Шабат, который всегда с тобой. Елистратов Владимир
Сразу скажу, честно и откровенно: если выбирать между кошками и собаками, я выбираю собак. У меня их было четыре. Как говорит моя двоюродная сестра Нина: «Кошки – это ум, собаки – это любовь». Я выбираю любовь. Как Леннон. Но не все так просто, как я убедился недавно. Примерно месяц назад мой двоюродный дядя Федор и моя двоюродная же тетя Нелли как-то ехали по Калужке на своем ВАЗе-1151 по кличке «Гном». На дачу.
Они не были на ней с осени. Нужно было проверить, что там и как. АГВ и прочее. В преддверии нового дачного сезона. Дядя и тетя – пенсионеры. Выезжают на дачу в апреле – и до октября.
Дача километрах в ста от Москвы. Где-то на середине пути остановились попить кофе из термосов и промяться.
Попили кофе, промялись. В смысле целевого посещения лесочка. Посетили. Дядя – налево, тетя – направо.
Вдруг дядя Федор, уже почти до конца застегивая ширинку и жарко шепча «зашибись!», слышит голос тети Нелли:
- Теодорище!..
- Чего тебе, НелипОвич?!
Это ее подлинная девичья фамилия. Ее так и звали на самом деле: Нелли Нелипович; а теперь она Нелли Савина, по мужу.
- Иди сюда, Теодорище!..
- А что такое?!
- Иди, иди, увидишь!..
И дядя Федор пошел. Видит: там тетя Нелли сидит на корточках и осторожно трогает пальцем какую-то то ли черную тряпочку, то ли черный пакетик:
- Гляди!
Дядя Федор глядит, а это никакая не тряпочка и никакой не пакетик, а кошка. Тощая, как обомжевший Сергей Зверев в анорексии.
- Это кошка, что ли? – спросил дядя Федор со свойственной всем мужчинам привычкой задавать дебильные вопросы, типа: «Ты уже пришла, что ли?», «Это суп, что ли?», «Уже утро, что ли?», «Это ты, моя жена Серафима, что ли?» и т.п.
- Нет, блин, мамонт.
- А чего это она тут делает?..
Тоже веселый вопросик, да? С очень глубоким смыслом.
- Диссертацию пишет.
Тетя Нелли несколько раз осторожно потрогала кошку в разных местах и уверенно произнесла:
- Это – «он».
- Кто – «он»?
- Кот, блин. Понимаешь? Кот это, Теодорище, а не кошка. Понимаешь? Не кошка, а кот. Тебе еще раз наглядно объяснить?
- А как ты это определила?
Я все-таки угораю над нами, мужиками.
- По бороде, блин. Ширинку до конца застегни, сексолог-недоучка.
Дядя Федор почесал бороду, покорно застегнул до конца ширинку и продолжил наглядную презентацию маскулинной умственной отсталости:
- У котов нет бороды. У них только усы.
- Да… - задумчиво произнесла тетя Нелли. – И как я с тобой почти сорок лет прожила?.. Парадокс. Ладно, Теодорище, иди и принеси хозяйственную сумку. Синяя такая, на заднем сидении лежит.
- Зачем?
- Будем котика брать. Совсем он, бедный, доходяга. Грязный весь, блохастый, небось. Выкинули, наверное, гадкие хозяева.
- Да у нас итак две кошары! – всерьез возмутился дядя Федор. – Да ты чего, Нелипович! Двое этих гепардов толстомясых. Тигров этих булимийных. Живем как в Уссурийском заповеднике. А тут – еще один кошак-нищеброд…
- Было два, станет три. С тебя, Теодорище, не убудет. Иди, блин, за сумкой.
И здесь сразу же тряпочка издала изможденное, но требовательное «мя», как бы солидаризируясь с тетей Нелли.
- Слыхал? Иди. Иди и неси.
Дядя Федор и тетя Нелли в итоге взяли кота. Съездили с ним на дачу, где все оказалось в полном порядке. Вечером вернулись назад, в Москву. Обработали котика, сводили к ветеринару и все такое прочее. Оказалось, что котик, хотя и сильно изможден, но в целом вполне здоров.
У Савиных, действительно, уже было два кота – вернее, кот и кошка, которых тетя Нелли тоже когда-то подобрала на улице. Они так же когда-то были нищебродными тряпочками, но теперь отъелись и стали очень активными, живя под девизом «люблю повеселиться, особенно поесть».
Так что насчет «булимийных тигров» и «толстомясых гепардов» дядя Федор не очень преувеличивал.
Кошку назвали Бузова, потому что она (в смысле Бузова-кошка) всегда лезла, как и человеческая Бузова, на самое видное место, в центр, так сказать, событий, где изо всех сил позировала, кокетничала и делала все, чтобы стать звездой. Она действительно была чем-то очень неуловимо похожа на «телеОлю».
Единственное, наверное, их отличие заключалось в том, что хвостатую Бузову быстренько кастрировали, а бесхвостую – нет. Впрочем, за второй факт не ручаюсь.
