Елизавета Мнацаканова. Из лекций о романе Ф.М. Достоевского “Бесы”, 1994 год
Из лекций о романе Ф.М. Достоевского “Бесы”. Венский университет, второй семестр 1994 г.
6.06.1994
Теперь мы подходим к знакомству с главнейшей проблемой романа — и, возможно, эта проблема противостоит проблеме социально-общественной, политической. (Замечу в скобках: некоторые русские исследователи творчества Достоевского немало говорят о "контрапунктизме", о "многослойности", о "множестве линий" в романах этого автора, что безусловно свидетельствует об известной доле проницательности.) Интересно, что философскую линию романа можно обособить умозрительно, аналитически. Отделить же ее от материи повествования, от того, что составляет СУБСТАНЦИЮ произведения, невозможно, ибо философская идея романа — это именно та сила, что движет и движется, что приводит в движение вселенную, которая построена и вызвана к ЖИЗНИ волей или, если хотите, магией и чародейством — мне всегда казалось, этот Автор наделен какими-тo сверхспособностями и связан с глубинными космическими процессами; таковы, во всяком случае, ритмы его прозы, не знаю, проза ли это, думаю, ни одно научно-трезвое определение не может здесь быть уместно.
Я, в связи с этим, вновь повторю мой излюбленный тезис, а именно: тайны искусства могут быть разгаданы (если вообще могут быть разгаданы) только и единственно с помощью искусства же; если воспользоваться библейской метафорой, то скажем так: эти двенадцать врат накрепко замкнуты таинственным вратарем, и ключ принадлежит ему одному. Ворота искусства отпираются только ключами искусства, магические заклинания подвластны только магическим заклинаниям. Об искусстве можно судить только критериями искусства; говорить с искусством — только языком искусства; думать об искусстве только категориями искусства; измерять искусство только масштабами искусства; мыслить в пределах диалектики искусства и в пространстве искусства; рассуждения и размышления об искусстве имеют ценность и соответствие объекту лишь в том случае, если рассуждающая мысль сформирована структурами искусства и располагает необходимыми элементами воздействия, т.е., иными словами, структурирована по законам искусства.
Короче: при желании объяснить произведение искусства задача автора такого "ВТОРИЧНОГО" произведения: создать другое ВТОРОЕ — но не ВТОРИЧНОЕ — произведение искусства, не уступающее по художественному уровню "первому", "объекту". При этом должны быть соблюдены некоторые условия, например: цель ВТОРОГО ОБЪЕКТА раскрыть, по возможности, механизм ПЕРВОГО ОБЪЕКТА. Художественная ценность нового произведения при этом не должна уступать первому объекту. Так же и самостоятельность произведения ("нового"): это должно быть во всех своих измерениях произведением самостоятельной мысли и художественной независимости. Но главное условие: автор "второго объекта" обязан постоянно — или, во всяком случае, на все время исследования — находиться в сфере интересов автора рассматриваемого произведения, не только сочувствовать ему, но жить его идеей, его страстью. И не только жить, но и страдать страданием автора, и, если автор болен или ранен своим страданием, то болеть вместе с ним.
Это не исключает несогласия или отрицательной критики, но в этом случае критика становится САМО-критикой, то есть самой действенной, искренней и сильной критикой. Сильной благодаря своей независимости и свободе (от внешних обстоятельств). Еще важнее было бы пройти весь "путь страдания" автора, что невозможно. Необходимо однако думать об этом (о "пути"), стараться представить себе, будить и провоцировать свое воображение — и только так возможно понять и оценить работу другого ("чужую работу"). Да, единственная возможность честной и более или менее адекватной оценки: соучастие, сочувствие, сострадание. ("Сострадание — не есть ли это главный закон совместной жизни людей?"). Бесконечно многое можно сказать об этом Бесконечном. Пока поставим точку.
После такого небольшого отступления вернусь все-таки к обсуждению проблемы, которую считаю важнейшей. Назовем и обозначим ее словами Автора: ВЕЛИКАЯ ИДЕЯ. Что это за Великая Идея? Какую функцию исполняет здесь слово "Великая"? Почему такое определение? Сразу и спонтанно возникают вопросы. Ответы приходят так же спонтанно.
Вы любите употреблять, "высшая мысль", "великая мысль", "скрепляющая идея" и проч.; я бы желал знать, что, собственно, вы подразумеваете под словом "великая мысль"? — Право, не знаю, как вам ответить на это… … Если я признаюсь вам, что и сам не умею ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, неискусная и веселая, так что высшая идея, из которой она истекает, решительно необходима…
... ... ...
