Записка Дурново и газета Berner Tagblatt

(...) Мы, как всегда, очень плохо подготовились к войне по всем отраслям военного и гражданского управления. (...) Виноваты в этом мы все грамотные русские: чиновники правительственные, земские, городские и всякие другие. Наиболее виноватых я искать не буду, да оно и безполезно, так как корень зла не в них, а в том, что мы боимся приказывать. Боялись приказывать, и вместо того, чтобы распоряжаться, писались циркуляры, издавались безчисленные законы, а власть (...) тем временем улетучивалась (...). Между тем мы были обязаны твердо помнить, что в России еще можно и должно приказывать и Русский Государь может повелеть все, что по Его Высшему разумению полезно и необходимо для Его народа, и никто (...) не дерзнет Его ослушаться. Послушаются не только Царского повеления, но и повеления того, кого Царь на то уполномочит. (...)

   Письмо маститого вождя русской социал-демократии Г.В. Плеханова, адресованное им с.-д. члену Г. Думы, представляет документ совершенно исключительного общественного интереса. (...)
   После письма Плеханова еще ярче выступает пораженческое настроение нашей крайней правой. (...)
   Один [П.Н. Дурново], [вырезано цензурой] до конца до последнего дыхания опутывал родину интригами и ковал ей поражение.
   Другой [Г.В. Плеханов], (...) шлет свой голос на поддержку ея [России] мощи.(...)

(...)
   Старый режим не даром так высоко ценил и так искренно был привязан к Дурново, ибо покойный был наиболее ярким выразителем правящей бюрократии. О нем ни в коем случае нельзя сказать, что он ошибался в своей линии поведения, он отлично понимал и откровенно высказывал, куда эта линия ведет, и, тем не менее, смело продолжал двигаться по ней. Так, про него разсказывают, что участвуя в одной из безчисленных комиссий по еврейскому вопросу, закончившей свои труды выработкой проекта облегчительных правил, он с цинической откровенностью заметил, что из этого проекта все равно ничего не выйдет, потому что полиция, для которой еврейское безправие служит источником благосостояния, так или иначе, помешает его осуществлению. (...)
   Страшные события, разразившиеся над всей Европой, поставили нашу родину перед поворотным пунктом ея истории. После этой небывалой войны Россия заживет новой жизнью и двинется семимильными шагами по пути своего благоустроения. Таким людям, как покойный, там места не должно быть. Дурново не пережил себя.

(...)
   Дурново оставил после себя мемуары, в которых изобразил свою деятельность в бытность свою директором департамента полиции до назначения на пост управляющего министерством внутренних дел. [это сообщение о мемуарах было перепечатано в Наука, литература и искусство. Мемуары П.Н. Дурново // Киевлянин. К., 1915. №254, 15 (28).09, с. 3] (...)
   Как министр, П.Н. Дурново отличался деспотизмом, доходившим до мелочности. (...)
   В 1906 году П.Н. Дурново был назначен в Гос. Совет. Здесь его деятельность явила собою любопытное сплетение закулисной политической интриги с видимой открытой деятельностью в преобразованной законодательной палате. У П.Н. Дурново оказался неожиданно вкус в парламентской организации. (...)
   В общих собраниях Совета П.Н. Дурново выступал сравнительно редко, но каждое его выступление, несмотря на то, что он совершенно не обладал ораторским талантом, представляло собой известное событие в жизни верхней палаты. Речи его отличались краткостью и представляли собою в большинстве случаев заявление декларативного характера. (...)
   Последняя речь П.Н. Дурново была о необходимости сильной власти. Эту речь Дурново произнес уже совершенно больной, едва слышным, разслабленным голосом, часто заглядывая в принесенные им записки. Встреченная глубоким молчанием, речь была признана всеми последним заветом руководителя правых. (...)

(...)
   По поводу смерти П.Н. Дурново сын его заявляет, что отец его болен уже давно. (...)
   «Отец мой,— говорит сын, вышел еще в июле из группы правых Гос. Совета и все его последующие выступления я считаю выступлениями человека больного».
   Дурново страдал склерозом сосудов.

   После смерти П.Н. Дурново остался дневник, который, согласно его желанию, будет опубликован в печати. Он содержит чрезвычайно интересные подробности, касающиеся его сношений с Витте и деятельности Дурново в бытность его министром внутренних дел.

   13 сентября (...) состоялось отпевание (...) П.Н. Дурново. По окончании отпевания останки перевезены на Николаевский вокзал для следования в Саратовскую губернию, где в имении покойного будут преданы земле.

