Сироты как спам
Выполняя поручение вице-премьера Татьяны Голиковой, практически все врачи и научные сотрудники НИИ им. Сербского сейчас брошены на обследование более 150 тысяч жителей психоневрологических интернатов (ПНИ) России. Оно заканчивается. Хотя стахановские темпы, по словам самих медиков, профанируют задачу выявления лиц с неправильными диагнозами, не соответствующими условиям нахождения, все же их выявляют. В ПНИ обнаруживают тех, кого там быть не должно. ПНИ — для людей, не способных себя обслуживать, а к врачам выходят интеллектуально сохранные сироты. О том, как они там оказались и что нужно сделать, чтобы положить этому конец, — психолог Николай Щербаков.
— Знакомый читателям «Новой» мальчик Вова, три года проведший в ПНИ и вызволенный оттуда приемной мамой Любовью Лицегевич, при повторной диагностике интеллекта показал значения нормы. То есть у него нет ни легкой, ни тем более умеренной умственной отсталости (УО), которую ему в 2015 году «нарисовали» (конечно, из лучших побуждений) красноярские психиатры.
Скажу больше: таких детей в ПНИ не один-два — очень много. Не попав в семьи, они до 18 лет будут жить там. Дальше единицам везет влиться в общество, но, как правило, годы депривации и выученная беспомощность берут свое: кто-то уже не хочет жить на воле, кто-то попросту разучился.
Как сохранные и с легкой УО детдомовцы попадают в ПНИ? Обычно так: ребенок не справляется со школьной программой, попутно демонстрируя нарушения поведения. Его показывают медико-психологическим комиссиям, решают, как быть. Если не справляется и дальше, переводят на коррекционную программу для детей с легкой УО. Не потянет ее — директор детдома звонит психиатру: знаете, есть тут у нас один — не успевает, дерется, материт воспитателей, надо что-то делать (что иные педагоги провоцируют детей, а порой сами ведут себя не лучше их, директора не волнует: другие же дети как-то учатся и живут!). Выход находят в перемещении трудного ребенка в ПНИ, причем порой даже считают, что для него это благо: там и учебы особой нет, и успешен будет на фоне других. И для школы с детдомом благо — избавятся от портящего отчетность. А что с ребенком будет потом — уже не их дело.
В большинстве своем такие дети — жертвы системы образования, прежде всего, коррекционного. Евгений Ямбург уже лет 30 твердит, что без мощной коррекционной педагогики современная школа — профанация. Все больше детей с мозговыми дисфункциями, сенсорными нарушениями, неврозами и т.д. Про педзапущенность не говорю. Детдомовцы — практически все «коррекционные». Учить их, по разным причинам, непросто. Что же им предлагает образование? Вместо полноценных коррекционных классов в школах нынче «инклюзия».
Это когда всех перемешали со всеми и ждут, что в классах по 30 человек с неподготовленными педагогами дети с задержкой психического развития (ЗПР) и УО станут лучше развиваться.
По закону, у родителей есть выбор, где учить ребенка: в коррекционных школах или в обычных с «инклюзией». Но коррекционные школы переполнены, поэтому детей принять не могут, вот и остается либо перевести ребенка на семейное обучение, либо смириться с «инклюзией». Бывают и казусы: чтобы обеспечить ребенку занятия, скажем, с дефектологом, администрация школы должна как-то сделать для него класс, в котором не более 20 детей (а классы давно укомплектованы, и все по 25). То есть дать ребенку специалиста, оставив его в классе, где он учится, значит нарушить закон. Родители, подумав, решают: ладно, без дефектолога, зато в своем классе. Экономия госбюджета налицо.
Что многие сироты (и не только) с УО на самом деле УО этой не имеют, давно уже не секрет. Диагноз ставит психиатр, но проблема эта не медицинская, а сугубо образовательная. Порой учить ребенка по коррекционной программе для детей с УО — действительно выход, так как школ и классов для детей с ЗПР почти нет, а то, что у нас условились называть инклюзией, мало способствует развитию. Специально говорил с несколькими учителями и школьными психологами Красноярска и края — редкое единодушие: здравая идея инклюзивного образования не подкреплена ни кадрами, ни деньгами, отчего страдают и дети, и педагоги.
