Ирина Шихман: Я теперь амбассадор иностранного агента. Мне кажется, что это суперклассно звучит

Как насчет «А поговорить?». Ведущая одноименного канала Ирина Шихман стала гостем инстаграм-эфира ТВ2.

Ирина Шихман: Я теперь амбассадор иностранного агента. Мне кажется, что это суперклассно звучит

Несколько дней назад Ирина Шихман, автор и ведущая ютуб-канала «А поговорить?», навестила родной город Томск. На встрече с друзьями и коллегами мы договорились с ней поговорить в эфире инстаграма ТВ2. Что и сделали, не откладывая в долгий ящик.  Напомним, что Ирина Шихман начинала свою журналистскую карьеру в Томске — многие ее помнят как журналиста программы «Обстоятельства» на телеканале «СТС-Открытое ТВ», входившего наряду с ТВ2 в Томскую Медиагруппу. Позже Ирина долгое время работала в программе Сергея Майорова «Истории в деталях» на СТС. Затем были канал Москва-24, НТВ и другие. Год назад Ирина Шихман ушла в свободное плавание, и сейчас выпуски «А поговорить?» набирают миллионы просмотров. Сегодня это не только интервью со звездами, но и документальные фильмы об актуальных политических проблемах. А с недавних пор еще и разговоры о науке.

— Ира, давай начнем с Навального. Сейчас все смотрят прямую трансляцию с суда, вчера следили за прилетом в Россию Алексея Навального. Ты смотришь? — Да, я второй день не отрываясь смотрю трансляцию телеканала «Дождь», они большие молодцы.  Я каждый раз поражаюсь их журналистскому мастерству. И считаю, что на сегодняшний момент это лучшие журналисты, кто умеет работать в прямом эфире. Быстро и качественно сообщать информацию. У меня вчера была куча работы, но я как села в три часа дня и не могла оторваться, по-моему, до 10 вечера. Это триллер, который Голливуду и не снился. И насколько все это оказалось банальным и предсказуемым. Капитан Очевидность. Нет бы что-то новое придумали, вот правда. — У Юрия Дудя был с Навальными выпуск, который набрал больше 20 млн просмотров. А ты приглашала Навального поговорить, когда это еще было возможно? — Да, приглашала. Но мне интересней Юлия Навальная. До интервью Юры она и не давала никому интервью. Но мне кажется, что ее героизм заслуживает внимания. Алексей, как нам стало ясно за все эти годы, не остановится, он политик. И его поведение понятно. Оно политическое. В стране с нормальной конкурентной борьбой это было все предсказуемо. А вот как себя ведет Юлия или как себя ведет Светлана Тихановская, безумно интересно. Наверное, потому, что я сама женщина. А главное, эти женщины не собирались быть политиками. Для них это просто: я люблю этого человека, и поэтому мне приходится с этим жить. В этой ситуации мне очень хочется разобраться. Со Светланой получилось записать и поймать ее в этом моменте, когда человек меняется и превращается из домохозяйки, из «кухарки», как ее называет нынешнее руководство страны, в международного политика. И, к сожалению, не по своей воле она превращается. И это безумно интересно. И с Юлией Навальной мне безумно хочется поговорить. 

