Мнения: Певца революции убила поэма «Двенадцать»
140 лет назад в Санкт-Петербурге родился великий Александр Блок. Бердяев называл Блока «самым замечательным русским поэтом». Вторым в этом списке у Бердяева был Есенин. По сей день имя Блока прочно связано в нашей памяти с расцветом культуры в начале XX века. Мы говорим: «Блок», и подразумеваем весь Серебряный век, а не отдельное течение символизма, в рамках которого происходило соперничество Блока с Андреем Белым. 140 лет назад в Санкт-Петербурге родился великий Александр Блок. Бердяев называл Блока «самым замечательным русским поэтом». Вторым в этом списке у Бердяева был Есенин. По сей день имя Блока прочно связано в нашей памяти с расцветом культуры в начале XX века. Мы говорим: «Блок», и подразумеваем весь Серебряный век, а не отдельное течение символизма, в рамках которого происходило соперничество Блока с Андреем Белым.
Блок всей душой принял революцию 1917 года. Воспел ее в знаменитой поэме «Двенадцать» и сам растворился в стихии, которая подарила ему последнее великое вдохновение. Блок сгинул в прорве революции, которая «всегда пожирает своих детей». Перед самым концом, за полгода до смерти, он успел сказать свою знаменитую речь о Пушкине. Речь получила название «О назначении поэта». Впервые Блок прочитал ее в Петрограде со сцены Дома литераторов в годовщину смерти Пушкина, 11 февраля 1921 года.
О том, как это было, Владислав Ходасевич вспоминал: «Свое вдохновенное слово о Пушкине он читал последним. На нем был черный пиджак поверх белого свитера с высоким воротником. Весь жилистый и сухой, обветренным красноватым лицом он похож был на рыбака. Говорил глуховатым голосом, отрубая слова, засунув руки в карманы».
О чем говорил Блок, прежде чем из зала раздались овации? У поэта есть три извечные задачи: услышать звук стихии, облечь этот звук в форму гармонии и выплеснуть получившийся результат в мир. Вдали от мирской суеты творит свое благородное дело поэт. Чернь не может понять высоких его устремлений, она старается поставить поэта на служение своим обыденным делам, например, делу образования. Но поэт не может позволить, чтобы чернь и чиновники от литературы похитили его покой и волю.
Поэт – сын тайной свободы, каким был великий Пушкин! Таким видел назначение поэта уже смертельно больной Блок. В этой речи Блок, я убежден, оправдывался за поэму «Двенадцать». За то, что он, поэт, заговорил в стихах на языке той самой черни, революционной массы. Многие из коллег-писателей (например, А.М. Ремизов) восторгались свободой Блока, который позволил прозвучать голосу улицы в своей поэме. Но были и такие, как И.А. Бунин, который сказал по поводу «Двенадцати»: «Поэту я этого не прощу».
Поэма «Двенадцать» вызвала восторг, изумление. Как в среде интеллигенции, так и простого народа. Все эти ваньки и катьки из его поэмы носили Блока на руках за то, что он заговорил на их языке, выразил кровожадный дискурс революции, ее простую логику: «бурлит наш разум возмущенный», потому и идем убивать.
Уважение к фигуре Блока в народной среде было огромным. Об одном таком примере повествует Юрий Аненков. В октябре 1919 г. на квартиру С.М. Алянского, в которой после дружеского вечера остался ночевать Блок, пожаловал комиссарский патруль. Фактически сбылась язвительная фраза, которую записала в своем дневнике Зинаида Гиппиус: «Говорят, что Блоку подселили красноармейцев. Хорошо бы двенадцать!».
Пусть не двенадцать, а человек пять, среди ночи вломились в квартиру к спящей интеллигенции. Представители новой власти требовали проверки документов у представителей враждебного класса. Как пишет Юрий Аненков:
«Комиссар звенел и брякал всем своим существом. Топтались милиционеры.
– Не шумите, товарищи, – произнес Алянский, – там спит Александр Блок.
– Деталь! – ответил комиссар. – Который Блок, настоящий?
– Стопроцентный!
Комиссар осторожно заглянул в соседнюю комнату:
– Этот?
Алянский кивнул головой. Комиссар взял со стола портфель и шепнув Алянскому с улыбкой “хрен с вами!”, вышел на цыпочках, уводя с собой милиционеров».
Очень возможно, что этот комиссар не читал «Двенадцати», но он слышал о Блоке!
Поэма «Двенадцать» была написана Блоком в двадцать дней, с 8 по 28 января 1918 года, и была напечатана в газете «Знамя труда» 3 марта 1918 года. Успех поэмы, кроме уважения у простого люда, принес Блоку массу хлопот. Поэт участвовал в многочисленных заседаниях, подтверждая «делом» свою славу поэта революции. Левиафан советского государства взял в оборот подпевавшего ему поэта. И всё это на фоне лишений того времени.
