Опущение грехов

13.08.2020 13:01

Novayagazeta.livejournal.com

Десятки тысяч человек занимают в российских тюрьмах самое бесправное положение. Об этом знает вся страна, но вместо общественной дискуссии — табу.

Часто клеймо изгоя на них ставят криминалитет и тюремное начальство, чтобы заставить выполнять грязную работу или добиться признательных показаний.

«Палачество — не в самой пытке, но в том, что она применяется в лагерях непрерывно, систематически и совершенно безлично. Нет отдельного палача или палачей, на которых можно было бы перенести всю ответственность за преступления; система устроена так, что заключенные сортируют, отбраковывают, убивают и пытают сами (садисты СС лишь создают необходимые условия для тотального обесчеловечивания)».

Валерий Подорога,
«Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло»

Предисловие редакции

Полагаю, что найдутся люди, которые брезгливо покинут эту страницу сайта. И это будут не только ревнители «скреп», но, вполне вероятно, и те, кто считает себя носителем демократических, либеральных и толерантных взглядов, скажут: «желтая тема».

Потому что эта тема — табу. Сознание человека, никоим образом не связанного ни с криминальным миром, ни с правоохранительными органами, просто отказывается воспринимать это как окружающую нас всех реальность.

Но это не «желтая тема». Эта тема черна и трагична. Потому что десятки тысяч людей, подвергшихся в тюрьмах и колониях сексуальному насилию, чья жизнь превратилась в непрерывное мучение, которые стали изгоями, отверженными сначала на зоне, а затем на свободе (это в Москве можно затеряться, а в других городах России нет), — они живут среди нас: страдают, спиваются, скалываются, сводят счеты с жизнью или хоть как-то пытаются восстановить свое «я».

Их, как и на зоне, в лучшем случае не замечают — опущенные, отделенные, обиженные.

Криминальные законы, ломающие человеческие судьбы, стали нормой не только в местах заключения. К ним привыкли, их воспринимают как данность, они уже многие десятилетия проникают в армию, детдома, школы и дворы.

Они становятся методом оперативной работы — помните бутылку из-под шампанского? Все чаще задержанные и подследственные рассказывают о том, что им угрожали изнасилованием сотрудники правоохранительных органов. Это становится «воспитательно-профилактической» мерой — вспомните белореченскую колонию для подростков, где мальчишек сотрудники раздевали догола, били, обещали опять-таки изнасиловать, заставить есть экскременты и мыть голыми руками туалет. То есть — опускали. Один мальчик в результате погиб.

Сотрудники правоохранительных органов, даже самые профессиональные и совестливые, тоже стараются на эту тему не разговаривать или уверять, что все это не система, а единичные случаи. Потому что притерпелись, не видят выхода, воспринимают как данность.

Но система сложилась давно и продолжает перемалывать все новые и новые жертвы.

Жертвы, которых как бы не существует — ни для ФСИН, ни для психологов или социальных работников, которые могли бы помочь глубоко травмированным людям на свободе

Об этих жертвах не говорят на прокурорских совещаниях, умалчивают политики, общественные деятели и даже правозащитники не считают проблему приоритетной.

Как-то все глубже в людское сознание проникает уверенность — жертва виновата сама.

Тем временем опускать начинают в школах все чаще.

Сергей Соколов,
заместитель главного редактора «Новой газеты»

Кастовость и строгое следование неписаным законам и традициям тюремной иерархии характерно только для мест лишения свободы, где содержатся заключенные-мужчины. Именно здесь низшую касту тюремной иерархии составляют «отделенные» («опущенные», «петухи» и т.д.) — лица нетрадиционной сексуальной ориентации (но, как выяснилось, не все) и приравненные к ним «крысы» и «зашкваренные» (о чем ниже).