Коррекционное образование — вообще дело накладное: в классе должно быть мало детей, а педагогов нужно серьезно готовить. Гораздо проще нарядить «трудных» школьников в военную форму (за счет родителей, конечно), назвать их патриотическим классом, сделать упор на физкультуру и побуждать вступать в Юнармию (практика нескольких школ Красноярска).
Это про «домашних» детей, за которых есть кому постоять. С детдомовцами церемонятся меньше: им, если понадобится, «рисуют» нужные баллы IQ и везут в ПНИ.
Сироты, которым выставили легкую УО, воспитываются в «открытых» детдомах, ходят в школы и живут потом среди нас. У них значительно меньше выбор профессий, чем у выпускников обычных школ, но это ладно. Другое дело интеллектуально сохранные сироты, которым выставили умеренную УО и отправили в ПНИ. Их перспективы туманны: могут и до конца своих дней прожить в закрытом интернате, уверенные, что так и должно быть.
Когда осенью 2016 года приехал в ПНИ к Вове, поразился, обнаружив там детей, с которыми познакомился, работая в «сиротской системе»: из Ачинска, Канска, Стойбы… Марина, Женя, Дима, Саша, Олег, Милан (мальчиков в ПНИ и в психбольницах всегда в 3–5 раз больше, чем девочек)...
Качественное обследование покажет — у них в помине нет умеренной УО. Они могли бы жить среди нас — будь у нас нормальное образование, грамотные директора детдомов и принципиальные психиатры. (О том же, в частности, фильмы документалистов Елены Погребижской «Васька» и Александра Кузнецова «Краткая инструкция по освобождению».
Проблема эта системная, и решать ее нужно системно. Необходима серьезная реформа сферы образования, предусматривающая создание условий (финансовых, кадровых, материально-технических), реально обеспечивающих право детей c интеллектуальными расстройствами на качественное образование. Одной реформы ПНИ будет мало, причем они-то в этом смысле как раз меняются: недавно нескольких ребят, поступивших из детдомов края, ПНИ «вернули». Сами обследовали их по тесту Векслера, сняли выставленную ранее УО и отправили обратно в детдома.
Факт: за последние пять лет из всех четырех детдомов Красноярска в ПНИ попали только три ребенка. За то же время из одного только детдома маленького городка Назарово на западе Красноярского края в ПНИ перевели 17. Все потому, что в красноярских детдомах действует программа «Детский дом», а в назаровском еще нет. Красноярских детдомовцев регулярно навещают волонтеры-наставники, каждый — для конкретного ребенка. Наставников, прежде чем допустить к детям, серьезно отбирают и готовят, а потом все время сопровождают. Они возятся с детьми, общаются с их учителями и воспитателями, помогают учиться, а при необходимости находят репетиторов, нейропсихологов, психотерапевтов — и, по соглашению с детдомом, сами возят детей на занятия.
В условиях, когда Министерство образования стало обслугой Министерства финансов, уберечь сирот от ПНИ, похоже, под силу лишь волонтерам.
Программа «Госжлобство»
Вытаскивать людей из ПНИ надо. Но что их ждет после? Бухгалтерские подходы российского государства, его крохоборство нависают над сиротами почти античным роком.
Этот вопрос в России последних лет становится все более умозрительным: возможен ли в ней сейчас успех такого предприятия, которое больше чем те, что проходят по теории малых дел? Малое — да, осуществимо, вот ведь сумели волонтеры в отдельно взятом Красноярске поставить заслон перетеканию сирот из детдомов в ПНИ. Но то, если на языке чиновной России, «муниципальный уровень», здесь вольности допустимы (кое-где и со скрежетом). И не дозволяются абсолютно уже в масштабах Красноярского края — то уровень государственный. А если во всей России?
В федеральном правительстве к реформе системы ПНИ подступаются уже не первый год, и всем посвященным отлично видно, как эти попытки что-то менять в четко ограниченном секторе упираются в неодолимые преграды из сегментов соседних — их тоже, выходит, надо реформировать, но кто ж на то осмелится? И что путного (кроме освобождения отдельных людей) может получиться по итогам этой отдельно взятой реформы, если нет никаких стимулов к изменению отношения российского государства к «малым сим»? Людоедским его уже, конечно, не назвать. Скорее, жлобским — на сиротах и больных постоянно и мелочно пытаются сэкономить. Вот пример из типичных: по закону Красноярского края «О защите прав ребенка», сиротам давали по договорам найма жилье общей площадью 33 квадрата. Могли дать больше, но не более чем на 9 кв.м. Или меньше, но не более чем на 5 кв.м. (п. 14 ст. 17). А не так давно закон изменили. Теперь уже могут дать меньше на 11 кв.м.