Борис Зайцев вспоминал: «Люди близкие передавали, что Блок в страшном упадке, что надорвано его здоровье, – он не пишет, окончательно во всем разуверился и едва жив… Революция подорвала Блока сильно. Он таскал наверх дрова, дурно питался, холодал…». Он еще что-то писал, но все это была, как говорится, «такая проза»! Как написанный им в 1919 году исторический очерк «Последние дни императорской власти». Так Блок перестал сочинять и заболел. Считается, что свое последнее стихотворение «Пушкинскому Дому» он написал в феврале 1921 года.
Болезнь изменила прежде мечтательный облик поэта. Это заметили все. Вот, каким увидел Блока в последний раз Владислав Ходасевич: «…ясно и твердо помню, что страдание и отчужденность наполняли в тот вечер все его существо». Сказано это о поэтическом вечере Блока в Малом театре 1 марта 1921 года. Спустя два месяца, 1 мая, Блок уезжает с выступлениями в Москву.
На одном из них, в Доме Герцена на Тверском бульваре, присутствовал Борис Зайцев. Вот, что он записал в память о том событии: «Мы позвали Блока, он вошел, все аплодировали. Но какой Блок! Что осталось в нем от прежнего пажа и юноши… Лицо землистое, стеклянные глаза, резко очерченные скулы, острый нос, тяжелая походка, и нескладная, угластая фигура». Свою смерть поэт воспел еще в 1908 г., за 13 лет до того, как она пришла к нему:
Я, наконец, смертельно болен,
Дышу иным, иным томлюсь,
Закатом солнечным доволен
И вечной ночи не боюсь…
Максим Горький и Луначарский просили за Блока, но советская власть так и не выпустила за границу на лечение певца своей революции. 4 июня Блок писал матери: «Делать я ничего не могу, потому что температура редко нормальная, все болит, трудно дышать». Перед смертью, в забытьи поэт был одержим идеей уничтожить все экземпляры поэмы «Двенадцать».
Поэма не давала ему покоя до самого конца. Блок умер 7 августа 1921 года в своей петроградской комнате по адресу ул. Декабристов, 57, кв. 23. Как говорит Ходасевич, «оттого что не мог больше жить. Он умер от смерти». Через два дня, 9 августа, в газете «Известия» был напечатан некролог. Заголовком стояло взятое в траурный прямоугольник имя «А. А. Блок».
Автор некролога П.С. Коган писал: «Ушел в вечность последний трубадур «прекрасной дамы», запоздалый романтик, дорого заплативший за свой поздний приход в мир… «Двенадцать» – самое волнующее и загадочное произведение, рожденное революцией… Помню первый приезд Блока в Москву в мае прошлого года. Еще цветущий и бодрый, читающий свои стихи перед аудиторией, переполнившей залу Политехнического музея. И второй приезд в мае нынешнего года. Худой, измученный, озлобленный, без веры и надежды, с опустошенной душой… Теперь его нет… Голубой цветок недолго мог вынести удары революционной бури».
Друг Блока Юрий Аненков нарисовал посмертный его портрет. Увидевший этот рисунок Евгений Замятин был совершенно ошеломлен, он написал: «…Не портрет мертвого Блока, а портрет смерти вообще…». Как известно, Блок был красив, но смерть не оставила почти ничего от былой красоты поэта.
10 августа 1921 г. Блок был похоронен на Смоленском кладбище города Петрограда. Гроб несли на руках. Был день празднования Смоленской иконы Божией Матери. Ахматова плакала, когда гроб спускали в могилу. Позднее она написала свои знаменитые строки:
Принесли мы Смоленской заступнице
Принесли Пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее,
Александра, лебедя чистого.
Любовь Дмитриевна, супруга Блока, пережила его на 18 лет и оставила довольно откровенные мемуары об их отношениях. Не будет преувеличением сказать, что после смерти Блок оказался зачислен погубившей его властью в разряд литературных классиков. В 1936 г. вышло 12-томное собрание сочинений поэта – оборот абсолютно невозможный для наследия, к примеру, Есенина или Мандельштама в это время. Официальное признание со стороны властей обернулось для Блока еще одним унижением. В 1944 г. власти, по сути, надругались над его прахом, когда могилы Блока, его деда, бабушки, матери и тетки были перенесены со Смоленского кладбища на Литераторские мостки Волкова кладбища. Советская власть не поставила креста на могиле Блока, по сей день за оградой стоит языческий обелиск из черного камня с барельефным портретом поэта. Слева от обелиска три белых плиты – надгробия близких.
Дух поэзии Блока после «Стихов о прекрасной даме» был ницшеанским. Он воспевал красоту гибели, пророчествовал о новом, антихристианском идеале. Верно сказал о нем и Андрее Белом Борис Зайцев: «Оба оказались – по-разному – но вроде одаренных лжепророков». Трагическая судьба Блока выглядит возмездием и искуплением – слишком много было отдано поэтом на служение стихии антигуманизма.
В 2017 году я был у его могилы на Литераторских мостках. Стоял конец марта, пели птицы. На могилах поэтов полагается читать стихи. У меня была с собою маленькая книжечка стихов Блока, которую я раскрыл тогда наугад.
Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот,
Какая ложь, какая сила,
Тебя, прошедшее, вернет?
Теги: поэзия , русская литература