Нелирический герой

Анна Ревякина о защите семьи в братоубийственной войне

У классика это звучало так: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины…» Моя история, бесспорно, не столь размашиста и велика, но она до сих пор удивляет меня какой-то совершенно кристальной человечностью.

Это было в августе 2014 года, в Донецке шла война, били по самому центру города, огромное количество попаданий по жилым домам, жертвы-жертвы-жертвы. Боль, страх и ужас поселились в сердцах тех, кто принял решение остаться. Те, кто пережили август 2014 года в Донецке, – святые: это мои мама и папа. Меня отправили с ребёнком в Одессу (это была уже Одесса после 2 мая 2014 года) к родственникам – пережидать. Каждый день много раз мы созванивались и всегда они говорили мне, что всё у них хорошо, жаловались только на жару, самую обычную природную жару, а не на то, что с некоторых пор мой город детства превратился в горячую точку.

Мы много перемещались тем летом, прежде чем на излёте нежаркого сентября вернулись в Донецк – в шортиках, футболках, вьетнамках. В двадцатых числах августа мы на несколько дней поехали в Киев. Поезд «Одесса – Киев» прибывал по расписанию в первой половине дня. Чтобы добраться от вокзала до дома наших друзей, мы взяли такси. Обычная машина, обычный таксист – худощавый, в серой майке, на руках старые армейские татуировки. Наш небольшой и видавший виды чемодан разместился в багажнике, я и сын устроились на заднем сидении. Ехать было далеко и жарко, август уже позолотил кроны каштанов, таксист внимательно слушал новости по радио, а потом чертыхнулся и выключил приёмник. Наступила тишина.

 – Вы из Одессы? – прерывая молчание, спросил таксист.

– Да.

Я сделала страшные глаза, как бы намекая сыну, чтобы он молчал и не произносил имя города, откуда мы на самом деле: мы приехали на одесском поезде.

– Как там Одесса?

– Хорошо.

– Я бывал в Одессе, – протянул он, а после почему-то заговорил голосом Жванецкого и рассказал какую-то забавность, которую мне сейчас ни за что не вспомнить.

 За два месяца скитаний мы привыкли, что незнакомцам лучше не говорить, откуда ты на самом деле, реакция может быть самой разной – от сочувствия до оскорбительной ненависти. Я не знаю, каким образом, но разговор всё же перетёк в военное русло, мы заговорили о Донбассе. «Мы в безопасности, – думала я, – этот дядечка в наколках думает, что мы из Одессы». За окном мелькали пейзажи Киева, таксист рассказывал, как надо управлять страной (ну, началось, каждый таксист в душе политолог), сын пытался читать книгу.

 – А у меня два сына , двадцать и двадцать три, – сказал таксист.

– Мальчишки – это хорошо. Они балованные, конечно, но с ними чрезвычайно интересно, – кивнула я.

– Недавно отмазывал их, почти всё бабло отдал…

 Я подумала, что отмазывал он их за какой-то мальчишеский грешок, может, машину разбили или подрались с кем-то.

 – И надо будет, ещё отмажу, займу и отмажу, пахать буду день и ночь, но отмажу, – продолжал таксист.

 Я подумала, что такая отцовская преданность – это, конечно, достойно, но всё же стоит как-то объяснить сыновьям, что папенька не для того горбатится, чтобы их прикрывать.

 – А друг мой своего парня не отмазывал, уже вернулся, и месяца не прошло. Вернулся без ноги, но обещали денег на протез дать. Но что такое протез? – разгорячился таксист. И тут я поняла, что отмазывал он своих детей от очередной волны мобилизации.

– Вы – самоотверженный и любящий отец. Вы – молодец! Сын Вашего знакомого вернулся искалеченным, но вернулся, а ведь мог и погибнуть! – сказала я.

– Да не в этом дело! – таксист вытаращил на меня глаза, – разве дело в калечности или смерти! Дело в том, что я не хочу, чтобы мои сыновья ехали на Донбасс и стреляли в своих братьев!

– Понятно, – протянула я, – у вас на Донбассе родственники.

– Какие родственники! Нет у меня на Донбассе никаких родственников, так, может, парочка знакомых. Я не хочу, чтобы мои сыновья убивали своих братьев – мне русский брат и белорус мне брат. Я на четверть русский, на три четверти украинец. Все мы братья! Вот выстрелит он в брата, а дальше жить как будет, как он с этим будет жить, как детей своих родит, какими будут эти дети? Отмазал и буду отмазывать! А не получится отмазать, спрячу!

  Водитель ушёл в монолог. А я расплакалась. В городе Киеве на заднем сидении такси сидела испуганная поэтесса из Донецка и плакала навзрыд, плакала от того, что таксист Александр Петрович (мы познакомились) готов работать 24 часа в сутки, лишь бы не отправлять своих детей на братоубийственную войну.

И сейчас в мае 2016 года, когда я слышу, как рвутся снаряды, когда читаю сводки, я вспоминаю удивительного таксиста из Киева Александра Петровича, который всеми силами защищал своих мальчиков, защищал не с автоматом в руках, а защищал от автомата. Мои друзья мне говорят: «Только тебе мог попасться такой таксист-пацифист!» Пусть только мне, пусть он даже один на весь Киев, но попался же! И не дал мне утратить веру в то, что не всё потеряно!

В конце поездки мы обнялись, и он прошептал мне: «А я сразу понял, шо вы с Донбасса, а не из Одессы. У вас глаза сиротские, да и шутка моя не понравилась, а одесситы бы оценили! Всё будет хорошо, Аня! Когда-нибудь всё будет хорошо!»