В женских зонах заключенные нетрадиционной сексуальной ориентации занимали бы высокое положение в иерархии — если бы таковая там вообще была. В женских зонах нет тюремных «понятий» и, как следствие, нет и иерархии. Однако женщины нетрадиционной сексуальной ориентации («коблы», от слова «кобель», судя по всему) в местах лишения свободы играют скорее доминантную роль. Еще одно важное отличие от мужских «правилок» (тюремных законов) то, что женщина, имевшая в местах лишения свободы интимную связь с другой женщиной (в активной или пассивной роли, не важно), при желании может легко скрыть этот факт на свободе. «Предъявлять» ей никто ничего не будет.

1. Общая характеристика «отделенных»

История вопроса и терминология. Ритуалы

Людей, которые занимают низшую ступень тюремной иерархии, сейчас у «порядочных арестантов» принято именовать нейтрально — «отделенными». По «месту жительства» и способам общения с другими заключенными — отдельно. Однако в ходу и другие именования: «опущенные», «зашкваренные», «обиженные», «петухи», «крысятники», «гребень», «фуфлыжники», «маргаритки», «голубые».

Отсюда — некоторые запреты на слова. В тюрьме нельзя сказать «Ты меня обидел», «Я обиделся». Применяется другое выражение: «Ты меня огорчил, я огорчился». В местах лишения свободы «обидеть» — значит опустить, перевести в низшую тюремную касту.

Отсюда — тюремная пословица, имеющая смысл, противоположный тому, к чему привыкли на воле: «На обиженных воду возят». Оно имеет продолжение: «На обиженных воду возят и … кладут».

Интересно происхождение тюремного слова «петух». Каким образом гордая галльская птица, символ мужского, маскулинного начала стала в российской тюрьме обозначать другое? Да в русском народном фольклоре петух был и отчасти остается вполне себе самцом-харизматиком.

Дело в фене, в тюремной лексике. Феня как «тюремный язык» формировалась в конце XIX — начале XX века и впитала в себя много тюркских («бардак» — беспорядок в камере), цыганских («лавэ» — деньги) слов, есть даже литовское слово «баланда» (лебеда). Но больше всего, похоже, слов на идише и на иврите — привет одесскому кичману:

Мусор — от «мосер» (иврит) — доносчик, предатель;

Шмон — от «шмона» (иврит) — восемь, потому что в царский тюрьме обыск был в 8 вечера;

Ништяк — от «ништак» (иврит) — «мы успокоимся», и так далее: бугор, гешефт, кайф, клифт, кодла, малина, малява, легавый, параша, фраер, халява, хана, хипеш, чувак, шалава, шухер и т.д. — это всё слова, пришедшие из идиша.

Со словом «петух» случилась путаница. Изначально это «патуах» (иврит), то есть открытый, распечатанный. Никакого презрительного, уничижительного смысла слово не несло — в отличие от того же «мусора». То есть в период появления и закрепления фени в качестве тюремного жаргона слово не несло резко отрицательного значения. Судя по всему, «петух» стал символом низшей тюремной категории гораздо позже.

МОНОЛОГ

Свидетельствует Петр Курьянов,

бывший осужденный, ныне эксперт движения «За права человека»:

— На тюрьме «опущенные» не говорят. Говорят «обиженные».

Это категория осужденных, которые в худшем положении, чем ты. Они ограничены во всем и максимально.

Обиженные — это те, кто в «неформалах» находится. Есть разные категории сидельцев: «мужики», «блатные», «бродяги» и прочие — а это вот «пидоры».

Прямого запрета нет, но народ воздерживается в их присутствии говорить — «пидоры». Хотя есть распространенное выражение: «Хуже колымского пидора».

Общаться с ними табу. Как бывает? Вот ты заезжаешь в лагерь, ты никого не знаешь, тебя не знают. И ты начнешь с ними разговаривать. На тебя будут косо смотреть — что ты с ними разговариваешь. А мало ли — земляк. И он с тобой ля-ля за жизнь. Человеку же хочется пообщаться. А потом выясняется, что он обиженный. Кто-то из мужиков предупредит: не увлекайся, мол, беседой, он же из этих. Дистанцию держать надо.

