Дмитрий Быков // «Вечерний клуб», 14 марта 2002 года
Профессор, не читай шифровки«Игры разума». Режиссёр Рон Говард
Что может дать безумцу будничный, удручающе нормальный мир — взамен его великих страхов и великих прозрений, взамен выдуманных им блистательных собеседников?
О фильме «Игры разума» (они же «Блистательный ум», они же «Beautiful Mind», наиболее вероятный претендент на «Оскара» за сценарий, режиссуру и лучшую мужскую роль) у нас уже понаписали порядочно, и все в какой-то снисходительной манерке: и биография-то Джона Нэша в нём переврана, и предъявлен-то набор штампов, и вообще — типичная политкорректная фальшивка как она есть… Между тем «Игры разума» вовсе не так просты — и дело вовсе не в сюжетном повороте, вполне предсказуемом — хотя надо признать, что сам по себе кульбит, превращающий занудную и плоскую биографическую ленту (первые сорок минут) в блистательный сатирический триллер (последующий час) достоин всякого поощрения.
Прежде всего эта картина выглядит необычайно лестной для русского национального сознания — не потому, разумеется, что чокнутый профессор рехнулся именно на страхе перед советской бомбой, а потому, что «Игры разума» являются дословной, временами слишком даже буквальной экранизацией чеховского «Чёрного монаха». Налицо все темы знаменитой, загадочной новеллы, в которой писатель Чехов азартно разделывается с навязанной ему профессией медика: не надо, не надо лечить! В особенности — от душевной болезни: почём вы знаете, где кончается гениальность и начинается безумие! В «Beautiful mind» — само название картины недвусмысленно указывает на истинное авторское отношение к галлюцинаторному комплексу главного героя — ставится всё тот же чеховский вопрос: что может дать безумцу будничный, удручающе нормальный мир — взамен его великих страхов и великих прозрений, взамен выдуманных им блистательных собеседников? Сцена, в которой герой, рыдая, прощается со своей галлюцинацией,— без дураков хороша и в высшей степени символична. Стоит заметить, кстати, что «Чёрный монах» в голливудском исполнении, на современном материале, даёт сто очков вперёд претенциозной, скучной и бессодержательной экранизации Ивана Дыховичного, в которой упоминания достойна только работа оператора Вадима Юсова: не умеют у нас делать жанровое кино, считают это ниже своего достоинства — и губят так называемым авторским кинематографом блистательный мистический триллер, который придумал Чехов.
Но ещё более лестными окажутся «Игры разума» для поклонников Набокова, поскольку тут отыгрываются сразу три его сочинения, наверняка хорошо известные американским сценаристам (все три — англоязычные, американского периода). Сам принцип изложения истории в двух версиях — одна придумана душевнобольным, другая подлинна, но куда менее увлекательна и логична,— восходит к «Бледному огню», который американцы прочитали очень внимательно. На этом приёме (впервые применённом Набоковым ещё в ранней «Terra incognita») построено множество американских и британских триллеров — как в литературе («Страж» Чарльза Маклина с прямыми набоковскими цитатами), так и в кино. У нас ничего подобного сроду не было, хотя приём более чем плодотворен. Сама мания Джона Нэша, который усматривает тайные знаки решительно во всём, от погоды до игры теней на полу, восходит к набоковскому же рассказу «Условные знаки», который производит на читателя ровно то же впечатление, что и «Игры разума» — на зрителя. Некоторое время ходишь прибалдевший, лихорадочно пытаясь избавиться от ощущения, что таксист сообщает тебе зашифрованные новости о твоём будущем, а внезапный снег сигнализирует о важных переменах. Наконец (это ценное наблюдение принадлежит петербургскому критику Никите Елисееву) сама тема — безумный учёный, вообразивший себе, что им пристально заинтересовалось тоталитарное государство, тогда как и сам он, и все его кошмары суть игры авторского разума,— явственно восходит к роману «Bend Sinister», причём Рассел Кроу играет не столько реального Джона Нэша, сколько набоковского Адама Круга.
Есть в фильме и ещё один прямой привет русским: американские профессора, чествуя коллегу, имеют обыкновение дарить ему свои ручки-самописки. Не знаю, существует ли такой обычай в действительности, но в финале «Игр разума» каламбур насчёт того, что герой дошёл до ручки, напрашивается сам собой. Честное слово, иной раз так и хочется подумать, что фильм сняли русские, тщательно замаскировавшись… но увы, русские ничего подобного сделать не могут, и вот почему.
Главный урок картины заключается в том, что так называемое жанровое кино давно уже переросло свои рамки, научившись перетекать из одного жанра в другой и ставить серьёзные метафизические вопросы. В своё время шоком для зрителя стал линчевский «Человек-слон» — едва ли не величайший фильм семидесятых, в котором викторианский триллер плавно переходил в сентиментальную мелодраму, оттуда — в сатирическую комедию, а ближе к финалу — в подлинную мистерию; с тех пор появилось множество картин, ставших истинной усладой для киноманов — и не за счёт дешёвенькой тарантиновской цитатности, а именно благодаря внезапному размыванию жанровых границ. В России подобное умеет, кажется, только молодой Николай Лебедев, чьи триллеры то и дело оборачиваются социальными гротесками. В остальном же наши режиссёры, взявшись снимать боевик, тупо доводят задачу до конца.