То есть у сирот отняли по 6 метров у каждого. Четыре сиротки — уже лишняя квартира.
И так — во всем. На жилье это сироты имеют право, если у них нет своего угла и если они успеют встать в очередь «на внеочередное получение» его до 23 лет. Однако сиротам, учившимся в школах VIII вида (для детей с легкой УО), попавшим в ПНИ и лишенным дееспособности, ее восстановить в суде удается годам к 30, а то и позже — это долгий трудный путь.
Раньше, когда они выходили из ПНИ и получали от чиновников автоматический отказ в квартире, суды вставали на сторону сирот и обязывали администрации городов и поселков жилье им дать. С недавних пор краевой суд начал эти решения райсудов отменять.
И сироты, добившись восстановления в правах на работу, на собственные деньги, на женитьбу и детей, получали отлуп в притязаниях на жилплощадь. Адвокат Юлия Богодист, защищая сирот, дошла до Верховного суда, но 27 июня тот утвердил эту новую практику отказа (определение № 53-КФ19-745).
Сиротам к ударам судьбы не привыкать, а бюджету — сплошная экономия. Богодист сообщила «Новой», что готовит документы в ЕСПЧ.
Вытаскивать людей, не потерявших способности социализироваться, из ПНИ надо. Но что их ждет после? Куда они? Бухгалтерские подходы российского государства, его крохоборство складываются и нависают над сиротами почти античным роком, неодолимым таким фатумом.
Вот психолог Щербаков говорит о праве детей c интеллектуальными расстройствами на качественное образование. Это действительно главный фактор. Но кому и как учить сирот, чтобы они не попадали в ПНИ, если, по свидетельству главного детского психиатра края Елены Володенковой, «число классов в бывших коррекционных школах для детей с легкой УО резко уменьшилось, их теперь учат в рамках инклюзии в общеобразовательных школах, где для этого фактически не созданы условия»?
Это, понятно, не образование — профанация. Так губят судьбы не только сложных детей, но и педагогов, не готовых работать с этими ребятами. Олигофренопедагогов просто физически не хватает.
Одновременно со стартом реформы ПНИ в Красноярске сообщили о новостях оптимизации: в Дивногорске (городе-спутнике Красноярска) закрывают вечернюю школу № 1 — последнюю такую во всем огромном регионе, где выпускники коррекционных школ доучивались и получали аттестат. Чтобы сдать ЕГЭ и окончить школу не со справкой, сюда ехали из соседних городов и субъектов — повсюду подобные заведения ликвидированы, остались лишь кое-где вечерние классы в некоторых школах, но то для обычных ребят.
Послушайте рассказ красноярки Валерии Гусаровой, приемной матери (имена детей мы изменили):
— Недавно бывший одногруппник моей приемной дочери сказал, что очень-очень хочет учиться дальше и получить «нормальную профессию, чтобы можно было в хорошем месте работать!» И что? Кто мешает? Все дело в том, что Коля учится в школе VIII вида. После ее окончания он получит только свидетельство, тогда ему будет позволено освоить совсем краткий перечень специальностей — не слишком востребованных и довольно неприбыльных. Его друг Саша тоже хочет доучиться до «нормальных 9 классов» и попасть в техникум. Оба парня с рождения имеют соматическую инвалидность. Оба — детдомовские, где занимались больше восстановлением их здоровья, но не личностным ростом. Таким образом, естественно, к школе мальчишки имели педагогическую запущенность в таком объеме, что получили в документах диагноз «УО в легкой степени без нарушения поведения», а потому и отправлены в школу VIII вида. Но оба сразу во второй класс! Так и учатся до сих пор по этой программе на «4» и «5». Понимая, что способны освоить общеобразовательную школу.
