Дмитрий Быков в программе «(не)Один» // «Эхо Москвы», 31 декабря 2019 года
В.В.П.:
Дорогие друзья!
Совсем скоро отойдёт в вечность 2019 год. Этот год был нелёгким, во многом непростым. Но мы не потратили его даром. Сейчас, когда почти вся страна, кроме тех, кто несёт боевое дежурство… в разных местах его несёт… я ко всем сейчас обращусь… сейчас, когда вся страна собралась у своих телеэкранов, чтобы встретить наш самый радостный, самый семейный праздник, мы можем сказать, что время мы провели с пользой. Во втором квартале этого года был достигнут устойчивый экономический рост. Рост более чем в пять и три десятых процента. В третьем квартале этого года он был несколько меньше. Это были, если не ошибаюсь, четыре целых семь десятых процента. Но в четвёртом квартале мы ожидаем показателя не менее чем в пять и две десятых процента. Это почти столько же, сколько в так называемый досанкционный период. Вслушайтесь в эти цифры: четыре тысячи семьсот пятнадцать! Двадцать восемь тысяч сорок одна! Шестьдесят тысяч триста тридцать пять. Это серьезные цифры, что бы они ни значили. Нам есть чем гордиться в истекающем году.
Помимо тех, кто сейчас собирается, так сказать, есть салат… возможно, и холодец… я не исключаю даже, что и сервелат… помимо этих людей, я хочу обратиться прежде всего к тем, кто несёт сегодня боевое дежурство. Как я сказал уже, на разных постах. Кто-то находится в подводной лодке в дальнем походе. Кто-то находится на вахте в ракетных войсках. Кто-то, как Руслан Шаведдинов, несёт почетную службу на Новой Земле, и правильно, и хорошо, хоть зиму увидит человек, а не это плюсовое позорище в Москве, и пробок там, кстати, значительно меньше. Кто-то на невидимом фронте сейчас принимает меры, если мы не находим понимания у наших европейских партнеров и они принимают у себя… проще сказать, несолидным, несолидарным образом прячут… откровенных, жёстких бандитов или предателей. Виновников, между прочим, серьёзных терактов. Или просто людей, изменивших присяге. Кто-то их прячет, а кто-то должен находить. И вот тех, кто их сегодня находит, кто смазывает их двери, подъезжает к ним на велосипеде, кто делает так, чтобы земля у них под ногами горела, я тоже поздравляю. Работайте спокойно, коллеги. Ничего не будет. Максимум сходите к Симонян.
Но я хочу обратиться и к тем, к кому сейчас принимаются все эти меры. Ничего не поделаешь, коллеги, кто-то должен. Вы знаете прекрасно, что бывших чекистов не бывает. Что если мы вас сегодня отлавливаем там, это так надо. Не бывает великой державы без врагов, и невозможно великой спецслужбе без предателя. Кто-то должен. И когда к вам сейчас… применяются адекватные меры… я надеюсь, вы с полным сознанием своего долга относитесь к происходящему, тем более, что у вас это по крайней мере происходит совершенно безболезненно. Есть те, которым гораздо хуже, и к ним я тоже хочу обратиться.
