Офени: почему русские уголовники использовали именно их жаргон

Бабки, пахан, лох, шуровать – эти и многие другие слова появились в уголовном жаргоне из тайного языка странствующих коробейников офеней. И на то были свои причины.

Ботать по фене

В монографии «Особенности возникновения и развития организованной преступности в дореволюционной России» О.Калпинская справедливо отмечает, что к началу 18 века на территории страны сформировались «корпорации бродяг», промышлявших мелкими кражами и попрошайничеством. Именно их и принято считать костяком «ордена воров», которых сегодня называют «ворами в законе». Элитой считались воры-карманники и «медвежатники» – те, кто обладал виртуозными «техническими навыками». Кроме них, к началу 20 века на территории страны орудовало немало банд конокрадов, которые воровали, перекрашивали, перегоняли и продавали лошадей, картежных шулеров и фальшивомонетчиков.

В 18 веке встречались целые селения разбойников и воров. К тем же временам относят появление воровских «законов», среди которых до сегодняшних дней сохранилось внесение платы за вступление в «воровское братство», прохождение «обряда посвящения», замена имен прозвищами и общение на «фене» – тайном языке бродячих торговцев офеней. И одним из первых, кто продемонстрировал, что истоки уголовного арго лежат в тайном языке офеней был известный фольклорист и этнограф, автор легендарного «Словаря живого великорусского языка» Владимир Даль.

Не обманешь – не продашь

В 60-е годы 19 века князь-беллетрист К.Мещерский писал, что каждый на Руси – от Вислы до Тобольска и от Дона до Лены – знает офеней, вечных странников, говорящих на своём языке, неустрашимых и хитрых, обманывающих везде, где обмануть можно. Хотя основным промыслом офеней была продажа разных мелочей (тесьмы, лент, иголок, ниток, пуговиц и другого кустарного товара), в их лексике было мало профессиональных слов, связанных с торговлей. Причины понятны – неизвестный другим язык нужен не тогда, когда ты пытаешься что-то продать. Покупатель тебя попросту не поймет! Его так удобно использовать в тех случаях, когда надо обмануть покупателя.

Как пишет Н.Хаджаева в монографии «Лингвокультурологический аспект возникновения в языке социальной лексики», в возрасте 8 лет мальчиков начинали обучать офенству. Наряду с побоями и лишениями, голодом и отсутствием постоянного дома детям приходилось постоянно наблюдать, перенимать и совершенствовать приемы взрослых, которые обманывали покупателей при любом удобном случае. И чтобы дело точно выгорело, для общения между собой офени использовали тайный язык. К тому же среди них было предостаточно людей с криминальным прошлым, разбойников, которые рано или поздно повторно оказывались на каторге и обучали коллег-каторжан секретному языку.

По Владимирскому тракту

Важно и то, что офенями принято называть крестьян Владимирской губернии. Большая их часть старалась не уходить далеко от родного края. Поэтому те преступники, которых гнали по знаменитой Владимирке на каторгу, могли сталкиваться с офенями, общаться или слышать их речь, и перенимать, заимствовать отдельные слова. Конечно, непосвященные и догадаться не могли, что фраза «Кчон не мастырит, тот не бряет» означает известную пословицу «Кто не работает – тот не ест», но семантика отдельных слов угадывалась из контекста: хаза – притон, лох – изначально мужик, крестьянин (сейчас «доверчивый и не слишком умный человек»), пахан – изначально хозяин (сейчас «опытный вор»), клёво – хорошо, лафа – свободная жизнь, стрема – опасность.

Чужой среди своих

Употребление даже отдельных слов в речи позволяло и офеням, и уголовникам не только размыть смысл сказанного, но и идентифицировать говорящего, быстро установить его принадлежность к странствующе-преступной среде, понять, что он «свой». По наблюдениям земляка владимирских офеней, сенатора и экономиста В.Безобразова, они отличаются от обычных крестьян низким ростом, вертлявостью, одеждой, бытом и собственным языком. Жизнь «по понятиям» и «феня» позволяли и преступникам дистанцироваться от общества, обособиться, подчеркнуть свою непохожесть на остальных.

Знание тайного языка было крайне важно и еще по одной причине. Оно помогало выявить «засланного казачка» – человека, которого правоохранительные органы внедрили в уголовный мир. Как пишет Я.Красковский в статье «Уголовный жаргон», для обозначения доносчика, осведомителя уголовники использовали не только хорошо известное «стукач», но и еще с десяток синонимов. Например, «брус лягавый» – осведомитель-заключенный или «духарь» — любой доносчик. При этом оперативники, пытающиеся выдать себя за вора в законе или закоренелого рецидивиста, именно «языковой экзамен» чаще всего и проваливали.

Криминальный талант вечных странников

Ошибочно полагать, что офенский язык знали только коробейники Ковровского и Вязниковского уездов Владимирской губернии. Владимир Даль пишет, что на нем разговаривали многие профессиональные сообщества и социальные группы, чья жизнь предполагала постоянные перемещения. На офенском умели общаться нищие и раскольники, ямщики почтовых трактов и крестьяне, работающие на отхожих промыслах, торговцы-разносчики и даже мелкие купцы. Непонятный другим язык был удобным механизмом: он позволял обсуждать дела, в том числе и схему облапошивания, прямо в присутствии покупателя.

Язык офеней был распространен и в преступной среде. Владимир Даль пишет, что в Тверской и Рязанской губерниях использовался так называемый кантюжный язык, в основе которого лежал офенский. На нем разговаривали записные нищие и мошенники, разбойники и конокрады. Например, воры-карманники («ширмачи») охотно употребляли офенское слово «ширман», означающее «карман». При этом со временем у «ширмана» появились десятки синонимов – «балка», «шхера», «гужак» – для обозначения различных типов карманов. Используя офенский язык, уголовники могли беспроблемно общаться друг с другом в присутствии охранников на любые темы – придумывать способы нарушения тюремных правил, обсуждать варианты мести надзирателю или даже план побега.