А кота назвали Дудь, или – более развернуто – «кошкоблоггер», потому что он был страшно разговорчивый и мяукал почти постоянно по любому информационному поводу и даже без повода.
Дудя тоже кастрировали. Отчего он нисколько не стал менее разговорчивым, даже, пожалуй, наоборот.
«Бузова» и «Дудь» живут душа в душу.
Через несколько дней после поездки Савиных по Калужке мы с женой пришли в гости к дяде Федору и тете Нелли.
Тряпочка, найденная в лесу, уже стала солидным надувным шариком. Волосатой сарделькой. Черненькой, но с белой грудкой. Сарделька лоснилась и все время говорила «мя», имея в виду «дайте пожрать».
- Вы его как-нибудь назвали? – спросил я.
- Нет пока, - ответила тетя Нелли. – Все думаем и никак не придумаем.
- Может, назвать его «Черныш»? – предложил дядя Федор.
- Банально, - сказала моя жена. – Лучше – «Агатик».
- Изврат, - фыркнул я. – Какой еще «Агатик»?.. Изврат и упадочничество. Декадентские штучки. Он же жрет за восьмерых. Предлагаю – «Пищеложец»…
Дальше последовала напряженная интеллектуальная перестрелка.
- Бегемот?
- Библейско-литературные аллюзии. Перебор. Просто – «Пузик»!
- «Чернопузик»! Так точнее.
- Длинно. Предлагаю: «Багир». А что? Ласково «Багирик». Или «Пантерик»…
- Ты его еще «Сэром Джозефом Редьярдом Киплингом» назови.
- А что?
- Эта скотина, блин, черная, а мы все из-за него несем бремя белых людей.
- Мя! - подтвердил Киплинг, нависнув над своей миской, как зимний рыбак над лункой.
- Стоп. Мы слишком далеко зашли. Давайте просто – «Чурка».
- Неполиткорректно. Давайте – «Нигер».
- Лучше – «Афроамериканец». Сокращенно «Афрам»… Мне нравится. Почти «Абрам». Кот «Афраша». Оригинально…
И вдруг меня осенило:
- Слушайте, ведь вы – Савины?
- Ну! – хором ответили Савины. – Мы – Савины. И что?
- Так это значит, что эта ваша жирная тряпка должна быть «Саввой». Как бы в честь фамилии. Понимаете? Даже гимн такой ему можно сочинить, э-э-э…: «Меня зовут Савва, просто Савва, я черный котище. Я жирный котище. Я просто красава!..»
- А что?.. – сказала Нелли задумчиво. – Неплохо. Кот Савва, Саввик, Савватий, Савватик. Мило.
- А «Савва» - это, чтоб вы знали, - «Шабат», - наотмашь просветил я всех присутствующих. – Полное соответствие имени и характера. Этот ваш котик где-нибудь работает? На почте? Складе? В вузе? Или где?
- Нет, - ответили все. – Где же он может работать? Он же – котик.
- А что это значит?! – продолжал уже вдохновенно орать я, разогретый выпитым прежде коктейлем «Кот Селины». – Это значит, что он – чистый «Шабат». Он жрет, справляет, извините, естественные надобности, играет и – спит. Соответствует ли это истинному Шабату?! – возопил я, библейски распростерши руки к люстре Савиных в виде трех запыленных лилий.
– Соответствует, - ответил мне дядя Федор, наливая очередную порцию коктейля «Кот Селины».
- Так будь же ты Шабатом! - изрек я, с трудом целясь пальцем и глазом одновременно в кота, свежеокрещенного мною, который по-прежнему злобно выжидал кошачий корм в своей миске, как над зимней лункой задумчивый рыбак.
Мне остается заметить, что несколько дней назад моя жена провела сепаратные переговоры с Нелли, и кот Шабатик живет теперь у нас. Мое мнение при этом никого не интересовало. Меня просто поставили перед фактом. «И это – правильно» (М.С. Горбачев).
Пару дней мне было трудно найти контакт с Шабатом. У него просто не было времени налаживать контакт со мной. Он постоянно жрал, справлял естественные надобности, играл сам со всем, что находил в квартире: с карандашами сына, разбросанными по квартире носками, моими штанами, которые он радостно изодрал, и крепко спал.
А на третий день, вернее – ночь, он подошел ко мне, когда я спал своим тревожным пунктирным сном и стонал, как Вицын в «Кавказской пленнице», и, как собака, лизнул меня в щеку. Он лизнул меня в щеку, как все мои четыре собаки, и лег, урча, мне на грудь.
И вот теперь я – воск. И Шабат всегда со мной. Этот жирный, черный, наглый Шабат. Этот Шабат, который гуляет сам по себе. Как товарищ Киплинг, в честь которого его чуть не назвали.
И я терпеливо убираю, неся бремя белого человека по отношению к черному коту, его естественные надобности, регулярно подсыпаю ему корм и подобострастно глажу эту охамевшую тварь. И все ради того, чтобы он хоть раз в неделю, ну пусть – в месяц, ну пусть – в год поурчал у меня на груди. И лизнул мне хоть лицо, хоть пятку. Мне уже все равно.