Уважаемые арестанты. Я обращаюсь к тем, кто сейчас сидит, и в первую очередь к так называемым политзаключённым. Я вообще в курсе, не нужно думать, что мы недостаточно тут информированы. Мы информированы достаточно. Вы должны стоять на своём посту, то есть сидеть на своём посту, потому что для того, чтобы я мог продолжать сидеть здесь, вы должны сидеть там. Я понимаю, что очень часто, в большинстве случаев, вы вообще ни в чём не виноваты. Ну, так не бывает, конечно, чтобы человек не был ни в чем виноват — как говорится, нет здоровых, есть недообследованные. Но так, чтобы сидеть, вы, конечно, не виноваты, это просто так надо, потому что мы должны что-то делать. И кто-то должен быть на вашем месте, и я советую вам это расценивать как временную почетную службу. Как армию. Я особенно хочу обратиться к Константину Котову, который занимался так называемым мирным протестом. К фигурантам дела «Нового величия», которые уже провели достаточно долгие сроки под домашним и недомашним арестом. К нашим ростовским коллегам Сидорову и Мордасову, к нашему карельскому коллеге Юрию Дмитриеву. Дорогие соотечественники! Ничего не поделаешь, этот новый год вы должны встретить в тех местах, которые у нас в народе называются не столь отдаленными. Отнеситесь к этому как к почетной вахте, потому что если не будете сидеть вы, за праздничными столами не сможем сидеть все мы. Я особенно хочу подчеркнуть, что малейшее изменение политической конфигурации нашего с вами общества, малейшее отвинчивание так называемых гаек, любое разрешение чего-нибудь запрещенного немедленно может повести к геополитической катастрофе того же масштаба, что так называемая перестройка. Они сегодня кидают пластиковые бутылки пустые, завтра пластиковые бутылки с водой, послезавтра молотофф-коктейль. Уже мы наблюдали всё это у наших украинских заклятых коллег и партнеров, и мы не хотели бы повторения. Я понимаю прекрасно, что некоторые из вас, даже довольно многие из вас сейчас сидят у своих телевизоров и ждут, что я скажу: я устал, я ухожу. Это, знаете, даже есть такой мем «Я устал, я мухожук». Вы думаете, что мы тут ничего не знаем, а мы тут много чего знаем, и мемасики, и всё вот это. Но вы прекрасно понимаете сами, вы осознаете, что ничего подобного. Вы, вы, мужчина. Я к вам обращаюсь. Что вы в стол смотрите. Я знаю, что у вас на столе. И вы, женщина, это я вам говорю. Я мог бы прийти к вам домой, туда, где вы сейчас сидите. Мог бы лично прийти, а мог бы в виде Росгвардии. И отобрать и этот ваш студень, этот ваш холодец, и этот ваш сервелат. И если вы думаете, что Европа что-нибудь скажет, то ничего она не скажет. Я ей очень нравлюсь. У неё своих дел хватает, у Европы. У неё беженцы. Украина тоже думала, что сейчас придут Макрон и Меркель и что-то скажут. Меркель сама больная, и Трамп ничего не скажет, у неё альтернатива для Германии, у него импичмент. Нет никому дела до вас. Я с вами могу сделать всё, понимаете? Я всё с вами могу сделать, но ничего, сравнительно ничего не делаю, потому что любовь и сострадание, любовь и ответственность, как там сказал этот ваш, как его, Егор Жуков. Егор Жуков, к тебе обращаюсь. Ты думаешь, я не могу сказать такую речь? Я могу гораздо лучше сказать речь, а если надо, я сделаю вот так (щелкает пальцами), и мне Сурков такую речь напишет про глубинный народ, что ты полгода сидеть будешь в СИЗО, а такого не придумаешь. Ты год, ты три года будешь сидеть, а такого не придумаешь. И я все могу сделать со всеми вами, но не делаю этого, а вот тот, что будет после меня, которого вы можете накликать, он сделает это с вами. Он такое с вами сделает, что я покажусь вам зайчиком пушистым. И вы все это знаете, вот, в частности, вы, Лев Пономарёв, к вам обращаюсь, борец за права человека. Я вас хорошо знаю, какой вы борец и за какие права и какие Курильские острова. Я вас с тех пор знаю, когда вы еще были борец за права, а я сотрудник органов, хотя ничего особенно не изменилось. И вы уже тогда мне не очень нравились, но живы до сих пор и даже вот сейчас кушаете.