Петр Курьянов говорит, что «обиженных» обычно в отряде около 10 человек. Отряд — это 110–120 человек. Весь отряд живет в отдельном бараке — помещении, разделенном на спальные зоны, где есть еще комната для приема пищи, раздевалка (если есть — часто это не отдельное помещение), комната для хранения личных вещей, которые нельзя хранить в тумбочке или на складе, и туалет-умывальники.

Заключенные, попавшие в категорию «обиженных», живут компактно в том же бараке, но их спальное помещение максимально отделено от других. Они не могут принимать пищу вместе со всеми, не могут входить в помещение для приема пищи.

Они пьют чай в туалете (там есть розетки для кипятильника) или в раздевалке. У них нельзя ничего брать и ничего им отдавать из рук в руки. Предмет, который коснулся «обиженного», считается «загашенным»,

то есть пригодным к употреблению только «обиженными». Основное их занятие — уборка туалетов в отряде и в штабе.

Обычно это обездоленные люди, и у некоторых категорий заключенных принято отдавать — жертвовать — некоторую часть своих посылок и передач «отделенным».

ЦИТАТА

Рассказывает Денис Тимохин,

освободился из колонии для бывших сотрудников:

— Жизнь у них невеселая и УДО может вовсе не быть — у детских статей (осужденные по статьям о педофилии. — Ред.) УДО по 4/5 срока. А срока не маленькие. Они и тянут свою лямку с утра до вечера.

Зато спокойно. Никто их не бьет и на общие работы не выводят, типа, на уборку снега. Сидят себе в отряде в тепле.

А как его выводить снег кидать? Он лопату возьмет — и что потом? Там не так много лопат.

Или тележку со снегом толкать. Он ее раз толкнет, и все. Тележку выбрасывать? Огромную, в полгрузовика.

Никто и попыток не делает вывести их на общие работы.

Иногда зэки между собой возмущаются, но ни к чему это не приводит.

Например, ему же надо где-то жить? Жить под лестницей он не может. Хотя это всех бы устроило.

У нас дедушка в отряде был. Нужна была его квартира, дочка просто написала на него заявление, что он ходил и писю показывал перед внучкой. Ну и все, и дедушка заехал. Ну что он? В чем он виноват? Так уж получилось, что теперь он моет туалеты. За что его ненавидеть, за что его обижать? Ни в чем он не виноват, его жалко, но ничем ему помочь нельзя.

Многие остро реагируют, если с ним рядом спит такой отделенный. Нет, мы не зайдем в такое помещение!

Но ничего-ничего, как только возникает угроза ШИЗО, так сразу: да-да, будем-будем вместе с таким дедушкой жить.

Отделенные и обиженные это очень бедные люди. У богатых по-другому устроено мировоззрение. Они эту ситуацию, этот кодекс тюремный могут развернуть так, что остальные скажут: да бог с тобой, гей ты — и ладно, только не кричи об этом. У богатых есть манера себя держать, гасить конфликты, а бедный, потому и бедный, что что-то ему не дано.

Богатый может сказать:

— Не буду я туалеты мыть, вот вам на общак по сотке в месяц, только не трогайте меня.

Ну и не будут. И кто предъявит? Никто.

У людей с деньгами есть связи. Его послали мыть туалеты — он скажет: я сейчас позвоню, и начальник колонии тебя пошлет туалеты мыть, и будешь.

Я еще не видел ни одного коррупционера, дизайнера, художника или предпринимателя, который драил бы туалеты.

То есть откупиться — или использовать связи — в российских местах лишения свободы можно практически по любому поводу, включая попадание в низшую тюремную касту.

К тому же зачастую члены «высшей тюремной иерархии», блатные, бывают не заинтересованы в «излишней строгости» и в «опускании» других заключенных.