А что же такое эта живая жизнь, по-вашему? — Тоже не знаю… знаю только, что это, должно быть, нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза не бросающееся, еже
дневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтоб оно было так просто, и, естественно, проходим мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая.
… … …
— ...все это ужасно темно и неясно. Если говорить, то, по-моему, надо paзвить...
… … …
— Развить? — нет, уж лучше не развивать, и к тому же страсть моя — говорить без развития. Право, так. И вот еще странность: случись, что я начну развивать мысль, в которую верую, и почти всегда так выходит, что к концу изложения я сам перестаю веровать в излагаемое; боюсь подвергнуться и теперь. (Ф.М. Достоевский, "Подросток", ч.2, гл.2, II)
Боюсь подвергнуться и я. Но все-таки попытаюсь консеквентно, хотя линейная, консеквентная логика здесь невозможна, и Автор это знал, отказываясь от нее: не случайно доходя до известного пункта в своих рассуждениях на эту тему и на сходные, смежные, он упоминает об "эвклидовой геометрии" и о невозможности в данных случаях следовать её логике. Здесь, очевидно, начинается другой, новый научный метод, начинают действовать новые или другие логические и математические законы, вероятно тогда еще не сформулированные и не найденные. Но Достоевский интуитивно знал об их существовании. Его мысль напряженно искала эти законы. Это был непроторенный путь пионера и открывателя.
"Великая идея" или "Великая мысль" не желала укладываться в прокрустово ложе ни бытовой, "повседневной" логики, ни логики эвклидовой геометрии. Тут нужны были другие структуры. Какие? Научные? Но мы не знаем, каковы они? Или, если кто-нибудь и знает, ему известно также, что структуры эти основаны на непостоянных величинах. Какая же логика вступает здесь в силу? И — найдена ли эта ДРУГАЯ логика, этот другой метод? Думается, да. Здесь действует и вступает в силу логика художественных законов, логика художественного воображения, художественных структур и образов. Здесь ощупью ищется (и найден?) другой художественный язык. Это язык непривычного синтаксиса, язык НЕОБЫДЕННОЙ ЛОГИКИ.
Да и понятно: возможно ли выразить нечто необъятное, как жизнь, такое же простое, как жизнь, такое же великое, как жизнь, ежедневное, ежеминутное и, тем не менее, несбыточное и незавершенное — можно ли выразить это необъятное словами и понятиями ПРИВЫЧНОГО? Нет, конечно. И тут повествовательный, нарративный язык нарративной консеквентной логики незаметно уступает место условному поэтическому языку, где действуют другие синтаксические закономерности, другой ритм, другие конструкции. Проза ли это? На этот вопрос нет пока ответа. Или, если он есть (и я надеюсь очень), то нужно собирать его "по частям" и с большим терпением, постепенно.
— Тем даже прекрасней оно, что тайна... Это я запомню, эти слова. Вы ужасно неточно выражаетесь, но я понимаю... Меня поражает, что вы гораздо более знаете и понимаете, чем може те выразить; только вы как будто в бреду... ("Подросток", ч.3, гл.3, III).
…
Конечно, я рассуждал бессвязно, и в уме моем мелькали не мысли, но обрывки мыслей. Я лежал лицом к стене и вдруг в углу увидел яркое, светлое пятно, которое. я с таким проклятием ожидал давеча, и вот помню, вся душа моя как бы взыграла и как бы новый свет проник в мое сердце. Помню эту сладкую минуту и не хочу забыть. Это был лишь миг новой надежды и новой силы...("Подросток", ч.3, гл.3, III)
КИРИЛОВ:
Постойте, бывают с вами минуты вечной гармонии? Кирилов очнулся и — странно — заговорил гораздо складнее, чем даже всегда говорил; видно было, что он давно уже все это формулировал и, может быть, записал: Есть секунды, их зараз приходит пять или шесть, и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигну той. Это не земное; я не про то, что оно небесное, а про то, что человек в земном виде не может перенести.
… …
Всего страшнее, что так ужасно ясно и такая радость. Если более пяти секунд, — то душа не выдержит и должна исчезнуть. В эти пять секунд я проживаю жизнь и за них отдам всю мою жизнь, потому что стоит. Чтобы выдержать 10 секунд, надо перемениться физически.