Я хочу обратиться также к нашим спортсменам, несущим спортивную вахту и внезапно обнаружившим, что вахту нести больше не надо, что вы отстранены от соревнований на четыре года и две Олимпиады. Вы думаете, я не понимаю? Я лучше, чем кто-нибудь, это понимаю. Я сам спортсмен. Я чемпион Петербурга в своём тогда ещё небольшом весе. И если бы меня тогда кто-нибудь в рамках геополитического противостояния отстранил, мне было бы больно и обидно. И мне сейчас за вас больно и обидно. Но поймите, что это так надо, что нам нужна была та Олимпиада, нужда была геополитически и во всех отношениях, и экономически как небольшое кровопускание, и дипломатически, как доказательство полного поднятия с колен. И мы провели эту Олимпиаду на высоком геополитическом уровне, и в плане рекордов, и в плане мочи, мы провели её отлично, и никто не мог предполагать, что наши украинские коллеги и партнеры сделают нам такую гадость с Майданом. Никто предполагать не мог, что именно тогда, именно в тот момент, когда так всё хорошо получилось. Просто в голову никому не мог прийти такой цинизм. Но он пришёл. И вы вынуждены теперь расплачиваться за тот наш успех. Мы проведём, конечно, закрытые Игры Доброй Воли, куда ни один наш заокеанский партнер не сможет приехать, только проверенные крымские и донецкие спортсмены, и китайские, если получится. Лавров работает. Вы получите, конечно, компенсацию в виде двух автомобилей, спортивного и водного. Это мы еще подумаем. Вы будете представлены к очередному званию. Я всё понимаю. Но поймите и вы, что сейчас надо крепче сплотиться. Потому что если не я, то будет практически сразу гораздо хуже. Посмотрите, начиная с семнадцатого года никогда ещё не было лучше. Да что я говорю. Начиная с 1825 года уже лучше не было, вы все видели «Союз спасения», а кто не видел, тот увидит. Сперва «Спасение», потом «Вторжение», всё как положено. И вы уже поняли, что лучше зависеть и терпеть, чем ненавидеть и висеть.
Вот даже, посмотрите сейчас, ушёл Лужков. Нет с нами больше Лужкова. Прошу встать. Прошу садиться. И смотрите, что говорят и пишут. Все говорят, что и вор, и подхалим, и здания сносил, и всё такое, но всё-таки он был человек, и он был крупная фигура. Вы чувствуете? Уже говорят, что он был крупная фигура! И после меня, если назавтра здесь будет кровавая баня и берёзовая каша, и погромы на улицах, и расстрелы полиции, как в Киеве, и заморозка вкладов, и все эти девяностые, — поверьте мне, вы все по мне заплачете. Вы будете говорить, как про Лужкова, потому что тренд очевиден, и тренд такой, что будет только хуже. Вы говорили, что Ельцин — это Гинденбург, а теперь вы увидите, что я — это Гинденбург. Потому что при мне ещё были «Дождь» и «Эхо», а после меня уже только «Град» и «Гром». И вы должны, мы все должны сделать, чтобы любой ценой сохранялся вот этот волосок, на котором висит Россия. Я в детстве видел в цирке представление, акробат в зубах держал балерину. Вот эта балерина — это Россия, а мужик, который держит её зубами, это я, и если я разожму зубы или они у меня выпадут, вы все будете только вспоминать, как в ночь на 2020 год вы ели холодец и как это было прекрасно.
Вы думаете, я не понимаю? Я всё понимаю. Я даже в последнее время стал немного писать стихи, ну, вы найдете в Интернете, я там выкладываю на «Стихи.ru». Под псевдонимом, конечно, но вы найдёте. Я думаю, уже все догадались. Уже у меня больше пятисот семидесяти просмотров, это на три целых и шесть десятых процента больше, чем за аналогичный период прошлого года. И вот я пишу, сейчас… Вот:
«Ты как жена при старом муже,
при опостылевшем мужЕ,
но надо знать, что будет хуже,
не только хуже, а уже!
Сейчас достаточно хреново,
и сам я лучше не могу,
но можно хуже быть Лаврова,
но можно хуже быть Шойгу,
и вам однажды даже Сечин,
губу от боли закусив,
покажется, что человечен
и ослепительно красив!
Возможны бунты, даже путчи,
возможна всяческая жесть,
пойми, что быть не может лучше,
а может только так, как есть!
Чекистский крюк, назло прибою,
вот в этой жилистой руке,
давай удержимся с тобою
на этом маленьком крюке!».
Ну, у меня ещё есть, там много… Я могу гораздо лучше, а если надо будет, я сделаю вот так, и мне Быков напишет сколько надо. Быков вот уже понял, что может быть только хуже. Он давно на нас работает, да и хотел бы я знать, кто из вас на нас не работает.
Дорогие сограждане. Уверенно уходит в вечность 2019 год. Вот ещё один год, когда вас всех, слава Богу, не убили, когда у вас есть столы и всё, что на столах, когда у всех у нас есть твёрдое понимание, что я последний легитимный президент России, последняя память о девяностых и последний, кому есть до вас хоть какое-то дело. С новым годом, или, точнее, есть у нас такой праздник, со старым новым годом! С бесконечным старым новым годом! Не переключайтесь, оставайтесь с нами… (с бесконечной усталостью) да и куда вы денетесь. Ура.
