Дмитрий Быков // "Новая газета", №15, 11 февраля 2019 года
Писать на смерть Сергея Юрского газетные стихи показалось бы мне невыносимой пошлостью. Некоторые мои стихотворения он читал со сцены и больше всего любил вот это — написанное в девяносто третьем. Я давно его не перепечатывал, а со сцены и вовсе не читал, потому что с Юрским было не сравниться. Пусть оно будет посвящено его светлой памяти.
Эсхатологическое
Ты помнишь, мы сидели вчетвером. Пустынный берег был монументален. К Европе простирался волнолом. За ближним лесом начинался Таллин. Вода едва рябила. Было лень перемещать расслабленное тело. Кончался день, и наползала тень. Фигурная бутылка запотела.
Федотовы еще не развелись. От Тёмы к Сёме не сбежала Тома, чьи близнецы еще не родились и не погнали Тому вон из дома. Бухтин не спился. Стогов не погиб под колесом ненайденной машины. Марину не увел какой-то тип. Сергей и Лёша тоже были живы.
Тень наползала. Около воды резвились двое с некрасивым визгом, казавшимся предвестием беды. Федотов-младший радовался брызгам и водорослям. Смех и голоса неслись на берег с ближней карусели. На яхтах напрягали паруса, но ветер стих, и паруса висели.
Прибалтика еще не развелась с империей. Кавказ не стал пожаром. Две власти не оспаривали власть. Вино и хлеб еще давали даром. Москва не стала стрельбищем. Толпа не хлынула из грязи в квази-князи. Еще не раскололась скорлупа Земли, страны и нашей бедной связи.
Тень наползала. Маленький урод стоял у пирса. Жирная бабенка в кофейне доедала бутерброд и шлепала плаксивого ребенка. Пилось не очень. Я смотрел туда, где чайка с криком волны задевала — и взблескивала серая вода, поскольку тень туда не доставала.
Земля еще не треснула. Вода еще не закипела в котловинах. Не брезжила хвостатая звезда. Безумцы не плясали на руинах. И мы с тобой, бесплотных две души, пылинки две без имени и крова, не плакали во мраке и тиши бескрайнего пространства ледяного и не носились в бездне мировой, стремясь нащупать тщетно, запоздало тот поворот, тот винтик роковой, который положил всему начало: не тот ли день, когда мы вчетвером сидели у пустынного залива, помалкивали каждый о своем и допивали таллинское пиво?
Но нет, не тот. Скорей всего, не тот. Теперь уже не вызнать дня и часа, с которого земной круговорот утратил прежний ритм и раскачался. Нет, не тогда. Но даже этот день, его необъяснимые печали, бесшумно наползающая тень, кофейня, лодки, карлик на причале, неясное томление, испуг, седой песок, пустующие дачи — все было так ужасно, милый друг, что не могло бы кончиться иначе.
1993 год
Ты помнишь, мы сидели вчетвером. Пустынный берег был монументален. К Европе простирался волнолом. За ближним лесом начинался Таллин. Вода едва рябила. Было лень перемещать расслабленное тело. Кончался день, и наползала тень. Фигурная бутылка запотела.
Федотовы еще не развелись. От Тёмы к Сёме не сбежала Тома, чьи близнецы еще не родились и не погнали Тому вон из дома. Бухтин не спился. Стогов не погиб под колесом ненайденной машины. Марину не увел какой-то тип. Сергей и Лёша тоже были живы.
Тень наползала. Около воды резвились двое с некрасивым визгом, казавшимся предвестием беды. Федотов-младший радовался брызгам и водорослям. Смех и голоса неслись на берег с ближней карусели. На яхтах напрягали паруса, но ветер стих, и паруса висели.
Прибалтика еще не развелась с империей. Кавказ не стал пожаром. Две власти не оспаривали власть. Вино и хлеб еще давали даром. Москва не стала стрельбищем. Толпа не хлынула из грязи в квази-князи. Еще не раскололась скорлупа Земли, страны и нашей бедной связи.
Тень наползала. Маленький урод стоял у пирса. Жирная бабенка в кофейне доедала бутерброд и шлепала плаксивого ребенка. Пилось не очень. Я смотрел туда, где чайка с криком волны задевала — и взблескивала серая вода, поскольку тень туда не доставала.
Земля еще не треснула. Вода еще не закипела в котловинах. Не брезжила хвостатая звезда. Безумцы не плясали на руинах. И мы с тобой, бесплотных две души, пылинки две без имени и крова, не плакали во мраке и тиши бескрайнего пространства ледяного и не носились в бездне мировой, стремясь нащупать тщетно, запоздало тот поворот, тот винтик роковой, который положил всему начало: не тот ли день, когда мы вчетвером сидели у пустынного залива, помалкивали каждый о своем и допивали таллинское пиво?
Но нет, не тот. Скорей всего, не тот. Теперь уже не вызнать дня и часа, с которого земной круговорот утратил прежний ритм и раскачался. Нет, не тогда. Но даже этот день, его необъяснимые печали, бесшумно наползающая тень, кофейня, лодки, карлик на причале, неясное томление, испуг, седой песок, пустующие дачи — все было так ужасно, милый друг, что не могло бы кончиться иначе.
1993 год