И ещё один важный урок заключён в этом простом, казалось бы, фильме,— главная мысль в котором так ненавязчива. Опасно профессору увлекаться работой на государство и сознанием собственной значимости. Первый-то вызов Нэша в Пентагон был вполне реальным, но им дело и ограничилось. Когда профессор проявил повышенный интерес к содержанию шифровки — ему деликатно, но твёрдо сказали: вы свободны. Увы, наш мечтательный чудак увлёкся. Миф о своём величии превратился в миф о своей государственной значимости — а это уже душевная болезнь (которой, впрочем, страдает подавляющее большинство российских деятелей культуры).
Прежде всего эта картина выглядит необычайно лестной для русского национального сознания — не потому, разумеется, что чокнутый профессор рехнулся именно на страхе перед советской бомбой, а потому, что «Игры разума» являются дословной, временами слишком даже буквальной экранизацией чеховского «Чёрного монаха». Налицо все темы знаменитой, загадочной новеллы, в которой писатель Чехов азартно разделывается с навязанной ему профессией медика: не надо, не надо лечить! В особенности — от душевной болезни: почём вы знаете, где кончается гениальность и начинается безумие! В «Beautiful mind» — само название картины недвусмысленно указывает на истинное авторское отношение к галлюцинаторному комплексу главного героя — ставится всё тот же чеховский вопрос: что может дать безумцу будничный, удручающе нормальный мир — взамен его великих страхов и великих прозрений, взамен выдуманных им блистательных собеседников? Сцена, в которой герой, рыдая, прощается со своей галлюцинацией,— без дураков хороша и в высшей степени символична. Стоит заметить, кстати, что «Чёрный монах» в голливудском исполнении, на современном материале, даёт сто очков вперёд претенциозной, скучной и бессодержательной экранизации Ивана Дыховичного, в которой упоминания достойна только работа оператора Вадима Юсова: не умеют у нас делать жанровое кино, считают это ниже своего достоинства — и губят так называемым авторским кинематографом блистательный мистический триллер, который придумал Чехов.
Но ещё более лестными окажутся «Игры разума» для поклонников Набокова, поскольку тут отыгрываются сразу три его сочинения, наверняка хорошо известные американским сценаристам (все три — англоязычные, американского периода). Сам принцип изложения истории в двух версиях — одна придумана душевнобольным, другая подлинна, но куда менее увлекательна и логична,— восходит к «Бледному огню», который американцы прочитали очень внимательно. На этом приёме (впервые применённом Набоковым ещё в ранней «Terra incognita») построено множество американских и британских триллеров — как в литературе («Страж» Чарльза Маклина с прямыми набоковскими цитатами), так и в кино. У нас ничего подобного сроду не было, хотя приём более чем плодотворен. Сама мания Джона Нэша, который усматривает тайные знаки решительно во всём, от погоды до игры теней на полу, восходит к набоковскому же рассказу «Условные знаки», который производит на читателя ровно то же впечатление, что и «Игры разума» — на зрителя. Некоторое время ходишь прибалдевший, лихорадочно пытаясь избавиться от ощущения, что таксист сообщает тебе зашифрованные новости о твоём будущем, а внезапный снег сигнализирует о важных переменах. Наконец (это ценное наблюдение принадлежит петербургскому критику Никите Елисееву) сама тема — безумный учёный, вообразивший себе, что им пристально заинтересовалось тоталитарное государство, тогда как и сам он, и все его кошмары суть игры авторского разума,— явственно восходит к роману «Bend Sinister», причём Рассел Кроу играет не столько реального Джона Нэша, сколько набоковского Адама Круга.
Есть в фильме и ещё один прямой привет русским: американские профессора, чествуя коллегу, имеют обыкновение дарить ему свои ручки-самописки. Не знаю, существует ли такой обычай в действительности, но в финале «Игр разума» каламбур насчёт того, что герой дошёл до ручки, напрашивается сам собой. Честное слово, иной раз так и хочется подумать, что фильм сняли русские, тщательно замаскировавшись… но увы, русские ничего подобного сделать не могут, и вот почему.
Главный урок картины заключается в том, что так называемое жанровое кино давно уже переросло свои рамки, научившись перетекать из одного жанра в другой и ставить серьёзные метафизические вопросы. В своё время шоком для зрителя стал линчевский «Человек-слон» — едва ли не величайший фильм семидесятых, в котором викторианский триллер плавно переходил в сентиментальную мелодраму, оттуда — в сатирическую комедию, а ближе к финалу — в подлинную мистерию; с тех пор появилось множество картин, ставших истинной усладой для киноманов — и не за счёт дешёвенькой тарантиновской цитатности, а именно благодаря внезапному размыванию жанровых границ. В России подобное умеет, кажется, только молодой Николай Лебедев, чьи триллеры то и дело оборачиваются социальными гротесками. В остальном же наши режиссёры, взявшись снимать боевик, тупо доводят задачу до конца.
И ещё один важный урок заключён в этом простом, казалось бы, фильме,— главная мысль в котором так ненавязчива. Опасно профессору увлекаться работой на государство и сознанием собственной значимости. Первый-то вызов Нэша в Пентагон был вполне реальным, но им дело и ограничилось. Когда профессор проявил повышенный интерес к содержанию шифровки — ему деликатно, но твёрдо сказали: вы свободны. Увы, наш мечтательный чудак увлёкся. Миф о своём величии превратился в миф о своей государственной значимости — а это уже душевная болезнь (которой, впрочем, страдает подавляющее большинство российских деятелей культуры).
Дмитрий Быков «Джон Нэш: «Задача решена в тот момент, когда поставлена»» // «Новая газета», №54, 27 мая 2015 года