—  В шоу «А поговорить?» за последние пару лет наметилась тенденция: разговоры с известными довольно узкому кругу экспертами-учеными нередко набирают больше просмотров, чем беседы со звездами шоу-бизнеса. Почему это происходит, как думаешь?  — Честно говоря, да простит меня моя аудитория, никогда не думаю о таких вещах: а какой запрос сейчас у моей аудитории? Чего она хочет? Я всегда руководствуюсь своим собственным интересом. Потому что, если тебе не нравится то, что ты делаешь, сколько бы ты ни угождал аудитории, ничего из этого не выйдет. Поэтому наука – не моя идея, это идея нашего режиссера Никиты Лойко. Никита, как он сам говорит, любит засыпать под лекции. Его любимый лектор, под которого она засыпает – Дробышевский. И он ему сказал: вы лучше всех меня усыпляете. И поверьте, это комплимент. Никита все время ко мне приходил и рассказывал: я вчера такую лекцию слушал. Он очень любит про космос слушать и все время мне рассказывает. Ты представляешь, такое бывает и такое бывает. Меня это дико увлекало. А я человек, который постоянно занимается саморазвитием. Я прихожу и говорю: я тупая, объясните мне, тупой. И я пытаюсь все время узнать то, чего я не знаю. Когда я переезжала из Томска в Питер, то в Питере у меня был жуткий комплекс провинциалки. Я даже боялась спросить у человека, как пройти, потому что тот узнает, что я не знаю, как пройти к улице. Сегодня мне смешно об этом рассуждать, но тогда это было так. Однако с тех пор я поняла, что не стыдно чего-то не знать, стыдно не интересоваться. И я все время пытаюсь добрать то, что не добрала в свое время в университете или в школе. Нанять себе репетитора по истории, нанять себе репетитора по политологии.  И в данном случае наша рубрика «Наука» — такой способ использовать свое служебное положение. Я могу звать лекторов прямо в студию, и они мне расскажут то, чего я не знаю. Я использую свое служебное положение и вас с собой призываю. Если вам интересно, как и мне, то давайте вместе образовываться. Когда мы только начинали, я это и сказала. Мне этого не хватает, я этого хочу, давайте вместе со мной. — Феномен-то заключается в том, что некоторые звезды шоу-бизнеса в твоих интервью вызвали меньше интереса, чем выпуски о науке. ​ — Самое смешное, что когда мы начинали, то думали, что будут ее смотреть 200-300 тысяч человек. Ну и что. Зато мы вместе и делаем классное дело. И рассказываем полезные и интересные вещи. Но то, что произошло год назад, когда мы начали эту рубрику, и первый герой – Илья Колмановский, который набрал миллион, и в этом году мы повторили с ним выпуск и он опять набрал миллион, это было, как говорит Елена Малышева, «чудо чудесное». Потому что трудно было представить, что Михаил Гельфанд наберет уже 2,8 миллиона просмотров. А многие наши звезды шоу-бизнеса и миллиона не набирают. Я недавно написала пост в инстаграме о том, что мне всю жизнь пытались вдалбливать, что публика – дура, пиши проще, ой, давай объясняй, как для домохозяек. Или как у нас: образ мужика с пивом на диване, и что надо им вдалбливать, что они ни хрена не понимают. Зачем ты снимаешь, кому это надо? И я понимаю, что когда ты не даешь зрителю вот этого выбора: вот здесь мы обсуждаем веселые сплетни, а здесь говорим о серьезном, тогда зритель и будет обсуждать эти сплетни. Или потреблять эту голимую пропаганду. Давайте давать хотя бы две точки зрения. Ой, мне тоже говорят, смотрите, в Америке тоже все телевидение куплено, посмотрите: этот канал интересы одного представляет, а этот другого. Да, но у них хотя бы разные каналы представляют разные интересы. С разных башен. А у нас все одно. И когда мы предложили публике что-то другое, публика действительно заинтересовалась.  Меня же это интересует, почему это не интересует кого-то другого? Оказалось, есть огромное количество людей, которых это тоже интересует. — Я обратила внимание, что среди твоих гостей ученых больше упор на экспертов из естественных наук (биологи, физики, медики)  либо на стыке естественных и гуманитарных (антропологи), чистых гуманитариев почти нет. Это случайно получается или тебе самой интереснее то, что происходит в естествознании? — Это случайность, я сама заметила. И меня уже ругают за это. Это не специально, просто так получалось. Мы хотим и о климате поговорить, и об экономике. И о математике, правда, я не знаю, как это будет выглядеть, потому что я не представляю, как можно объяснить высшую математику так, чтобы это было понятно и интересно. Хотя математики со мной поспорят, скажут, смотри, так. И у меня все, взрывается мозг сразу. Гуманитарный мозг. Это случайность. Биологи больше занимаются пропагандой науки, я не знаю. Среди них больше популяризаторов.  Хотя я честно скажу, что мне нужен кандидат каких-то наук. У нас были случаи, когда я писала просто «специалист» и народ становился как-то сразу недоволен этим. 

