так, бесплатно, без дополнительного стимула будет читать новую прозу Палей — очень хорошего, но страшно многословного и неровного автора, совершенно, кажется, забывшего, что читабельная проза предполагает некую достаточно жёсткую структуру? А впрочем, как вспомнишь, что в шорт-листе в своё время побывала и Вишневецкая, с её невозможно-вязкой, банальной даже в частностях прозой, иногда ещё и ритмизованной, чтоб совсем красиво… Нет, господа, перед нами чистая литературная политика. Ведь и Нобелевская премия, что греха таить, есть лишь способ привлечь внимание читателей (и издателей) к тринидадской, польской, японской, ирландской или — изредка — нашей литературе.
Нет, я не сторонник включения в букеровские шорт-листы текстов Сорокина или Акунина. Первый давно повторяет свою раннюю прозу, второй пишет чрезвычайно поверхностные, механистичные и стёртые сочинения, в которых нет места ни настоящему саспенсу, ни подлинной язвительности. Я не убеждён также, что следует включать в шорт-листы Маринину или Дашкову. Просто мне иногда кажется, что читабельность — не последнее из свойств литературы. Но давайте думать, что это заблуждение. Премировать надо тех, кого без этого никто не прочтёт. У автора, умеющего писать увлекательно, своя аудитория и свои способы зарабатывать деньги. Нужно же как-то утешить и того, кто тратит время, силы и небольшие имеющиеся способности на производство никому не нужных текстов.
Все вышесказанное не значит, что шорт-лист Букера не отражает положения дел в текущей литературе. Отражает. Букер — это такие костыли для прозы, не способной двигаться самостоятельно. Писатели! Букер — это ваш шанс. Ради раскрутки ваших произведений здесь рассказ произведут в роман, втиснут в шорт-лист мемуары или цикл миниатюр — лишь бы кто прочёл. Потому что читатель нужен всем — и тем, кто умеет писать, и тем, кто просто любит это занятие. Как писал один американец, не избалованный премиями, но любимый читателем,— «Dirty old men need love too».
Я запросто могу себе позволить всё это написать, отчётливо понимая, что букеровский оргкомитет чрезвычайно обидчив. После такой статьи меня вряд ли позовут на традиционный банкет — и не потому, что я кого-то оскорбил (это в литературе запросто), но скорее потому, что выдал главную тайну главной премии. Ну, это ничего. Не позовут так не позовут. Меня и дома неплохо кормят.