Художник Алексей Соколов: «Жизнь - сплошная мистика»

Разговор с «отшельником», которому нужна публика.

Живописец Алексей Соколов не был удостоен членства в Союзе Художников, но его работы получили широкое признание – как в России, так и за рубежом, многие из них стали украшением частный коллекций. Сам же Алексей живёт и творит в очень небольшом стареньком домике а деревне Красная Река Старомайнского района и не сколько по этому поводу не комплексует.

«Руки надо ломать таким... ».

С. Юрьев: Алексей Анатольевич, правда ли, что именно вы создали ставшее ныне легендарным объединение «Левый Берег»?

А. Соколов: Я? Создал? Я никогда не прилагал усилий к тому, чтоб чего-то добиваться, никого ни о чём не просил. Просто вела судьба – даже на работу меня всё время кто-то приглашал. Так меня приятель пригласил поработать в Пятую школу искусств. Там-то и зародился «Левый Берег», а вскоре кто-то там написал в какой-то газете, что появилось такое объединение. А всё потому, что на правом берегу Волги находился Союз художников СССР, и нас, заволжских, туда не допускали. Выставкомы обычно наши работы даже к рассмотрению не принимали.

- Кстати, «Левый Берег» объединил художников, которые работали в совершенно разных стилях. Никакого общего «изма» у них не было. Что же их связало воедино?

- А вот то и объединило, что наши работы упорно не допускали до выставок Союза художников. Сидят на заседании Выставкома какие-то барышни, которые в искусстве ни в зуб ногой, и решают, что можно показывать народу, а что нельзя. А у меня было несколько работ с изображением храмов, написанных, когда ещё в Москве учился... А дело было как раз перед Днём Победы. И пришлось доказывать, что церковь тоже сыграла большую роль в победе над фашизмом. Пришлось им заткнуться. А потом мне передали фразу одной этих дам: «Руки надо ломать таким... ». Я тогда остервенел и собрал команду, Женьку Сидорова, Виталия Герасимова, Рому Идрисова и других... Да, все разные, но каждый по-своему интересен.

- И как-то начали обходиться без Союза?

- Да! Где-то в начале 90-х устроили первую выставку в подвале «Кошкина дома», где тогда была фотостудия «Сталкер» Валеры Дурнова, Царство ему Небесное... По всему городу, помню, расклеили афиши, но их кто-то сдирал. Я подозреваю, что члены Союза. И кстати, это были открытые выставки, в которых могли участвовать и те художники, что не причисляли себя к «Левому Берегу», но не боялись «получить по башке» от Союза. Вскоре вообще дошли «до загранцы»...

Спекулянты популяризировали советскую живопись

- Каким образом?

- Да нас за рубежом знали лучше, чем в Ульяновске! Ещё в конце 80-х городской отдел культуры решил на нас заработать, и нам устроили выставку в Москве – в выставочном зале где-то в районе Бауманской. Но при условии, что им перепадёт часть денег от продаж картин. По-моему, процентов двадцать. Я тогда продал всё, что выставил, кроме двух картин, заработал 17 тысяч советских рублей. Мог три машины купить. А Ромка Идрисов вообще всё продал! Но потом инфляция сожрала наше богатство. В итоге, я купил два велосипеда, а Ромка – компьютер. Картины, в основном покупали «челноки» от искусства, которые вывозили картины на Запад – на продажу.

- Значит, спекулянты, по сути, популяризировали на Западе позднюю советскую живопись?

- Да, в последние годы СССР, да и после его распада таможня практически не обращала внимания на картины, их вывозили грузовиками и самолётами безо всяких справок и разрешений.

- А удавалось ли лично представлять свои картины на зарубежных выставках?

- Пару раз приглашали в Италию, но как-то не сложилось... Пару раз прислали буклеты с Парижских аукционов, где ещё во франках прописывали стартовую цену. Не помню сколько, но цифры были с несколькими нолями... Правда, с этого я не получил не только ни одного франка, но и ни одного рубля. Но работы были проданы все. Некоторых работ жалко. Я, правда, иногда делаю повторы, которые мне нравятся больше первоначального варианта.

- А сейчас как с продажами картин?

- Да никак! А мне, собственно, и не надо... Надеюсь только, что при моей жизни выпустят книжку с репродукциями или авторский альбом. Ещё во времена расцвета «Левого берега» у меня было желание, чтобы в каждой ульяновской квартире висела на стене моя картина. Конечно, не у всех, но у многих они всё-таки есть...