— Вообще, что касается твоей аудитории, такое ощущение, что качество ее изменилось. Особенно заметно по комментариям к глубоким откровенным интервью, как с Юлией Ахмедовой. Много слов понимания, благодарности за разговор на, по сути, трагичную тему. Пришла более зрелая публика? Кто сейчас в основном смотрит «А поговорить?», судя по статистике? 

— Я бы не сказала, что она повзрослела. У меня такой жанр, что рост моей публики напрямую зависит от тех гостей, которых я к себе зову. Если я зову певицу Нюшу, то приходит ее публика. Если я зову Светлану Тихановскую, то со Светланой приходит ее публика. Да, есть какой-то костяк, который приходит именно на наш продукт «А поговорить?», но в принципе, давайте будем честными, и по просмотрам это видно: вот у этого человека вот столько-то просмотров, а вот тут, как бы я ни старалась,  было меньше. Мы начали делать много серьезных тем, и пришла серьезная аудитория, которой это тоже интересно, как и нам. Но сейчас мы больше начнем снимать звезд инстаграма, певцов и певиц, и появится больше аудитории, которой интересно вот это. Поэтому здесь я не говорю, что мы взрастили какую-то аудиторию. Очень мало времени прошло. Я предпочитаю считать, что не кого-то там научила, а просто нашим зрителям интересно то же, что и нам. Я так считаю, и поэтому у меня такой же зритель. — Судя по статистике, кто смотрит «А поговорить?». Есть же данные? — В этом плане ютуб – отличная площадка, там все видно сразу. Нас смотрят 60% женщин, 40% мужчин. Для ютуба это очень хорошо, потому что в ютубе в основном сидят мужчины и за женской аудиторией все гоняются. Рекламодатели я имею в виду. Основной костяк нашей аудитории – 24-35 лет, потом идет 35-45. Практически на моем канале нет подростков, 0,8%. — Они в Тик-Токе, наверное. — Ну почему? У Юры Дудя очень много подростков, потому что он часто снимает их героев. Я меньше снимаю. В основном, нас смотрят Россия, Украина, Белоруссия. Смотрят Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург. Большие города и по ниспадающей. — Ты не скрываешь своих оппозиционных взглядов, снимаешь остро злободневные фильмы. Начинала с гламурной журналистики. Что с тобой произошло? Был вообще этот момент выбора или как-то все само собой постепенно происходило? — Начнем с того, что начинала с той редакции, в которой ты сейчас сидишь. И никогда к гламурной журналистике себя не причисляла. — Но «Истории в деталях» – это все-таки гламурная журналистка? — Я бы сказала, что портретная и психологическая журналистика. Светская. Я всегда работала в редакциях, которые обладали критическим мышлением. И я всегда работала в редакции, где пропагандировали две точки зрения. Я не скажу, что в какой-то момент я изменилась. В том плане, что я интересовалась только этим, а потом резко начала интересоваться только политикой. Ты же видишь, что на моем канале мы снимаем и совершенно гламурные репортажи про актрис. И документальные фильмы. И все подряд. У человека не может быть только один спектр и больше ничего. Наверное, есть такие люди, я не из таких. Если я сижу долго в одном жанре, мне становится скучно. Но все эти годы, и я настаиваю на этом, жанр интервью в любом виде не может быть скучным. Эта психология взаимоотношений и какого-то общения двух людей. Вот эта борьба, что у тебя есть час-полтора, чтобы развернуть человека в свою сторону или обратить внимание на какие-то сложные моменты его личности, мне кажется дико интересной. Я до сих пор справиться не могу, я каждый раз пробую что-то новое, и выходит: Боже, я опять ничего не знаю в своей профессии. Сказать, что какой-то переход произошел? Я ушла на ютуб. Я приехала в Москву, я очень хотела работать в «Историях в деталях», это не то чтобы я пряталась, потому что мне не дают свободы на телеке в новостях, а я пойду работать в светскую журналистику. Нет, я действительно хотела работать в этом жанре и в этой программе. Работала в этом жанре на других каналах, а потом ушла на ютуб, я вдруг подумала: я же могу еще и политиков звать. О, как интересно. И пошло-поехало. Это был абсолютно естественный процесс. Я всегда интересовалась как ответственный гражданин страны политикой. Мы всегда это обсуждали в редакции. Просто я не работала в новостях и в информационно-аналитической программе. 

