Честь и достоинство
Сегодня страна простилась с Владимиром Этушем.
После смерти Владимира Зельдина он считался старейшим действующим артистом страны - но вот и его не стало. Казалось бы, всё логично - возраст: Владимир Абрамович не дожил всего двух месяцев до 97-летия, и всё равно уход его отдался острой болью в душе. Может, потому что мне выпало счастье личного знакомства с ним?
Это случилось двенадцать лет назад, когда мы с Евгением Рухмалёвым освещали столичный фестиваль "Московская премьера", организованный Алексеем Баталовым - тоже, к сожалению, уже ушедшим. На вечере памяти Михаила Ульянова - сначала коллеги, а потом руководителя Этуша по театру Вахтангова, но при этом всегда друга, прибыл Владимир Абрамович. Тогда ему было 85, но он был высок, статен и невозможно элегантен в тёмно-сером костюме без галстука, зато с бордовым платочком, кокетливо торчащим из нагрудного кармана. Ведущей вечера, помню, была Оксана Фёдорова - "красавица нарасхват", которой в силу востребованности, видимо, не хватило времени как следует подготовиться к объявлению выхода артиста на сцену - она назвала Владимира Этуша народным артистом России. Он неторопливо вышел на сцену и негромко - не напоказ - отметил: "Будьте внимательны, милочка: не России, а Советского Союза. Мне это звание очень дорого, потому что дорога та страна, и отнимать его у меня не нужно".
На то мероприятие он приехал с церемонии, на которой ему вручили орден - разумеется, спросила, за что удостоен. Владимир Абрамович махнул рукой:
- Да ни за что, дали и дали. За то, что знаменит, наверное. Как же он называется-то: за вклад в культуру и ещё что-то в том же духе - общественная награда какая-то.
При этом к военным наградам относился более чем свято и жутко расстроился, когда ордена и медали были вынесены вместе с остальными ценностями, похищенными из квартиры Этуша, пока он с супругой был на отдыхе.
- Правда, потом почти всё украденное вернули, подкинули, - вскидывает бровь Владимир Абрамович. - И даже записку вложили: "Дорогой Владимир Этуш, простите нас, сделали это по отчаянной нужде". Мне приятно, конечно.
Владимир Этуш называл себя баловнем судьбы: о том, что станет актёром, знал с детства - уж больно нравилось, как они одевались.
Он вообще щёголь в отношении одежды - и по всему миру разошлась его ироничная фраза: "Путин в чёрной блестящей рубашке - невозможный азиатский шик. Розовая рубашка к синему или серому костюму - вот это очень хорошо". Всю жизнь был верен двум творческим святыням - Щукинскому училищу с 1940 года, когда поступил, потом преподавал, и театру Вахтангова, в котором отработал больше 70 лет. Хотя думал учиться в ГИТИСе и даже поступал туда - на режиссёрский, но - не взяли. И дядя его приятельницы, главный режиссёр того самого Вахтанговского театра Рубен Симонов помог талантливому парню стать вольнослушателем "Щуки".
Война - отдельная ода Владимиру Этушу. Он в мельчайших подробностях помнит её начало. Тогда в его жизни всё развивалось слишком хорошо, Этуш называет себя баловнем судьбы: весна, Москва, Вахтанговский театр, выдающиеся коллеги-актёры, любовные увлечения, гулянки… 22 июня он возвращался с одной из них в пятом часу утра. Мимо него по Манежной площади со стороны Кремля на огромной скорости проехал солидный чёрный автомобиль с посольскими номерами под немецким флагом - как колыхалась на ветру гитлеровская свастика, он видел, словно это было вчера. Юный Этуш не придал этому значения - пришёл домой и лёг спать, к полудню был разбужен мамой: "Сынок, война". И только тогда понял, что стал буквально свидетелем её начала, когда немецкий посол фон Шуленбург, вручив Молотову меморандум об объявлении войны, промчался мимо него.
- Что почувствовал тогда? Страх, от которого буквально трясся, - рассказывал мне Владимир Этуш. - Врут, когда говорят, что война была неожиданной, без предупреждения - конечно, все её ждали, учили немецкий язык. Но вот тебе сказали конкретно: война - и стало очень страшно.
Однако он переборол свой страх и, имея, как все студенты-театралы, бронь, ушёл на фронт добровольцем.
- Просто однажды вышел на сцену Вахтанговского театра, в котором уже играл тогда, - а в зале тринадцать человек, - вздыхает Владимир Абрамович. - Ну как тут можно продолжать делать вид, что всё хорошо? На следующий же день пришёл в военкомат.
Пригодились знания немецкого языка - Этуша назначили переводчиком и отправили на курсы ускоренной подготовки, а после - в Северо-Кавказский военный округ, где лейтенанта Этуша назначили заместителем начальника отдела разведки. Со своей частью довелось пережить долгое тяжёлое отступление: немцы прорвали фронт, и наши уходили через Кавказский хребет. Отдельно выделяет сутки в Тбилиси, в котором войны словно бы не было - красивая мирная жизнь и даже пиво.