- Но продажа картин – это не только доход, но и возможность показать своё творчество миру.

- Да. Именно это важнее... Как-то одна дама купила у меня картину «Рыжая деревня» на выставке в Димитровграде, но с условием, что я смогу её выставлять. И висела она у неё над кроваткой маленькой дочери. А потом оказалось, что, когда картины на месте нет, дочка просто не может уснуть. А картина такая жёлтая, красивая, энергоёмкая. Одна из тех, что я писал, забыв обо всём, не замечая времени. Это – как музыканты играют «пока руки не отвалятся». Сумрак наступил, краски кончились, а остановиться не можешь. Сейчас со мной такое тоже случается, но реже, чем когда-то.

- А в деревне пишется лучше, чем когда-то в городе?

- Нет. Не думаю... Для меня гораздо важнее то, что происходит у меня внутри, а не с наружи.

- А ученики есть?

- Конечно. Я одно преподавал в Димитровградском филиале УлГу, да и кроме этого со многими делился опытом. Но я никого не натаскивал на поступление куда-то, на какие-то приёмы живописи. Главное – научить видеть по-своему. Ходили на пленэры. Я предлагал: «Послушайте, как трава растёт... ».

Музыка куда мощнее живописи

- Аркадий Пластов практически всю жизнь прожил в Прислонихе, и для него одной из главных тем были окружающие ландшафты...

- Он-то - да! А у меня всё по-другому. Дело в том, что я когда-то мечтал стать музыкантом. Занимался джазом, в Москве даже играл на гитаре в «джаз-банде». Я до сих пор считаю, что музыка куда мощнее живописи, она свободнее, она может выразить нечто большее. Мне даже нравится, когда люди глазеют на то, как я рисую. Мне, как и музыканту, бывает нужна публика. И мне бывает жаль, что люди стали какими-то вялыми, что разучились удивляться. Даже многие из тех, кто приезжает ко мне специально, чтобы что-то увидеть, не видят в итоге ничего... Вот например, у меня кругом расставлены букеты, и вы, например, этого тоже не заметили...

- Заметили. И цветы, и горшочки, и тележное колесо, прибитое к стене. Как раз хотел спросить: это всё не просто так?

- Нет, не просто. Особенно тележное колесо...

- Я тут начал неосторожно сравнивать художника Соколова с художником Пластовым. Уместно ли вообще такое сравнение?

- Некая связь есть. Не хочу показаться нескромным, но его портреты односельчан – стариков, старушек – то, чем я особенно восхищаюсь. Я сравниваю его с Ван-Гогом, которого считаю главным своим учителем. Я читал его книгу писем брату Тео – по одному письму в день. Мне хватило на шесть лет.

- Ван-Гог – одна из самых мистических и загадочных фигур в истории живописи. А в жизни художника Соколова мистика присутствует?

- Иногда я думаю, что моя жизнь - сплошная мистика. Например, с каждой из своих трёх жён я прожил по семь лет. Считай, «три семёрки» - марка знаменитого портвейна! Я иногда говорю ученикам, что надо замечать знаки! Я, конечно, не фаталист, но я родился в 7 часов утра, в год Змеи. И 7 числа 7 лет назад меня укусила гадюка. Здоровая! Два раза. Прямо в моём дворе. Да так, что еле откачали. Я с ней бился, как Лаокоон.

- Но, насколько я знаю, изображений змей на ваших полотнах нет, зато петухи – это ваша тема. Почему?

- Ну, я тоже – «ранняя птица». Просыпаюсь обычно часа в четыре или в пять. Поднимусь позже – башка болит от пересыпу. Я, ещё когда в городе жил, когда на заводе работал, едва мог дождаться выходных, чтобы уехать к матери в село. Видимо, сельский образ жизни у меня в крови, потому и живу здесь.

- А что за кресло стоит на улице перед домом?

- Это мне подарили, чтоб не выбрасывать. В дом тащить – слишком здоровое. Приспособил его для созерцания закатов и восходов. На восток повернул – вот тебе и восход, на запад – вот тебе и закат. Думаю, навес над ним сделать или беседку устроить – чтобы пользовать для этой цели при любой погоде и в любое время года...