— Когда вышел «Вирус молчания» , который даже Навальный счел нужным на своем канале прорекламировать, немного страшно за тебя стало. Кажется, впервые на тебя жестко отреагировала государственная пропаганда – Соловьев, Мясников – тебе самой было неприятно, страшновато… Или, наоборот, испытываешь драйв от того, что попала в какую-то больную точку? — Я, правда, не знаю. Мне кажется, что ребята с Дождя и с ФБК привыкли к этому, я была, честно говоря, к этому не готова, что Владимир Соловьев и телеканал «Россия» начали живо все это обсуждать. Это, скорее, был не испуг, а ступор. Я не понимала, что мне делать: выходить с комментариями, что я права? А потом я подумала, вот есть мое журналистское произведение, я высказалась. Каждое слово я проверяю и могу ответить. Поэтому пусть говорят. Люди, от которых я говорила в этом сюжете, пойдут в суд, у меня есть прямые доказательства, я могу их предоставить. — Не было попыток со стороны силовых структур и каких-либо представителей власти прямо намекнуть тебе что-то типа «лучше бы ты снимала про шоу-бизнес»? — Нет, правда, нет. Пока ничего не было. — Мне показалось или «Вирус молчания» снят в противовес вышедшему чуть раньше и, по-моему, очень мягкому и лояльному интервью с Еленой Малышево й? Она тебе правда симпатичной показалась? Если бы ты сейчас брала у нее интервью (после того как коронавирус прошелся по стране, после расследования Навального о ней), спросила бы еще что-нибудь? — Во-первых, мне не кажется интервью с Еленой Малышевой мягким. Мы очень долго с ней спорили и даже ругались в какой-то момент. Мне, честно говоря, странно слышать, что оно какое-то мягкое. — У нее были такие назидательные нотки в ответах, включалась типичная для нее интонация. И ты сидишь и внимательно слушаешь... — Это Елена Васильевна, она такая. Ей кажется, что все, кто младше ее и менее опытный, не имеют права строгие вопросы задавать. Она пытается быстро погасить тебя своим опытом. Тоже имеет право. Я что могла, сделала. Может, не очень хорошо справилась, но, на мой взгляд, интервью не было мягким. Кстати, по поводу расследования Навального, там даже были использованы какие-то куски из этого интервью, то я скажу, что я с этим расследованием не очень согласна. Елена Васильевна не политик. И обвинять ее в том, что она имеет какую-то зарубежную недвижимость? Мы может этим бравировать, но мне это странно. Телеведущий может зарабатывать деньги и покупать себе квартиру. Вот да, такие у нас зарплаты на телевидении первым лицам. Она никогда не скрывала, что жила в Америке и что у нее там недвижимость. В этом плане я ее защищаю. 

