Чи-Чи-Чи-Пи, страна Свободы!
Первый раз «Читинское дело» попало в повестку дня Политбюро 4 июня 1925 года и, видимо, привело его членов в такое недоумение, что все неоднозначные предложения созданной годом ранее для рассмотрения подобных громких дел Комиссии Политбюро по политделам, были приняты без поправок и изменений.
Началось дело в Чите, в октябре 1924 года, когда собравшиеся на совещание секретарь Забайкальского губкома РКП(б) Ф. И. Кремницкий, председатель губисполкома Г. П. Рогачев вместе с начальником Забайкальского губотдела полпредства ОГПУ по Дальневосточному краю В. С. Корженко пытались решить непростую задачу — как освободить город от засилья наркоманов, проституток и больных венерическими заболеваниями. Нужно было найти способ, который заставил бы этих нежелательных горожан покинуть Читу. А что может подвигнуть к бегству вернее, чем страх за собственную жизнь? Всего-то требовалось расстрелять десяток самых отъявленных наркоманов и сифилитиков, чтобы сотни, если не тысячи, побежали куда глаза глядят.
Оговоренный и утвержденный секретарем губкома лимит на ликвидацию, правда, вскоре превысили. Но в итоге операцию, по всей видимости, сочли успешной и решили продолжать. В декабре секретарь губернского исполкома Красовицкий получил информацию о том, что в Читу приехала неизлечимая сифилитичка Акулова. А потому он вызвал задействованных в операции по очистке города сотрудников уголовного розыска и поручил им решить возникшую проблему.
Женщину арестовали, расстреляли и только после этого выяснили, что фамилия казненной — Сивакова (по другим данным Сивякова), а не Акулова. Дело пытались замять, но два бывших сотрудника милиции — Бондарев и Кейзер — сообщили об убийстве Матрены Сиваковой прокурору, который приказал арестовать участников расстрела.
О деле стало известно и в губернской контрольной комиссии РКП(б), следившей за поведением всех партийцев, вплоть до руководителей губкома и губисполкома. А вслед за тем о неприятной истории узнал секретарь Дальневосточного бюро ЦК и Далькрайкома Н. А. Кубяк. Чтобы избежать огласки, Кубяк засекретил расследование и распорядился вывезти арестованных из Читы. Но, как оказалось, тем самым только осложнил положение руководителей Забайкальской губернии.
Неугомонные бывшие милиционеры написали письмо в Москву, в Центральную контрольную комиссию РКП(б), где сообщали, что дело об убийстве ни в чем не повинной женщины пытаются замять. Партийное расследование поручили провести губернской контрольной комиссии, и в его ходе неожиданно раскопали историю с ликвидацией сифилитиков и морфинистов, точнее, как говорилось в документах ЦК, женщин-морфинисток. Так «Дело читинской женщины» переросло в «Читинское дело».
Забайкальская губернская контрольная комиссия предлагала рассмотреть дело не в уголовном, а в партийном порядке, учитывая прежние заслуги обвиняемых и отсутствие у них корыстных целей. По установившемуся уже порядку дело, как политическое и грозящее обвиняемым высшей мерой наказания, было отправлено в Комиссию по политическим делам, которая предложила Политбюро свое согласованное с Кубяком решение, утвержденное 4 июня 1925 года:
«а) Подтвердить телеграмму т. Крыленко (зам. наркома юстиции РСФСР, ст. пом. Прокурора РСФСР – “История”) об аресте по делу Читинской женщины.
б) Подтвердить ведение следствия.
в) Предложить ЦКК взять на расследование это дело и дело по убийству морфинисток по партийной линии.
г) По окончании судебного следствия т. Крыленко доложить в Политбюро для дальнейшего направления дела».
«Отсрочить доклад ЦКК»
Получалось, что Политбюро не могло решить — судить ли виновных или наказать в партийном порядке. С одной стороны, в действиях Кремницкого было явное самоуправство: не согласовал ни с кем из руководства свою акцию. Да и явная глупость. Зачем он напрямую давал милиционерам разрешение на противозаконные расстрелы. Мог бы, как все, туманно намекнуть, что было бы неплохо как-нибудь и т. д.
С другой, Кремницкий — член партии с 1905 года, работал в подполье, сидел в царской тюрьме. С 1917 года на руководящей советской и партийной работе. Немало заслуг было и у Рогачева. Он прошел всю Гражданскую войну комиссаром на фронтах, помогал устанавливать советскую власть в освобожденных от врага районах.
Разброд и шатания в отношении фигурантов «Читинского дела» продолжался и в следующие месяцы. Политбюро по предложению комиссии по политделам вновь вернулось к этому вопросу 15 октября 1925 года и решило все-таки судить виновных:
«а) Принять предложение ЦКК:
1) Подтвердить решение о производстве следствия по делу Сиваковой; рекомендовано провести дело о морфинистах в том же порядке.
2) Привлечь к делу всех виновных лиц независимо от занимаемой ими должности.
3) Предоставить судебным властям определение меры наказания по отношению к обвиняемым.
4) Освободить от занимаемых должностей Рогачева, Кремницкого, Корженко, Шварцмана (начальник читинского уголовного розыска.— “История”).