Совсем скоро отойдёт в вечность 2019 год. Этот год был нелёгким, во многом непростым. Но мы не потратили его даром. Сейчас, когда почти вся страна, кроме тех, кто несёт боевое дежурство… в разных местах его несёт… я ко всем сейчас обращусь… сейчас, когда вся страна собралась у своих телеэкранов, чтобы встретить наш самый радостный, самый семейный праздник, мы можем сказать, что время мы провели с пользой. Во втором квартале этого года был достигнут устойчивый экономический рост. Рост более чем в пять и три десятых процента. В третьем квартале этого года он был несколько меньше. Это были, если не ошибаюсь, четыре целых семь десятых процента. Но в четвёртом квартале мы ожидаем показателя не менее чем в пять и две десятых процента. Это почти столько же, сколько в так называемый досанкционный период. Вслушайтесь в эти цифры: четыре тысячи семьсот пятнадцать! Двадцать восемь тысяч сорок одна! Шестьдесят тысяч триста тридцать пять. Это серьезные цифры, что бы они ни значили. Нам есть чем гордиться в истекающем году.
Помимо тех, кто сейчас собирается, так сказать, есть салат… возможно, и холодец… я не исключаю даже, что и сервелат… помимо этих людей, я хочу обратиться прежде всего к тем, кто несёт сегодня боевое дежурство. Как я сказал уже, на разных постах. Кто-то находится в подводной лодке в дальнем походе. Кто-то находится на вахте в ракетных войсках. Кто-то, как Руслан Шаведдинов, несёт почетную службу на Новой Земле, и правильно, и хорошо, хоть зиму увидит человек, а не это плюсовое позорище в Москве, и пробок там, кстати, значительно меньше. Кто-то на невидимом фронте сейчас принимает меры, если мы не находим понимания у наших европейских партнеров и они принимают у себя… проще сказать, несолидным, несолидарным образом прячут… откровенных, жёстких бандитов или предателей. Виновников, между прочим, серьёзных терактов. Или просто людей, изменивших присяге. Кто-то их прячет, а кто-то должен находить. И вот тех, кто их сегодня находит, кто смазывает их двери, подъезжает к ним на велосипеде, кто делает так, чтобы земля у них под ногами горела, я тоже поздравляю. Работайте спокойно, коллеги. Ничего не будет. Максимум сходите к Симонян.
Но я хочу обратиться и к тем, к кому сейчас принимаются все эти меры. Ничего не поделаешь, коллеги, кто-то должен. Вы знаете прекрасно, что бывших чекистов не бывает. Что если мы вас сегодня отлавливаем там, это так надо. Не бывает великой державы без врагов, и невозможно великой спецслужбе без предателя. Кто-то должен. И когда к вам сейчас… применяются адекватные меры… я надеюсь, вы с полным сознанием своего долга относитесь к происходящему, тем более, что у вас это по крайней мере происходит совершенно безболезненно. Есть те, которым гораздо хуже, и к ним я тоже хочу обратиться.
Уважаемые арестанты. Я обращаюсь к тем, кто сейчас сидит, и в первую очередь к так называемым политзаключённым. Я вообще в курсе, не нужно думать, что мы недостаточно тут информированы. Мы информированы достаточно. Вы должны стоять на своём посту, то есть сидеть на своём посту, потому что для того, чтобы я мог продолжать сидеть здесь, вы должны сидеть там. Я понимаю, что очень часто, в большинстве случаев, вы вообще ни в чём не виноваты. Ну, так не бывает, конечно, чтобы человек не был ни в чем виноват — как говорится, нет здоровых, есть недообследованные. Но так, чтобы сидеть, вы, конечно, не виноваты, это просто так надо, потому что мы должны что-то делать. И кто-то должен быть на вашем месте, и я советую вам это расценивать как временную почетную службу. Как армию. Я особенно хочу обратиться к Константину Котову, который занимался так называемым мирным протестом. К фигурантам дела «Нового величия», которые уже провели достаточно долгие сроки под домашним и недомашним арестом. К нашим ростовским коллегам Сидорову и Мордасову, к нашему карельскому коллеге Юрию Дмитриеву. Дорогие соотечественники! Ничего не поделаешь, этот новый год вы должны встретить в тех местах, которые у нас в народе называются не столь отдаленными. Отнеситесь к этому как к почетной вахте, потому что если не будете сидеть вы, за праздничными столами не сможем сидеть все мы. Я особенно хочу подчеркнуть, что малейшее изменение политической конфигурации нашего с вами общества, малейшее отвинчивание так называемых гаек, любое разрешение чего-нибудь запрещенного немедленно может повести к геополитической катастрофе того же масштаба, что так называемая перестройка. Они сегодня кидают пластиковые бутылки пустые, завтра пластиковые бутылки с водой, послезавтра молотофф-коктейль. Уже мы наблюдали всё это у наших украинских заклятых коллег и партнеров, и мы не хотели бы повторения. Я понимаю прекрасно, что некоторые из вас, даже довольно многие из вас сейчас сидят у своих телевизоров и ждут, что я скажу: я устал, я ухожу. Это, знаете, даже есть такой мем «Я устал, я мухожук». Вы думаете, что мы тут ничего не знаем, а мы тут много чего знаем, и мемасики, и всё вот это. Но вы прекрасно понимаете сами, вы осознаете, что ничего подобного. Вы, вы, мужчина. Я к вам обращаюсь. Что вы в стол смотрите. Я знаю, что у вас на столе. И вы, женщина, это я вам говорю. Я мог бы прийти к вам домой, туда, где вы сейчас сидите. Мог бы лично прийти, а мог бы в виде Росгвардии. И отобрать и этот ваш студень, этот ваш холодец, и этот ваш сервелат. И если вы думаете, что Европа что-нибудь скажет, то ничего она не скажет. Я ей очень нравлюсь. У неё своих дел хватает, у Европы. У неё беженцы. Украина тоже думала, что сейчас придут Макрон и Меркель и что-то скажут. Меркель сама больная, и Трамп ничего не скажет, у неё альтернатива для Германии, у него импичмент. Нет никому дела до вас. Я с вами могу сделать всё, понимаете? Я всё с вами могу сделать, но ничего, сравнительно ничего не делаю, потому что любовь и сострадание, любовь и ответственность, как там сказал этот ваш, как его, Егор Жуков. Егор Жуков, к тебе обращаюсь. Ты думаешь, я не могу сказать такую речь? Я могу гораздо лучше сказать речь, а если надо, я сделаю вот так (щелкает пальцами), и мне Сурков такую речь напишет про глубинный народ, что ты полгода сидеть будешь в СИЗО, а такого не придумаешь. Ты год, ты три года будешь сидеть, а такого не придумаешь. И я все могу сделать со всеми вами, но не делаю этого, а вот тот, что будет после меня, которого вы можете накликать, он сделает это с вами. Он такое с вами сделает, что я покажусь вам зайчиком пушистым. И вы все это знаете, вот, в частности, вы, Лев Пономарёв, к вам обращаюсь, борец за права человека. Я вас хорошо знаю, какой вы борец и за какие права и какие Курильские острова. Я вас с тех пор знаю, когда вы еще были борец за права, а я сотрудник органов, хотя ничего особенно не изменилось. И вы уже тогда мне не очень нравились, но живы до сих пор и даже вот сейчас кушаете.
Я хочу обратиться также к нашим спортсменам, несущим спортивную вахту и внезапно обнаружившим, что вахту нести больше не надо, что вы отстранены от соревнований на четыре года и две Олимпиады. Вы думаете, я не понимаю? Я лучше, чем кто-нибудь, это понимаю. Я сам спортсмен. Я чемпион Петербурга в своём тогда ещё небольшом весе. И если бы меня тогда кто-нибудь в рамках геополитического противостояния отстранил, мне было бы больно и обидно. И мне сейчас за вас больно и обидно. Но поймите, что это так надо, что нам нужна была та Олимпиада, нужда была геополитически и во всех отношениях, и экономически как небольшое кровопускание, и дипломатически, как доказательство полного поднятия с колен. И мы провели эту Олимпиаду на высоком геополитическом уровне, и в плане рекордов, и в плане мочи, мы провели её отлично, и никто не мог предполагать, что наши украинские коллеги и партнеры сделают нам такую гадость с Майданом. Никто предполагать не мог, что именно тогда, именно в тот момент, когда так всё хорошо получилось. Просто в голову никому не мог прийти такой цинизм. Но он пришёл. И вы вынуждены теперь расплачиваться за тот наш успех. Мы проведём, конечно, закрытые Игры Доброй Воли, куда ни один наш заокеанский партнер не сможет приехать, только проверенные крымские и донецкие спортсмены, и китайские, если получится. Лавров работает. Вы получите, конечно, компенсацию в виде двух автомобилей, спортивного и водного. Это мы еще подумаем. Вы будете представлены к очередному званию. Я всё понимаю. Но поймите и вы, что сейчас надо крепче сплотиться. Потому что если не я, то будет практически сразу гораздо хуже. Посмотрите, начиная с семнадцатого года никогда ещё не было лучше. Да что я говорю. Начиная с 1825 года уже лучше не было, вы все видели «Союз спасения», а кто не видел, тот увидит. Сперва «Спасение», потом «Вторжение», всё как положено. И вы уже поняли, что лучше зависеть и терпеть, чем ненавидеть и висеть.