— А коронавирус – «чудо чудное»?  — Это другой вопрос. И когда мы Елену Малышеву снимали, все говорили, что это «чудо чудное» и что он до нас не доберется. И через месяц после сьемки «Вируса молчания» все изменилось. И поэтому я ей таких вопросов не задавала, потому что никто ничего не знал. Это сегодня кажется, вот Малышева у нее была, чего же та ей таких вопросов не задавала.  Я их задавала, там был целый блок вопросов про вирус, и она говорила, что все прекрасно. Все врачи из программы «Жить здорово» сидели и говорили, что ничего до нас не доберется, не бойтесь, все хорошо. — То есть люди, которые себя позиционируют как эксперты на такой большой площадке, как Первый канал, говорили что-то о здоровье, оказались не правы. И это бросается в глаза при просмотре интервью. — Я боюсь сейчас выглядеть защитником, но действительно, на тот момент никто не понимал, что с этим делать. И когда я делала «Вирус молчания», я в первую очередь делала его для регионов. Потому что когда в Москве все сели на жесткий локдаун и у нас были десятки тысяч заболевших в сутки, в  регионах, когда мы приезжали, мне говорили, что это все придумали, чтобы нас посадить дома. И никто не верил в то, что это существует. А мы пытались донести: да нет, ребят, у меня этот знакомый, этот знакомый. И никто не придумывает. И когда мы это делали, то Анастасия Васильева – директор Альянса врачей — говорила о том, что я сейчас хочу докричаться до регионов, что к вам это придет осенью. И что у вас есть время подготовиться. Она так же говорила и про Москву. Мы узнали об этом в январе, и у нас было время до марта подготовиться. Но мы этого не сделали. Вы сделайте хотя бы в регионах, потому что в регионах еще хуже с больницами. Но я сейчас вижу, когда приезжаю, что никто ничего не сделал. Более того, поражают цифры Петербурга. И тогда у меня был врач из Петербурга, который говорил, что мы со всем справимся. Но, как мы сейчас видим, Питер ни фига не справляется. Мне-то понятно, в самом начале все говорили всякую ерунду, никто ничего не понимал, все считали, что это проделки Запада, правительства. Нас все хотят посадить, обанкротить. Я не помню, какую чушь там несли и говорили. Что, по сути, мы сделали в «Вирусе молчания»?  Не поехали в красивые больницы, куда звали всех журналистов, а просто выехали из Москвы в область. И увидели эти обрушенные потолки, глаза врачей, которые боятся сниматься и боятся говорить. А у них вообще пустые полки, ничего нет. И им привозят что-то благотворители, помощь от которых на камеру они боятся брать. И потом звонишь в область,  и люди со слезами на глазах говорят, что их лишили премии или зарплаты за то, что они признались в аховой ситуации. Все врачи перезаражены, их заставляют работать. Они заражают пациентов. И это какая-то круговая порука. 

— Вообще, в связи с новыми законопроектами, ограничивающими так или иначе свободу слова, есть ли у вашей команды план как-то диверсифицировать риски в связи с возможной блокировкой канала? Есть ли у тебя планы выходить на другие платформы, чтобы обезопасить свой проект? — Ты знаешь еще какие-то платформы, где есть свобода слова? Видеоплатформы я имею в виду. — Я не знаю, но, может быть, ты знаешь? — Сейчас есть много киноплатформ, на которые нас звали. Но у каждой есть свой руководитель, у которого есть свое мнение. И пока единственной площадкой, где ты предоставлена самой себе, это ютуб. Пока мы ничего не думали, мы думаем о том, что наше дело – просто задавать вопросы. И пока нам будут давать их задавать, мы будем их задавать. А дальше будем думать. — В комментариях пишут, что есть еще Телеграм. — Телеграм – площадка не для видеоконтента. Я всю жизнь занимаюсь телевизионной журналистикой, я не считаю себя печатным журналистом. Я никогда им не была и делаю это плохо. И не хочу заходить на другое поле. — Ты активно позиционируешь себя как амбассадора движения «Насилию. Нет» (признаны иностранными агентами), в мерче их фотографируешься. После изменения статуса движения – попадания в список иноагентов – ты планируешь изменить форму поддержки? — Я планирую активнее заниматься поддержкой этого движения. Это очень странное решение. Такой подарок Анне Ривиной к Новому году. Я знаю, сколько Аня вложила за этот год и как она взрастила этот проект. И сколько всего было сделано для помощи жертвам. И самое смешное, что в тот момент, когда вся Москва в плакатах фонда «Насилию. Нет», ее «награждают» званием «иностранный агент». Но, как у нас уже шутят, что это почетное звание, и если тебя так называют, то, значит, оценили по достоинству. Мне кажется, что этим званием еще раз подчеркнули, что мы поддерживаем насилие в нашей стране. И что это прекрасно. И давайте продолжать бить женщин, детей и стариков. Ужасно это слышать и наблюдать. — Этот статус был присвоен женским инициативам. С чем ты связываешь этот наезд именно на женские инициативы? — Прямым текстом там написано, что их объявили иноагентами не за зарубежное финансирование, а за то, что они пропагандировали феминизм, защиту женщин и гомосексуалов. И отстаивали законы о домашнем насилии. Вот такие формулировки, я более точно их написала у себя в инстаграме.  Вот и все. Там прямом текстом говорится, что не надо защищать женщин, не надо бороться за закон о домашнем насилии. И прекратите защищать гомосексуальных людей. — То есть ты планируешь продолжать поддерживать «Насилию. Нет» с этой пометкой? — Как я написала, я теперь амбассадор иностранного агента. Мне кажется, что это суперклассно звучит.​  

 — За этот год канал «А поговорить?» здорово вырос, он стал самостоятельным бизнес-проектом, независимым финансово от правительства Москвы, как раньше. 1,55 миллиона подписчиков. Это действительно хорошие деньги – иметь свой ютуб-канал? Или в основном заработок вкладывается в производство и твой уровень жизни не особо изменился? — Я тебе отвечу так. Это реально хорошие деньги, спасибо нашим рекламодателям. И мой уровень жизни не особо изменился. Я до сих пор сижу в маленькой двухкомнатной квартире, 38 квадратных метров. Да, я погасила ипотеку. Вот что изменилось за этот год. Можете меня поздравить. Кто знает, что такое ипотека, тот меня понимает. Мне ничего такого и не надо. Кучу шмоток Шанель? Я не знаю, как менять свой образ жизни? Даже когда у нас не было совсем денег, мы с Никитой занимали и брали кредит и тратили все на путешествия. Мне кажется, это лучшее, на что можно тратить заработанное. Это самые лучшие впечатления, которые тебе не подарят ни одна дорогостоящая сумка, шмотка или покупка. Поэтому никак я особо не поменялась, кроме выплаченной ипотеки, и похвастаться нечем. 

–  У тебя сильно выросла узнаваемость. Даже  когда я говорю о том, что буду разговаривать с Ириной Шихман, меня спрашивают: вы знаете Ирину Шихман? Возможно, и с некоторыми звездными гостями сложились приятельские взаимоотношения. Как ты сама  оцениваешь свой переход в звездный статус? Удается ли тебе успешно проходить через медные трубы? — Так всего этого боюсь, всех этих звездных статусов. Мне очень неловко, когда люди меня узнают. Я чувствую себя более неловко, чем люди, которые ко мне подходят. Я стараюсь никуда не ходить и прятаться в квартире. Я не знаю, как к этому относиться, пока очень приятно. Если ко мне кто-то подходит, то обычно с благодарностью и говорят: спасибо. И мне это приятно. Ты же занимаешься журналистикой, чтобы это кто-то посмотрел, что-то открыл для себя и понял. И когда тебе напрямую говорят, что «я это услышал, меня это изменило и я показал это маме», это дико круто. Во всем остальном, я не знаю, как с этим работать, купаться в этом. Мне неловко, и я не знаю, как себя вести. Как девочка, которая не умеет принимать комплименты. — Насколько важно для тебя оставаться собой, когда ты в тысячи раз более востребована? — Я веду себя так же, как и вела. Надеюсь, ты не судишь людей по принципу: кто известен, а кто нет. Мои друзья остались моими друзьями, мои коллеги остались моими коллегами. Я как общалась со всеми, так и общаюсь. — А отношение к приватности изменилось? Вот ты идешь, гуляешь, а тебя узнают. — В отношении приватности изменилось только то, что когда я напиваюсь с друзьями в баре, то думаю о том, что это кто-то может увидеть. Но потом думаю: но я ведь тоже человек, могу и напиться.   — Спасибо, Ира, за разговор. И последнее, может, проанонсируешь какой-нибудь готовящийся выпуск или проект? Про Юлию Навальную уже знаем. — Я ничего не буду анонсировать, потому что, как показывает ютуб-практика, анонсы не работают. Это не телевидение, где можно сказать: вот смотрите в среду вечером или еще что-то. Просто скажу, что у нас появится в ближайшее время еще один новый формат. Я в очередной раз поняла, что ничего не знаю в своей профессии. Надеюсь, что с каждым новым выпуском у нас будет получаться все лучше и лучше. И надеюсь, что наша серьезная аудитория воспримет этот формат на ура. Очень хочется повторения рубрики «Наука». И потихонечку начинаем снимать наши интервью, все просыпаются после новогодних каникул. 

Читайте также:  Ирина Шихман: «В ютубе есть все, чего давно нет в телеке»

ПОДДЕРЖИ ТВ2