Разговор со мной состоялся потому, что они знали — несколько лет назад парень и девушка (выпускники этого же детдома) попали ко мне. Я им тогда поставила условие: хотите жить у меня — учитесь! И они учились — в вечерней школе. Хотя и тогда пришлось за это воевать. Управление образования выдало школе предписание: «Детей из школ VIII вида не брать!». Спасибо директору вечерней школы — подсказала, как действовать. Только через обращение в прокуратуру мои ребята попали в школу и окончили ее. Без троек! После школы — техникум, среднее образование, хорошая специальность. Алексей много путешествует, водит машину (сдал на права с первого раза), ориентируется во всех возможностях современного мира. Ну а я уже почти 10 лет считаю его своим старшим сыном. Наташа работала в Красноярске, получила повышение, затем приглашение работать в Москве. Сейчас живет там, успешно трудится.
Они успешны, самостоятельны, приятны окружающим. У них есть будущее. У них было огромное желание учиться и, главное, была возможность. А Колю, Сашу и сотни таких же ребят ее лишают. Потому что получить нормальное образование и специальность будет просто физически негде. Вечерние школы закрыты, и если специальную школу в Дивногорске (единственную в крае) ликвидируют, означает, что никакого шанса на полноценную жизнь тем, у кого начало жизненного пути было незавидным, не будет. Я просто лично знаю таких людей. И за них очень болит душа.
В эти школы не пойдут те, кто не хочет или не может в них учиться.
В детские сады и общеобразовательные школы стали вводиться инклюзивные программы. Безусловно, они нужны. Хотя их реализация оставляет желать лучшего. А те дети, которые уже почти взрослые и в эти программы не вписываются, лишаются права в своем развитии, то есть стать максимально полезными обществу, реализоваться до того уровня, которого они в состоянии достичь.
Еще раз: вечерние школы (вечерние классы в обычных школах) все последние годы не принимали детей из коррекционных школ. Но этот незаконный запрет хотя бы можно было оспорить. И сейчас теоретически право на образование у них не отнято, но директор школы обязан руководствоваться законом, по которому он может взять особенного ребенка, если только школа в состоянии обеспечить ему поднятие уровня, позволяющего учиться по общеобразовательной программе. Факт же в том, что обычные школы этого сделать не в состоянии — условий для этого нет. Они были в дивногорской первой школе, единственной такой на несколько регионов.
Открытая (сменная) общеобразовательная школа № 1 провозглашала своей идеей «создание ситуации успешности в обучении и воспитании детей «группы риска» и социальную коррекцию, поддержку необучающейся молодежи, взрослого населения, создание условий для получения образования, а также их дальнейшего профессионального самоопределения». Педагоги этой действительно уникальной для центральной Сибири школы рассказывают, что не хотят терять учеников: те признаются, что впервые за их жизнь они встретили тут человеческое отношение; с такими диагнозами в другие вечерние классы не возьмут; тут им бесплатно давали азы востребованных профессий — водителя, автослесаря; никакого содействия от руководства школа не получала, палок в колеса — сколько угодно; краевой минобр вмешиваться не собирается.
Глава Дивногорска Егор Оль ответил на запрос «Новой» о причинах изменений в подведомственной ему школе. Это достойно цитирования:
«Изменения в работе школы № 1 связаны с процессом реорганизации путем выделения отдельных полномочий и создания хозяйственно-транспортной группы, а также путем присоединения существующих образовательных услуг к одной из общеобразовательных организаций города. Реорганизация проходит в соответствии с планом мероприятий (дорожная карта) по реорганизации сети муниципальных учреждений образования города Дивногорска и протоколом рабочего совещания в министерстве финансов Красноярского края от 22.03.2019».
Мэр также сообщил, что обучение учащихся вечерней школы, в т.ч. детей из коррекционных школ, будет продолжено «в рамках учебно-консультационного пункта, который будет функционировать на базе существующего здания школы № 1». Ну а что до профподготовки учеников, то это сейчас благодаря принятым в РФ законам «является нарушением законодательства».
Ни для кого не секрет, что все эти оптимизации и реорганизации до сих пор проводятся с целью исполнения майских 2012 года указов президента — дабы увеличить зарплаты учителям, не увеличивая зарплатный фонд.
Все, словом, то же — бухгалтерия. Госжлобство. При чем здесь дети?
Вот потому план Москвы реформировать «желтые дома» всей России хорош, но пока несбыточен. Что вовсе не обессмысливает сегодняшние усилия: напротив, придает им особое значение и вес. Пусть спасти и освободить удастся не тысячи, а единицы.
Обозреватель