Вот даже, посмотрите сейчас, ушёл Лужков. Нет с нами больше Лужкова. Прошу встать. Прошу садиться. И смотрите, что говорят и пишут. Все говорят, что и вор, и подхалим, и здания сносил, и всё такое, но всё-таки он был человек, и он был крупная фигура. Вы чувствуете? Уже говорят, что он был крупная фигура! И после меня, если назавтра здесь будет кровавая баня и берёзовая каша, и погромы на улицах, и расстрелы полиции, как в Киеве, и заморозка вкладов, и все эти девяностые, — поверьте мне, вы все по мне заплачете. Вы будете говорить, как про Лужкова, потому что тренд очевиден, и тренд такой, что будет только хуже. Вы говорили, что Ельцин — это Гинденбург, а теперь вы увидите, что я — это Гинденбург. Потому что при мне ещё были «Дождь» и «Эхо», а после меня уже только «Град» и «Гром». И вы должны, мы все должны сделать, чтобы любой ценой сохранялся вот этот волосок, на котором висит Россия. Я в детстве видел в цирке представление, акробат в зубах держал балерину. Вот эта балерина — это Россия, а мужик, который держит её зубами, это я, и если я разожму зубы или они у меня выпадут, вы все будете только вспоминать, как в ночь на 2020 год вы ели холодец и как это было прекрасно.
Вы думаете, я не понимаю? Я всё понимаю. Я даже в последнее время стал немного писать стихи, ну, вы найдете в Интернете, я там выкладываю на «Стихи.ru». Под псевдонимом, конечно, но вы найдёте. Я думаю, уже все догадались. Уже у меня больше пятисот семидесяти просмотров, это на три целых и шесть десятых процента больше, чем за аналогичный период прошлого года. И вот я пишу, сейчас… Вот:
«Ты как жена при старом муже,
при опостылевшем мужЕ,
но надо знать, что будет хуже,
не только хуже, а уже!
Сейчас достаточно хреново,
и сам я лучше не могу,
но можно хуже быть Лаврова,
но можно хуже быть Шойгу,
и вам однажды даже Сечин,
губу от боли закусив,
покажется, что человечен
и ослепительно красив!
Возможны бунты, даже путчи,
возможна всяческая жесть,
пойми, что быть не может лучше,
а может только так, как есть!
Чекистский крюк, назло прибою,
вот в этой жилистой руке,
давай удержимся с тобою
на этом маленьком крюке!».
Ну, у меня ещё есть, там много… Я могу гораздо лучше, а если надо будет, я сделаю вот так, и мне Быков напишет сколько надо. Быков вот уже понял, что может быть только хуже. Он давно на нас работает, да и хотел бы я знать, кто из вас на нас не работает.
Дорогие сограждане. Уверенно уходит в вечность 2019 год. Вот ещё один год, когда вас всех, слава Богу, не убили, когда у вас есть столы и всё, что на столах, когда у всех у нас есть твёрдое понимание, что я последний легитимный президент России, последняя память о девяностых и последний, кому есть до вас хоть какое-то дело. С новым годом, или, точнее, есть у нас такой праздник, со старым новым годом! С бесконечным старым новым годом! Не переключайтесь, оставайтесь с нами… (с бесконечной усталостью) да и куда вы денетесь. Ура.
текст озвучил Никита Елисеев