5) Предложить Крыленко доложить Политбюро обвинительные акты до их направления в распорядительное заседание суда.
6) Решить вопрос о месте суда и порядке рассмотрения дела после доклада Крыленко об обвинительных актах.
7) Отсрочить доклад ЦКК об исполнении поручения Политбюро о расследовании дела по партлинии до заслушивания доклада Крыленко.
б) Признать необходимым обеспечить состав следователей по делу, который бы гарантировал невозможность его огласки».
Но затем в партийном руководстве вновь возникли разногласия. 10 декабря 1925 года дело вновь стало предметом обсуждения на Политбюро, которое решило:
«…б) По вопросу о читинском деле в виду равенства голосов остаться при прежнем решении… и принять следующие предложения ЦКК:
1. Считать, что разбор дела должен быть произведен в Москве при закрытых дверях и при рассмотрении обвинительного акта Центральным Комитетом, как это было предрешено прежним постановлением ЦК РКП (б), должны быть приняты во внимание все условия Забайкалья, при которых были совершены эти проступки, и дана директива суду о мягком подходе к товарищам ввиду их прежних заслуг.
2. Считать, что мера пресечения в виде предварительного заключения по отношению т.т. Корженко, Рогачева, Шварцмана и Кремницкого не должна применяться.
3. Совершенные проступки не считать показательными с точки зрения наличия в Дальневосточной организации каких-нибудь специфических болезненных явлений, и расследование о положении партийной организации Дальнего Востока считать законченным.
4. Возбужденный т. Кубяком вопрос о необходимости, в силу вышепринятых решений изменить партийную верхушку Дальнего Востока, считать не вытекающим из обстоятельств данного дела.
в) Вопрос о директивах суду по вопросу о репрессиях отложить.
г) Признать необходимым состав суда внести на предварительное утверждение Политбюро.
д) Принять к сведению сообщение о лишении т.т. Рогачева и Кремницкого мандатов на XIV съезд.
е) Пересмотреть состав сидящих в тюрьме с целью освобождения тех заключенных, относительно которых нет данных предполагать побег».
«В партийном порядке, то есть в ЦКК»
Колебания могли продолжаться и дольше, но пять дней спустя в Москве начался XIV съезд партии и некоторые его делегаты обратились к членам Политбюро с заявлением, в котором настаивали на пересмотре решения о суде над забайкальскими товарищами. Возможно, делегаты с Дальнего Востока опасались, что Кубяк осуществит свою задумку и после суда по читинскому делу проведет чистку руководства во всем крае. А Сталин и его соратники в Политбюро понимали, что в условиях непрекращающейся внутрипартийной борьбы восстанавливать против себя руководителей партийных и советских органов огромного края вряд ли разумно. Так что в итоге предложение делегатов съезда сначала передали на рассмотрение ЦКК, а затем, 26 января 1926 года, Политбюро утвердило новое решение:
« а) Принять предложение ЦКК о рассмотрении читинского дела в партийном порядке, то есть в ЦКК;
б) Признать необходимым до разбора дела снять Рогачева с ответственной работы».
Уже 16 февраля Центральная контрольная комиссия приняла постановления по участникам «Читинского дела». О Кремницком в нем говорилось:
«Считать, что за совершенный поступок т. Кремницкий заслуживает быть исключенным из партии и преданным суду, но учитывая, однако, прежнюю революционную его работу, за превышение власти и самоуправство объявить Кремницкому строгий выговор с предупреждением и запретить ему в течение года занимать ответственные партийные, профессиональные и советские посты».
О наказании остальных историк В. Василевский писал:
«Из партии были исключены Г. Рогачев, В. Корженко, Ф. Субботин, М. Красовицкий. Остальным же — бывшему начальнику угро М. Шварцману, бывшему коменданту ОГПУ Г. Добронравову, бывшему уполномоченному ГПУ С. Орлеанскому и другим — ЦКК только указала. Не забыла ЦКК проявить заботу и о беспартийных участниках преступления С. Сивченко, М. Зайцеве и других. ЦКК обратилась к прокурору республики Николаю Крыленко с предложением “оформить прекращение дела в советском порядке”».
Кремницкого перевели на работу в Кострому, затем в Подмосковье, а вскоре отправили на заслуженный отдых, который, правда, продлился недолго. Он умер в 1932 году.
Рогачева некоторое время спустя восстановили в партии и назначили управляющим трестом «Нефтепроводстрой» Наркомтяжпрома СССР. А в 1937 году арестовали и расстреляли.
Похоже сложилась и судьба чекиста Корженко. Его вскоре восстановили на руководящей работе в ОГПУ, он дослужился до майора госбезопасности, был заместителем начальника Сталинградского УНКВД. И даже вполне успешно пережил чистку чекистских рядов 1937 года. Его отправили в запас, а затем назначили управляющим делами Наркомата иностранных дел СССР. Но в мае 1939 года Корженко арестовали. А в январе 1940 года расстреляли. Теперь его имя можно легко найти в списках жертв коммунистического террора.
Имени Матрены Сиваковой, убитой в декабре 1924 года, в этих списках, конечно же, нет.