- Попросил в палатке кружку холодного пива, он наливает мне половину, - смеётся Владимир Абрамович. - Говорю ему: ты что, я же полную просил! "А ты купи вторую - и у тебя будет одна полная", - отвечает.
Уж не оттуда ли подсмотрен его будущий герой - шельмоватый начальник товарищ Саахов? Кстати, после "Кавказской пленницы" Юрий Никулин не раз рассказывал в своих интервью, как один тогдашний большой правительственный начальник и ярый антисемит спросил его как-то: "Спорим всё время с друзьями, кто по национальности Этуш - грузин или азербайджанец?" "Владимир Абрамович еврей", - ответил Никулин. Пару минут помолчав оглушённо, тот начальник медленно произнёс: "Прекрасный. Прекрасный актёр".
В 1943-м, получив тяжёлое ранение, с инвалидностью он был комиссован, и в 1944-м восстановился в Щукинском училище. С тех пор не отмечает совсем или очень скромно собственный день рождения - шестое мая, перенеся торжества на День Победы, который для него был святым праздником. Кстати, долгое время Владимиру Этушу по документам было на год меньше, чем на самом деле.
- В то время часто записывали мальчишек на год позже истинного дня рождения, - объяснял тогда мне Владимир Абрамович. - Потому что, ну что такое мальчик в 18 лет? Ребёнок, а его уже брали в армию. А в 19 он пойдёт служить уже более осмысленным молодым человеком. Так что многие годы я был на год младше самого себя, а потом восстановил справедливость - поменял документы.
Получив диплом Щукинского училища, Этуш сразу был принят в труппу Вахтанговского театра, стал преподавателем, а потом ректором "Щуки" - в начале двухтысячных ректором назначили другого, а Этуш стал художественным руководителем вуза. Он шутил тогда: дали звание почётного пенсионера - однако оставался худруком училища до самой смерти.
Был беспощаден к современному театру - от переизбытка бытового и низкого до отношения молодых актёров к профессии без особого тщания, чего не позволяли себе мастера старой школы. Попробовала возразить: театры вернулись к традиции, переигрывают весь классический репертуар… Владимир Этуш поднял палец вверх:
- Вот - замечательное слово вы подобрали - "переигрывают". Именно так я могу выразить то, что творится на сцене с классикой - её переигрывают, в неё кривляются, но не играют так, как должно играть. И потом, мне не нравится то, что не стало вот той консолидации театральной, общности, идеи служения единой художественной цели, которая была при театре под государственным руководством. При советской власти к театру было единое требование: показывать реализм, лучше всего - социалистический. Были, конечно, коллективы, не укладывающиеся в рамки этого требования, и от них старались избавиться - так закрыли театр Мейерхольда, так исчез театр Таирова. Конечно, это были крайние, чрезвычайные меры. Но ведь сегодня творится что-то невообразимое! В театре, на сцене кто что хочет - тот то и делает! Никакой цензуры нет, кругом попса и голые, простите, попы! Наверное, это всё-таки неправильно. И общность актёров сегодня уже не та. Конкуренция между нами была всегда - без этого невозможен настоящий актёр, ведь конкуренция - это, в хорошем смысле, в здоровой форме взлелеивание собственного честолюбия, и это в нашей профессии необходимо. Другое дело, что в наше время всё это проявлялось в цивилизованной, лояльной форме, нежели сегодня. Мы не любили сплетен, не плели интриг…
При этом Владимир Этуш весьма иронично относился к себе в искусстве.
- Много недоиграл - особенно в кино, и всему виной моя внешность, - смеялся Владимир Абрамович. - Героем с ней не побудешь, героем-любовником - тем более. Поэтому пришлось играть характерные роли, а их в кинематографе не так уж и много. В театре тоже начинал с острохарактерных персонажей, но по ходу карьеры переиграл почти весь классический репертуар. И всё же так и остался голодным до работы. Кого ещё хочу сыграть? Да кого дадут - того и хочу, у меня возраст не тот для капризов. Это молодёжь грезит Гамлетами с Офелиями да Ромео с Джульеттами. А старики играют, что дают - и тому рады. Я комедию люблю очень - особенно, знаете ли, многослойную, когда над шуткой надо подумать, помыслить… Вот такие роли - мечта актёрская.
Помню, ещё в ту нашу встречу, пообщавшись с Владимиром Этушем, отметила его скромность: национальным достоянием себя не считаете, за что ордена дают - не помните… Он рассмеялся и вновь вскинул удивлённо одну бровь:
- А чем вы не национальное достояние? Почему я - достояние, а вы или этот молодой человек (указывает на Евгения Рухмалёва) - нет? Все мы в том или ином смысле являемся достоянием страны. С другой стороны, никто ничего не значит, особенно в нашей стране. Кто-то уходит, кто-то приходит ему на смену. А достояние они или нет - с какой стороны посмотреть. Да и какая разница? Люди уходят - вот что плохо.
Теперь и он ушёл. Прожив долгую жизнь, много и плодотворно работая, навечно оставив нам свои роли - казалось бы, всё логично. И всё же грустно. Ведь прощаемся с честью и достоинством русского театра.