О Владимире Тендрякове и моей подруге Норе. Продолжение
Эмиль тяжело переживал разрыв, хотя Нора его не оставила. Я помню, мы с Игорем как-то обедали у них, Нора хозяйничала за столом, но вскоре после обеда она собралась уходить. Эмиль сказал: «Норка, не уходи, посиди ещё с нами. Вот ребята пришли, они тоже хотят с тобой пообщаться...» И в голосе у него были умоляющие ноты, каких я прежде никогда у него не слышала. Он ведь был у нас самый главный, мы все его слушались. А тут он вдруг умоляет и мольба его напрасна. Нора сказала: «Милик, мне надо идти, там Володя голодный». А Володя там работал не разгибаясь и я думаю не замечал, дома Нора или нет и что пришло время обеда, тоже не почувствовал.
Володя и Нора стали мужем и женой. Сначала они мыкались по съёмным квартирам, а потом Тендряков получил хорошую двухкомнатную квартиру недалеко от метро «Университет». В этом доме 10% жилплощади Моссовет предоставил Союзу писателей, и одна из квартир досталась Владимиру Тендрякову. В этом доме жили несколько писателей. Я помню только Владимира Дудинцева, его роман «Не хлебом единым» в своё время произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Он потом «Белые одежды» написал, вы, наверное, этот роман лучше знаете. Я помню разговор с Владимиром Дудинцевым у Тендряковых, это было при мне, о предстоящем совещании в Союзе писателей, на котором из Союза должны были исключить Пастернака. От Дудинцева требовали, чтобы он выступил с осуждением Пастернака, и он не знал, что ему делать. Отказаться было опасно, и он говорил: «Если я выступлю, все мои друзья-евреи от меня отвернутся». Почему-то его именно это беспокоило. Он всё-таки решился выступить, но обошлось, судьба оказалась к нему благосклонна, прения закончились прежде, чем он решился попросить слова. Но я опять отступила от темы… Володя получил квартиру, состоящую из двух комнат: большой комнаты метров 20 с эркером и меньшей - метров 16. Ещё там была просторная кухня, которая на стадии отделочных работ была оборудована встроенным финским кухонным гарнитуром. Всё это нам казалось неслыханной роскошью. Володя одним из первых писателей этого поколения получил квартиру, и после того, как он её получил, все стали собираться у него. Я уже рассказывала, как мы с Игорем там встречали Новый год. И день рождения Эмиля тоже праздновали в этой квартире.
Вообще отношения у Норы с Володей были сложные с самого начала. Их брак складывался трудно. Когда два взрослых, вполне сложившихся человека начинают совместную жизнь, это непросто. Тем более, когда это люди разные, с разным жизненным опытом, из разной среды, почти из разных миров. Насколько это сложно, я знаю по собственному опыту. Когда две самостоятельные работающие системы объединяются в одну, то оказывается множество деталей, которые в единую систему не встраиваются, и от них приходится отказаться. А это больно. Кроме того, что приходится отказаться от своего, присущего тебе, казалось бы, необходимого, приходится ещё принять чужое, что прежде казалось неприемлемым. И первый период - это период борений таких, что пух и перья летят. Но если любовь, желание быть вместе достаточно сильны, то всё это можно преодолеть. Игорь Тареев был другим, не похожим на меня, из другого мира, но мне в нём это и нравилось. Я его полюбила за это, а не вопреки этому. Мужчин, похожих на меня, из моей среды, своих, я вообще как мужчин не воспринимаю. Рафинированный интеллигент для меня не мужчина, особенно если он к тому же ещё и еврей. Физическую близость с ним я ощущала бы как кровосмесительство, близость с родным братом. Мне даже с Игорем мешала наша многолетняя дружба, от неё был всё-таки привкус инцеста. Игорь был не такой, как я, я принимала его непохожесть и готова была к ней приспосабливаться, меняться. И Игорь принял меня с моим миром, с моими друзьями, мамой, братом и мамиными друзьями. Он хотел войти в наш мир и стать в нём своим, во всяком случае нужным, а лучше необходимым. Благодаря этому взаимному желанию, готовностью идти навстречу друг другу, у нас все и получилось.
У Норы всё было иначе. Володину непохожесть она воспринимала как неправильность, которую непременно нужно исправить. Она не допускала, что в его отличии может быть какая-то своя правота. Она считала, что он должен полностью стать таким, как Эмиль, как она, как я… Чтобы его сделать таким, она сразу же взялась за дело и работала, не покладая рук. Когда она навестила нас в Станиславе в 1959 году, - это когда мы в ресторане-то сидели, - она рассказала мне об этом, и я пришла в ужас. Пыталась ей объяснить, что так нельзя, что так не может быть, чтобы она всегда и во всём была права, а он всегда и во всём был неправ. Она доказывала мне, что так оно и есть, а я говорила, что даже если это так, то она должна принять его со всей его неправотой. Не нужно всё время тыкать его носом в его несовершенства, в его ошибки. Это какая-то не женская роль. Нора не хотела меня слушать, и я поняла, что этот брак обречён. Кстати, тогда из Станислава мы с Норой съездили в Карпаты, и в Косове Нора купила две роскошные гуцульские безрукавки - дублёнки, богато расшитые, просто музейного уровня вещи. Одна безрукавка предназначалась Володе, другая - Эмилю. Несмотря на все разногласия Нора с Володей прожили вместе, кажется, 8 лет. Была любовь, была страсть, а значит, было и счастье.
