Триумф свободы или историческое поражение: чем запомнилась эпоха Горбачёва

Какой была эпоха Горбачёва, что сделал он, а что за него — можно спорить. И, вероятно, это главное из того, что он сделал. Он дал выговориться целой стране, которой не хватало и джинсов, и машин, и продуктов. Но больше всего не хватало именно возможности говорить без боязни. Только потом оказалось, что этого мало, что его ставка на людей как изначально добрых и сговорчивых не сработала, что его желание не вмешиваться и дать всем разбираться с жизнью самим не сработало тоже. Горбачёв был недостаточно внятным для своих и недостаточно понятным для чужих. Наверное, он правда мечтал о бескровной победе надежды на будущее, только это стало победой надежды над разумом.

СМОТРЕТЬ ВИДЕО: Триумф свободы или историческое поражение: чем запомнилась эпоха Горбачёва

Биография Михаила Горбачёва поначалу выглядела как образцовая советская сказка о находчивом пионере, комсомольце и коммунисте. Вырос в крестьянской семье, с 15-ти лет — комбайнер, в 35 уже глава города, потом региона и затем руководитель самой большой страны в мире. И с этой наивысшей точки карьеры началась совсем другая история Горбачёва, в финале которой для одних он оказался символом триумфа свободы, а для других — исторического поражения.

Михаил Горбачёв: «Все, что вчера было хорошо, сегодня уже недостаточно. Поэтому ориентируемся не на то, что нужно было вчера, а на то, что надо сделать сегодня, а особенно завтра».

Позже он много раз объяснял, что перестройка нужна была для того, чтобы спасти одряхлевшую советскую систему, крах которой он предвидел и хотел остановить. Как видел и угрожающий отрыв власти от людей. Он действительно демонстрировал неслыханную по тем временам близость и мог даже дежурные ритуалы сделать доверительным разговором.

Он легко говорил о своей семье. Нарушая одно из негласных правил советской элиты, вывел близких из глубокой тени — жену Раису, дочь и даже внучек. Много улыбался, часами разговаривал с обычными людьми. Поначалу Горбачёвым были очарованы, но чего именно пытается добиться этот странный начальник, похоже, мало кто понимал.

А Горбачёв хотел поддержки, хотя и мало говорил о последствиях. Хотел менять страну, но не стал или не смог объяснять, какую цену за это придется платить.

Михаил Горбачёв: «То, что мы с вами начинаем, это дело серьезное. Время нужно даже для того, чтобы понять, а перестроить — еще больше надо времени. Надо выдержку проявить».

Теперь это звучит как намек на грядущие потрясения. И именно в этом его позже упрекали — говорил неопределенно там, где стоило сказать прямо, там, где надо было сделать шаг, делал полшага. Объявил гласность и вернул в Москву диссидента Сахарова, но сам же мешал ему говорить. Вывел войска из Афганистана, но не объяснил, что страна уже не выдерживает бремени этой войны, оставив в обществе горькое чувство поражения. Пытался скрыть серьезность Чернобыльской аварии, чтобы потом оглушить — произошла действительно большая беда.

Михаил Горбачёв: «Мы впервые столкнулись с такой грозной силой, как ядерная энергия, вышедшая из-под контроля».

А из-под контроля тем временем выходило все и сразу. И антиалкогольная кампания, приведшая к почти полному краху целой отрасли, а главное, настроившая людей против власти. И попытки реформировать плановую экономику, обернувшиеся пустыми полкам и озлобленным очередям. И волнения в республиках, которые центр то пытался усмирять, то демонстративно не вмешиваться. Горбачёв терял управление, терял популярность и поддержку, ему говорили это в лицо, пользуясь правом голоса, которое он сам же дал.

Юрий Афанасьев, депутат Верховного совета СССР: «Страх в обществе пропал, а вместе со страхом пропало доверие к нынешнему руководству».

Что из всего этого было неизбежной платой за реформы, а что ошибками, которых можно было не делать, теперь сказать невозможно. Но Горбачёв надеялся, люди рано или поздно все оценят и почувствуют сами.

Михаил Горбачёв: «Они когда-нибудь освободятся от трудностей повседневной жизни, они поймут, что надо было начинать, и хорошо, что мы начали».

Горбачёв оказался первым на этом посту, кто пытался говорить о политике, измеряя ее человеческими чувствами. Он начал разоружение, просто объясняя — страшно жить в мире, где накоплено столько ядерного оружия. Он отпустил Восточную Германию и позволил рухнуть Берлинской стене, потому что считал, что один народ не может быть разделен. Ему удалось завоевать симпатии американцев, говоря с ними о простых вещах.

И, похоже, он искренне считал, что все стены можно разрушить раз и навсегда, просто узнав друг друга лучше. Выйдя с президентом Рейганом на Красную площадь, настойчиво повторял — можно оставаться разными и не быть врагами.

Михаил Горбачёв: «Многое может быть происходит о того, что мы мало знаем о наших странах. Мы договорились, давай разбираться, давайте обмениваться».

Тогда американского президента спросили, по-прежнему ли он считает Советский Союз «империей зла». Ведь это было его собственным определением. Тот ответил, что он больше так не думает и что это был термин из прошлого. Но Рейган был убежденным антикоммунистом — отказавшись от своих слов, вряд ли он отказался от веры в то, что СССР остается врагом, соперником и должен быть сокрушен. Его надежды оправдались, но вряд ли кто-то предполагал, что это произойдет так быстро. Ведь буквально через 3,5 года после той памятной прогулки, стоя на Красной площади, такие же гуляющие могли наблюдать, как с купола Сенатского дворца спускают красное полотнище, и империя прекращает свое существование.

Горбачёв начал реформы, считая их неизбежностью, и вынужден был уйти перед лицом неотвратимости их результатов. Он не смог или не решился предотвратить ГКЧП, Беловежские соглашения и то, что перестройка стала сносом не только СССР, но и всего миропорядка. Но ему нельзя было отказать в трезвости в оценках большинства последствий, даже тех, которые выглядели продолжением его собственного курса.

Михаил Горбачёв: «Я думаю, что эта идея с партнерством через НАТО и попытки реанимировать НАТО, вместо того, чтобы заниматься европейским процессом, вызывает недоразумение. Если все возвращается на круги своя, то возникает вопрос, а зачем же мы весь огород городили».

Но это было уже не изменить, а представления о Горбачёве и его эпохе, отчасти превратившиеся в клише, давно жили самостоятельно, отдельно от него самого. По иронии он не смог избавиться от них даже в рекламе пиццы, в которой снялся, чтобы получить деньги для своего общественного фонда.

Теперь он ушел окончательно. Несмотря на понимание своей драматически противоречивой роли, все последние годы он упрямо повторял, что даже получив шанс, не стал бы ничего менять в своей судьбе. Значит, и всем, кто спорил и жил в одно время с Горбачёвым, придется просто смириться с тем, что это стало и их судьбой тоже.