   Пресловутый патриот и дворянин Павлов за свой исторический окрик на русское общество удостоился самого лестного внимания очень одобрившей его... немецкой печати. «Утро России» пишет:

   Пред нами последний полученный в Москве номер издающейся в Швейцарии на немецком языке газеты «Berner Tagblatt». Выходит эта газета в нейтральном Берне, но политический облик ея таков, будто она выходит в Берлине.
   Очередная передовая статья этой германо-швейцарской газеты озаглавлена: «Русские голоса о мире» и посвящена статьям «дворянина Павлова» в «Московских Ведомостях».
   Смысл павловских статей «Berner Tagblatt» передает в следующей форме:
   «Было бы гораздо желательней, чтобы победила Германия, чем появление у власти прогрессистов, так как нынешняя война — результат их панславистских происков. Война с Германией была вообще, по мнению Павлова и всех правых, недопустима. Царской России надлежало бы искать дружбы Германии и быть ей благодарной за то, что в смутные 1905—1906 годы она выразила готовность ввести в Россию свои войска, чтобы придти русскому правительству на помощь в борьбе его с революцией».
   Бернская газета поясняет, кто такой Павлов. «Это — известный лидер дворянской партии в России».

   Браво, ritter von Pawlow! Полное фиаско в России, но зато какая прочно обезпеченная отныне популярность в Германии!

   Не напрасно пишут германофильствующие публицисты в роде «дворянина Павлова». Их голос доходит до тех, кому приятно слушать, и они удостаиваются лестного одобрения. «Утро России» сообщает: (...)
   Не все реакционеры так откровенны, как «дворянин Павлов»; но моральные и идейные основы у всех одинаковы. Это не русские основы, а немецкие и даже еще теснее — прусские. Отсюда безграничная отчужденность от всего, что по-настоящему близко и дорого народу, широким общественным кругам. (...) Вспомните, как «Русские Ведомости» документально доказали крайнее германофильство «Русского Знамени», за которым естественно установилась кличка прусского. Только обладая немецкой душой и немецким миросозерцанием, можно рекомендовать то, что рекомендуют эти господа для России и проявлять ту ненависть к каждому проявлению здоровой общественности, которую они проявляют по всякому поводу.

   «Московские Ведомости» долго отмалчивались на все неприятные для них комментарии по поводу германофильского выступления на их столбцах дворянина Павлова. Лучше бы, конечно, так и продолжать. На свою же голову газета, однако, не удержалась и пробует себя реабилитировать (...):

   Когда вы кричите о германофильстве правых, у вас в распоряжении нет ни фактов, ни доказательств, имеющих какую бы то ни было серьезную ценность.

   Разсуждения, что и говорить, любопытные. Но из того, что какие-то эс-деки или эс-эры пишут какие-то резолюции, следует ли, что этим реабилитируются правые, занимающиеся тем же? (...)

   Гр. Алексей Бобринский сделал в группе правых верхней палаты заявление о статье дворянина Павлова. Группа признала, что обвинения Павлова в германофильстве неосновательны.

   «Московские Ведомости», трактуя вопрос о германофильстве, замечают:

   Прежде всего необходимо непрошенных проповедников мира предавать военному суду по обвинению в государственной измене. Нужна самая широкая гласность при ведении этих дел. Нужно, чтобы весь народ знал имена этих Иуд, продавших свою душу и честь кайзеру Вильгельму.

   Совершенно справедливо. Нужно, чтобы пропаганде германофильства, откуда бы она не исходила, со столбцов «Русского Знамени» или подпольных прокламаций кучки эс-деков, был положен решительный конец.

   М.г. В приведенном вашей газетой отчете Гос. Думы за 29 февраля приводятся слова члена Думы Савенко; он говорит о записке: «которая прямо возглашает положение: лучше поражение, чем уступки внутри. Эти гг. Щегловитовы, Павловы, Таубе предпочитают мир с Германией примирению с собственным народом». Сообщение г. Савенко не соответствует истине, о мире с Германией я никогда ни с кем не говорил и в составлении каких-то записок никогда не участвовал. (...)

(...)
   Сим заявляю, что те части моей речи, произнесенной мною 29 февраля, которые посвящены были вопросу о разного рода записках, направленных в пользу заключения мира или против уступок требованиям и запросам общества, а равно вся речь, произнесенная мною 1 марта, как впрочем об этом было заявлено мною в самой речи, произнесены мною не от имени группы прогрессивных националистов и представляют собою мое личное выступление, а не фракционное.

(...)
   Вот два примера, два случая, свидетелем которых пришлось мне быть третьего дня. В вагоне трамвая три иудейки (...) ведут громкий разговор о злобах дня. Одна объявляет, что по ея сведениям А.Н. Хвостов будет на днях назначен премьер-министром. Ея собеседницы поднимают гвалт, на тему о том, что у нас после этого неминуема революция. Пассажиры-христиане молчат. Вдруг из дальнего угла вагона раздается иудейский мужской голос: «Чему же тут удивляться? Ведь это же вполне ясно, что они сами хотят революции. Вы спросите, для чего им революция? Так они же хотят заключить сепаратный мир. Щегловитов, Маклаков и московские союзники подавали себе записки о необходимости мира, но ничего не вышло, так они решили поступить по совету Макиавелли: вызвать революцию и под этим предлогом заключить себе мир. Но, конечно, ошибутся: революция будет, но от нея получит пользу народ». (...)