Почему представители либеральной интеллигенции так ненавидят страну, в которой выросли

Что любит либеральная интеллигенция внутри России?

Она любит мир, дружбу, цветочки, открытые границы, полное разоружение в одностороннем порядке, и еще чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем.
Нет, извините.

Без России — это само собой, но все-таки с Латвией.

Ведь кого любит та же интеллигенция — за забором, среди наших ближайших соседей?

Одних милых людей, которые продолжали убивать евреев уже после Второй Мировой — им так понравилось, что они все никак не могли остановиться, бывает, — и даже сейчас они, славные своим брутальным национализмом и религиозным пылом, в самом Евросоюзе пытаются назло всем устроить маленький Талибан-лайт.

Других милых людей, которые просто отказали своим национальным меньшинствам в гражданстве. А что, разве нельзя сделать так, что одни люди в вашей стране — граждане, а другие — не очень?

И еще одних милых людей, про шовинизм и ненависть которых к своим меньшинствам ходили легенды еще в СССР, и которые сразу же после советского распада начали воевать и карать непокорных.

И еще милых людей, градус военизированного патриотического экстаза которых таков, что даже если самую его малость включить случайно в России, — Вселенная прослезится.

Это нам нужно быть добрыми-добрыми, тихими-тихими, мы должны распахнуть свои объятия, да так и стоять неподвижно — улыбаясь, с протянутыми руками.

Зато всем остальным вокруг нас разрешено быть какими угодно — бить, громить, убивать, сажать, лишать документов, махать шашкой и ходить в атаку на жалких полуживотных.

Как сочетается этот принципиальный гуманизм у себя дома — с таким же последовательным согласием на ненависть и жестокость где угодно еще, лишь бы хоть кто-нибудь был против нас, лишь бы нас посильнее побили?

А никак не сочетается.

Интеллигенция никогда не обсуждает это противоречие.

Она, вообще-то известная своей шумной этической рефлексией, глухо молчит.

А я думаю, в этом есть что-то неизбывно подростковое.

Когда на смену ребенку, не мыслящему себя вне дома, вне семьи, приходит подросток — ему все вокруг себя делается противно.

Квартира тесная, надоевшая.

Дача старая.

Родители тупые уроды.

Дед в маразме.

Брат идиот.

Сестра дура.

Не жизнь, а концлагерь.

То ли дело эти прекрасные, эти манящие хулиганы с соседней улицы.

Вы бы видели, как они курят.

Вы бы видели, как они могут ррраз — и в морду хрясь!

Да и предки у них там — крутые. Не то что эти козлы.

И очень хочется к ним убежать.

Хочется обменять свою нудную, свою неправильную жизнь — на другую, чужую, такую, как надо.

Выкинуть этих родителей и выбрать новых.

Снести этот дом и построить… нет, ничего строить не надо, а надо, чтобы просто была тусовка, и все могли бы отовсюду когда угодно приходить, бухать, курить и валяться на траве.

Чтобы было как там, как у них, как где угодно еще, наплевать.

Лишь бы не было собственной жизни.

И это такое родное, такое понятное желание.

Все ведь были подростками.

Но однажды приходит время — для всех приходит, даже для либеральной интеллигенции — сделаться хоть немножко взрослее.

Ощутить вдруг, что твой дурацкий младший брат, твой маразматический дед, твой глупый, ничего не понимающий в жизни папа — родной, а брутальный парень с соседней улицы — чужой, хоть и такой очаровательно нехороший.

Полюбить свою жизнь.

И понять, что она, жизнь, прекрасна именно здесь — а не где-нибудь там, за забором.