Володя сам понимал и чувствовал, что он человек не нашего круга, и замечал, что его воспринимают не совсем как своего. Так было с подарком Виктора Некрасова. Я об этом уже когда-то в какой-то связи рассказывала, но сейчас повторю, чтобы вы меня лучше поняли. Виктор Некрасов, - его все называли Вика, и мы с вами его будем так называть, - вернулся из зарубежной поездки, кажется, из Америки и всем привёз подарки. Семёну Лунгину для сына Павлика (теперь это известный кинорежиссёр Павел Лунгин) он привёз модель шхуны Христофора Колумба «Святая Мария». Корабль был в виде конструктора. Детали конструктора лежали в коробке, и из них нужно было собрать судно. Павлика подарок нисколько не заинтересовал, а Семён и Вика собирали шхуну, не отрываясь, чуть не ночь напролёт, с большим увлечением и азартом, и когда собрали, очень гордились и не могли налюбоваться на дело своих рук. Другим друзьям Вика привёз подарки в том же роде, а Володе Тендрякову он подарил ковёр. Володя был кровно обижен, оскорблён в лучших чувствах до глубины души. Он тоже возвышенный человек - не хуже других, а ему почему-то дарят какой-то пошлый ковёр. Вика заметил его обиду, понял свою ошибку и заменил ковёр какими-то замечательными шахматами. Не то чтобы Володя был страстный шахматист, но всё-таки шахматы - это был приличный подарок.
У меня с Володей сразу сложились хорошие отношения. То, что он был «другой», этому нисколько не мешало. Володя вызывал уважение. Как-то сразу чувствовалось, что он писатель, ему было свойственно какое-то серьёзное всматривание в жизнь. Я с ним говорила и видела, что он и в меня всматривается, хочет понять, запомнить особенности речи, жесты, как бы включает меня в какую-то свою коллекцию, вдруг пригодится. Меня это нисколько не обижало, пусть использует. Хотя разница в возрасте между нами была совсем небольшой, но Володя воспринимал меня как младшую, так со мной и обращался. Когда я что-нибудь говорила, а мне было свойственно произносить пламенные речи, он всегда улыбался, иногда смеялся. Чем-то я его забавляла и, кажется, вызывала умиление. Ему понравилась моя статья «У театральной афиши», которую я написала для журнала «Театр», а она в журнал не пошла, оказалась «непроходимой». Мне Нора рассказала, что, прочитав статью, он кричал: «Какая талантливая девка!» - и при этом стучал кулаком по столу. Говорил: «Её нужно поддержать, нужно, чтобы она продолжала писать, нужно ей помочь опубликоваться».
Мне было интересно володино лицо, я его не могла понять. Несмотря на блондинистость, лицо его было не русское, даже не славянское. Люди, населяющие север России: Архангельскую, Вологодскую области, Карелию и пр. - это особая порода. Этот регион столетиями бездорожьем был отделен от внутренней России и открыт, соединен водными путями с северными странами Европы: Финляднией, Швецией, Норвегией, Данией и даже Великобританией. Экономически с этими странами он был связан больше, чем с Россией. И там сформировался особый антропологический тип. Вот к нему принадлежал Володя Тендряков. Чтобы разобраться в володином лице, с ним нужно было поэкспериментировать, и я предложила Володе и Норе такой эксперимент. Сказала, что нужно володину голову повязать какой-нибудь чалмой, которая закрыла бы все его светлые волосы, а брови и ресницы густо намазать чёрной тушью, брови немного удлинить и сделать более широкими. По контуру верхней губы нужно провести тоненькие чёрные усики. Вот если мы это сделаем, мы многое поймём и будем очень удивлены. Нам кажется, что мы знаем володино лицо, и знаем, что он за человек, а у него может быть лицо совсем другое, и, значит, человек он другой. Несколько штрихов чёрной тушью могут изменить его лицо до полной неузнаваемости. Когда-то в студенческие годы мы сделали такой эксперимент с лицом Игоря. Его лицо мы всегда видели как очень русское, национальное, а когда мы его вот так подгримировали, его лицо оказалось гораздо более универсальным. И мы поняли, что если всё его лицо покрыть чёрным, то он вполне сойдёт за негра, и его широковатый курносый нос Иванушки-дурочка может вполне оказаться негритянским носом. Володя с интересом выслушал рассказ об эксперименте с лицом Игоря, смеялся, но от эксперимента со своим лицом отказался. В отличие от Игоря он в ГИТИСе не учился, и лицедейство казалось ему занятием неприличным.
Володя не казался мне ни красивым, ни привлекательным мужчиной, но, возможно, я была не права. В Стерлитамаке я встретилась с Майей Забулис, володиной одноклассницей. Я была в Стерлитамаке в командировке от журнала «Советская женщина», а моими соседями в гостинице оказалась концертная бригада Ленинградской филармонии. Тогда устраивали сборные концерты. В концертную бригаду включали и певцов, и пианиста или скрипача, и танцоров, и чтецов. Вот чтецом в этой бригаде была Майя Забулис. Я её сразу узнала. Она снималась в фильме «Чужая родня» по повести Тендрякова «Не ко двору». Она там играла не главную роль, но ролью второго плана её тоже не назовёшь. Главные роли там играли Мордюкова и Рыбников. Герой Рыбникова был влюблён в героиню Мордюковой и женился на ней, но оказался не ко двору. Он попал в семью собственников, где главным считалось материальное благополучие и где к общественному благу были равнодушны. А героиня Майи Забулис была очень положительная и была тайно, без взаимности влюблена в героя Рыбникова. Майя рассказала мне, как они с Володей неожиданно встретились на съёмочной площадке, и оба очень обрадовались встрече. Так вот, Майя мне рассказала, что в школе Володя считался самым красивым мальчиком и все девчонки были в него влюблены. Я его таким не видела, может быть, война его сильно изменила.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Тем, кто хочет поддержать блог, напоминаю две ссылки:
paypal.me/tareeva1925
money.yandex.ru/to/410017240429035