"... я рассуждал бессвязно"... "в уме моем мелькали не мысли, но обрывки мыслей"... — "не мысли, но обрывки мыслей" — это вовсе не случайно попавшие на язык слова, "обрывки мыслей" — здесь можно говорить о новой, или о другой, системе мышления, о логике, условно говоря, не "линейной" ("эвклидовой"?), но многолинейной, контрапунктической, "пунктирной". Это логика художественного мышления, логика мгновенных "прозрений", "откровений", открытий. Это именно тот момент, когда пытливая мысль перестает быть мыслью и "превращается" или "обращается" в стихийное явление, это момент, когда рождается искусство. Именно там, где умолкает наука и логика науки, именно там и тогда начинает ГОВОРИТЬ искусство. "Если об известных предметах (темах?) невозможно говорить, то нужно о них молчать" (Приписывается L.Wittgenstein, речь шла, как вспоминают, о музыке).
Вероятно, так должен действовать ученый. Но для художника именно от этого пункта начинается момент действия: когда умолкает наука и логика науки, также логика “повседневности", также логика консеквентных построений и объяснений. Здесь вступает в свои права логика художественного действия, художественных конструкций и художественного мышления.
Эта логика пользуется множеством структур, никак не одной единственной и создает множественные системы мышления. Системы эти созидаются при участии множества различных возможностей и способностей человека. Не все они поддаются дефиниции или даже возможности описания. Эти "шесть секунд", не больше, — кратчайший миг, пролетающий пространство столетий. Как описать этот полет? как осознать неуловимое? как передать неуловимое? какой может быть информация о мимолетном? можно ли успеть получить полную картину пролетающих явлений, — пролетающих в мозгу? — и какими средствами передать информацию о мгновенно увиденном и пережитом? Ведь это, вероятно, важнейшая информация, какая только может быть принята и передана человеком? Как ее передать? словами? жестами? движением? танцем? пением?
Так мы приходим к истине искусства: информация искусства пользуется особой логикой и особой знаковой системой. Эта информация может быть воспринята условно, так же, как она сама зависит от условий. Она апеллирует ко многим способностям и возможностям человеческой личности: к способности смотреть, видеть, вызывать в себе и других различные импульсы, вызывать в себе и в других различные состояния (одно из них описано в приводимой беседе Кирилова сШатовым, где речь идет о состоянии и ощущениях эпилептика).
Послушаем еще раз диалог Кирилова со Ставрогиным.
СТАВРОГИН:
... когда я подумал однажды, то почувствовал совсем новую мысль...
КИРИЛОВ :
(Мысль почувствовали? — Это хорошо. Это верно.)
СТАВРОГИН:
(Вы стали веровать в будущую вечную жизнь?)
КИРИЛОВ :
— Нет, не в будущую вечную, а в здешнюю вечную.
…
— Когда человек счастья достигнет, то времени больше не будет, потому что не надо. Очень верная мысль.
…
— Время не предмет, а идея. Погаснет в уме
…
— Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому. Это всё, всё! Кто узнает, тотчас сейчас станет счастлив, сию минуту. Эта свекровь умрет, а девочка останет ся — всё хорошо. Я вдруг открыл.
Вдруг открыл. Стало быть, всё, что говорит Кирилов, или почти всё, это: "вдруг открыл", иными словами, открытия, "откровения". Можно ли "вдруг открытое", откровение, "вдруг почувствованную мысль" выразить словами обыденного, повседневного языка? на котором говорится привычное? Нет, нужны другие слова и другая логика. "Вдруг мысль почувствовал" — как выразить это "вдруг"? Как выразить "мысль почувствовал"? Кирилов говорит с трудом, потому что он пристально следит за, постепенно или внезапно, "вдруг" протекающей своей мыслью. Эта мысль протекает где#то очень глубоко, в тайниках его "я". Трудно точно проследить путь новой мысли. Ещё труднее найти слова для нее. Надо говорить медленно, останавливаясь после каждого удачно найденного слова. Надо вглядываться в слова, как они возникают где-то глубоко, по ту сторону взгляда, взгляд Кирилова обращен глубоко внутрь. И там, в глубине, именно там вдруг возникают и картины из "внешнего":
— Видали вы лист, с дерева лист? ...
...
— Я видел недавно жёлтый, немного зелёного, с краю подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал глаза нарочно и представлял лист — зелёный, яркий с жилками, и на солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал.
— (Это что же, аллегория?)
— Нет...зачем? Я не аллегорию, я просто лист, один лист. Лист хорош. Всё хорошо.
— (Всё?)
— Всё. Человек несчастлив… и т.д., см. выше.
