Протоиерей Андрей Ткачёв: "Интернет – костыли современного человека"
Один ныне здравствующий учёный муж сказал такую афористичную фразу: в начале было Слово (как мы это знаем из Евангелия от Иоанна), а в конце будет цифра. Но слова, а это и буквы, и цифры, между собой связаны. Во всех древних языках, включая церковнославянский, каждой букве соответствует некая цифра. И любой буквенный текст можно переложить в цифровой код. Теперь мы это знаем и благодаря компьютерным технологиям: при помощи нуля и единицы можно расшифровать и зашифровать всё что хочешь. То есть самой цифры бояться не надо, потому что она родовым сходством и близостью соединена с буквой.
Проблема в другом. Представьте типичную картину современности: приглашает парень девушку, например, в кафе, и они оба сидят, друг напротив друга, и эсэмэсятся. Не разговаривают, не смотрят друг другу в глазки, за ручки друг друга не держат. Над этим мы много раз смеялись, плакали, тужили, горевали и удивлялись, думая: ну как так можно? Неужели машинка, гаджет может вытеснить из жизни живое общение?
Церковь же, напротив, во все времена предполагает живое общение с прихожанами. Нужно смотреть в глаза тем, кому проповедуешь, нужно брать на руки тельце малыша, которого окунаешь в воду при Крещении. Нужно возложить епитрахиль и руку на голову кающегося. То есть нужен тактильный, зрительный и душевный контакт. И нам, священникам, на самом деле, претит интернетная деятельность как главная. Она – всего лишь костыль. То есть всеми нашими теле-, радио- и интернет-передачами... мы просто даём костыли нашему поломанному современнику. Потому что ему тяжело самому ходить ножками. И это только помощь.
На самом деле, апостольский способ проповеди – уста к устам, глаза к глазам.
Не хочу, – говорит Иоанн Богослов, – писать вам на бумаге чернилами, а надеюсь прийти к вам и говорить устами к устам.
И мы не одни такие. Например, чем отличается театр от кино? Театральному деятелю нужно, чтобы была искра между ним и залом. Вообще кошмар – играть при пустом зале, представляю, как это мучительно для сердца. Есть, конечно, жанр телеспектаклей, когда пустой зал и стоит кинокамера, снимает спектакль. И в итоге они по вкусу совсем другие. Потому что зал пустой. Потому что отсутствуют энергетические потоки от сочувствующего зала. И это знает каждый актёр, это прописная истина.
В этом отношении актёры и режиссёры – наши друзья. Они, как и мы, на карантине истосковались по зрителю. Потому что им, как и священникам, нужно видеть глаза. Он может увидать одни горящие глаза где-то в середине зала – и всю пьесу играть для него. Потому что понял, что там сидит человек, для которого это нужнее всего. Отсутствие людей, присутствие монитора – и для вас, и для нас это такое мучение, такая пощёчина, такая лёгкая форма издевательства.
Да, не все дружим, конечно, многим актёрам и режиссёрам Церковь до лампочки, многие актёры и режиссёры являются врагами Церкви. Как и многие церковные деятели тоже плевали на театр, никогда в него не ходили и никогда не пойдут. Хотя это и странно. Но в современном мире очень важно собирать вокруг себя друзей, потому что мир холодный, а дружба согревает. И я думаю, что наши друзья в этом цифровом мире – это те, кто работает в формате "человек с человеком".
Само собой, это и врачи. Им нужно сначала пощупать, ощутить пульс – и лечение уже началось. Откройте рот, скажите "а-а-а". Врачу нужен тактильный контакт с пациентом. Это и музейные работники. И все эти онлайн-лекции при пустых музейных залах в духе "вот, здесь висит такая-то картина", в принципе, хорошо. Потому что мы мало что знаем обо всех этих полотнах, о том, кто их написал, и сейчас появилась такая возможность. Но музейным работникам очень важно собрать вокруг себя группу заинтересованных людей, не шуршащих мороженым, не разговаривающих во время объяснения, не разбегающихся по залу, не щёлкающих фотоаппаратами, а внимательно слушающих. Это наслаждение, это радость для любого экскурсовода.
А потому музейные работники – тоже наши друзья. Хотя в реальной жизни некоторые священники считают их скрытыми врагами, захватившими наши храмы. А они, в свою очередь, тоже зачастую считают нас своими врагами, потому что мы пытаемся отобрать у них что-то, конкурируем за собственность. Но это всё ерунда. На самом деле мы друзья, потому что наша работа предполагает личный контакт: глаза в глаза, уста к устам, душа к душе.
Поэтому нам нужно быть вместе, иначе цифра нас съест. И хотя, как я уже сказал вначале, слово и цифра имеют между собой родовую близость, цифра холодная, цифра отстранённая, и она, действительно, зачастую враг слову. Нам нужно близкое общение, попытка сопротивления отчуждению человека от человека, а когда между ними экран, мы друг друга не видим.
Эти времена нам нужно вместе пережить и преодолеть. Но проблема в том, что мы даже писем друг другу не пишем. Любой дореволюционный крестьянин, если был обучен грамоте в церковно-приходской школе, порой писал такие письма, что это самая настоящая литература. А сегодня даже самый образованный человек не может как курица лапой три строчки написать. Не умеет, разучился. Что-то поломалось в голове, рука вывернулась и писать перестал.
И в завершение вновь назову категории потенциальных церковных друзей: это театральные работники, это врачи, это, само собой, учителя и музейные работники. Всем этим людям нужен не монитор, а живой человек. И не камера, а глаза живого слушателя. Предлагаю поразмышлять на эту тему. И может, число друзей у нашей Церкви увеличится. Нам это очень важно.