Так говорил Кирилов. Можно вечно размышлять над его словами, потому что тут выражена ВЕЧНАЯ МЫСЛЬ, та самая Вечная мысль, Вечная идея, Великая идея, для воплощения которой Автору понадобилось много лет жизни и много труда. Многие созданные им ЖИВЫЕ СУЩЕСТВА стараются выразить эту Великую Мысль каждый по-своему. Как говорит Кирилов? Мы пытались определить: странно, несвязно, т.е. без привычной для нас линейной логики. Но его речь, как и его мышление, подчинены другой логике, и это есть логика художественной речи, где регистрируется не кратчайшее движение мысли между двумя точками, но некоторые моменты: моменты состояния, моменты возникновения, моменты паузы, моменты наблюдения. Наблюдает он, большей частью, в глубине своего "я", прислушивается, присматривается к происходящему в глубине его внутренней жизни. Поэтому он говорит как бы с трудом.
Так, с трудом, постепенно, складывается строфа; высказывание Кирилова не есть готовая речь, но процесс речи, и не просто РЕЧИ, но речи поэтически-стихотворной. Мы можем рассматривать речь Кирилова как особый вид стихотворной речи. Мне это напоминает монологи в чеховских пьесах, такой, например, как гениальное "Люди, львы, орлы и куропатки" — немало поколений невежд упражняли свое жалкое остроумие на этих волшебных строфах, но это еще более убедительное доказательство их красоты и величия. Так же прекрасна и речь Кирилова: "Лист хорош. Всё хорошо". "... лист — зелёный, яркий с жилками, и на солнце блестит".
Этот лист — один из самых поэтически сильных и ярких — как ярок зелёный с жилками лист — моментов жизни художественного произведения. Вы можете забыть многое из прочитанного в романе, вплоть до имен действующих лиц (чего я вам, однако, не прощу), но этот лист будете помнить, как я помню его уже много лет. Всё пройдёт, но эта жизнь в образе зелёного с жилками и "на солнце блестит" останется. И такие моменты, мгновения вечной красоты, свидетельствуют: да, перед нами — создание вечной гармонии, постоянной и непреходящей. И это — тоже Великая Мысль и Великая Тайна. Не только Кирилов носит Великую Мысль в своих речах. Вот ещё одна странная речь странного персонажа — не поискать ли нам и здесь следы Великой Мысли? Великой Тайны?
А помоему, говорю, Бог и природа есть всё одно...
…
А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: "Богородица что есть, как мнишь?" — Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого. Так, говорит, Богородица — велика мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И вся кая тоска земная, и всякая слеза земная — радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на поларшина в глубину, то тотчас же о всём и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет, таково, говорит, есть пророчество. Запало мне тогда это слово. Стала я с тех пор на молитве, творя земной поклон, всякий раз землю целовать, сама целую и плачу. И вот я тебе скажу, Шатушка: ничегото нет в этих слезах дурного; и хотя бы горя у тебя никакого не было, всё равно слезы твои от одной радости побегут. Сами слезы бегут, это верно. Уйду я, бывало, на берег, к озеру: с одной стороны наш монастырь, а с другой — наша Острая гора, так и зовут её горой Острою. Взойду я на эту гору, обращусь я лицом к востоку, припаду к земле и плачу, плачу и не помню, сколько времени плачу, и не помню я тогда и не знаю я тогда ничего.
Встану потом, обращусь назад, а солнце заходит, да такое большое, да пышное, да славное, — любишь ты на солнце смотреть, Шатушка? Хорошо, да грустно. Повернусь я опять назад к востоку, а тень-то, тень-то от нашей горы далеко по озеру как стрела бежит, узкая, длинная-длинная и на версту дальше, до самого на озере острова, и тот каменный остров совсем как есть пополам его перережет, и как перережет пополам, тут и солнце совсем зайдёт, и всё вдруг погаснет. Тут и я начну совсем тосковать, тут вдруг и память придёт, боюсь сумраку, Шатушка. ... ... ... ...
Тут бы нам остановиться и замолчать, и прекратить наши рассуждения потому что такая красота, такая гармония не терпит никаких прикосновений. Я думаю, слова, что вы сейчас услышали, эта поэма, это и есть сама по себе Великая Мысль и Великий Космос. Это есть тот Космос и та вторая Вселенная, которую сооружает и строит руками человека Искусство: здесь действует сила, для которой ещё не найдено ни имя, ни определение. Но эта сила — реальность, быть может самая реальная реальность. Откуда она приходит к людям, вселяется ли в человека извне, или некоторые владеют ею от рождения, мы не знаем Это — одна из загадок природы и загадка человеческой природы. Вероятно, есть и для нее разгадка, но мне она пока не известна. Я думаю, нам лучше пока остаться с этой неразгаданной загадкой в уме и в памяти — ещё одна "открытая система", ещё один неотвеченный вопрос, — быть может, это и есть самое необходимое и самое дорогое для нас в этом загадочном мире?
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky