Колесница души у греков и индоариев

04.10.2018 13:00

Оригинал у aquilaaquilonis

Связь колесницы с божественным миром является распространённой и древней темой в индоарийской словесности. Религиозный обряд в ней зачастую отождествляется с колесничной гонкой (ayana-, adhvara-), а жертва – с колесницей: «Кто знает божественную колесницу, становится колесничим; божественная колесница воистину есть жертвоприношение» (Ya devarathaṃ veda rathī bhavati; yajño vāva devarathaḥ) (Джайминья-брахмана I.129). О молитве «Ашвина-шастра» утверждается, что она порождена колесничной гонкой богов и сама представляет собой колесницу: «Она есть колесница богов. На этой колеснице богов он (т.е. произносящий молитву) безопасно достигает небесного мира (svargaṃḷ lokaṃ)» (Sa eṣa devarathaḥ; sa etena devarathena svasti svargaṃḷ lokaṃ samaśnute) (Каушитаки-брахмана XVIII.3.4).

Из богов чаще всего колесница отождествляется с Агни как огнём, пожирающим жертву и доставляющим её богам: «“Колесничий обрядов”: поэтому он называется божественной колесницей» (rathī́r adhvarā́ṇām íty āhaiṣá hí devarathás) (Тайттирия-самхита II.5.9.2.6); «“Колесничий обрядов”: будучи колесницей, он везёт жертву богам, поэтому он называется “колесничий обрядов”» (rathīradhvarāṇāmiti ratho ha vā eṣa bhūtvā devebhyo yajñaṃ vahati tasmādāha rathīradhvarāṇāmiti) (Шатапатха-брахмана I.4.2.11). Колесница, которую представляет собой Агни, везёт жертвователя в небесный мир: «Колесница богов запрягается до небесного мира (suvargā́ya lokā́ya)… Агни есть колесница богов… Подлинно он (т.е. совершающий жертвоприношение) запрягает его; запряжённый, он везёт его в небесный мир (suvargáṃ lokám)» (suvargā́ya vái lokā́ya devarathó yujyate… váidevarathó yád agnír… yunákty eváinaṁ sá enaṃ yuktáḥsuvargáṃ lokám abhí vahati) (Тайттирия-самхита V.4.10.1).

Помимо Агни, колесница отождествляется с Вишну и другими богами и в таком качестве покоряет не только земные, но и небесные миры: «Она шагает шагом Вишну. Превратившись в Вишну, она покоряет эти миры. Колесница – это все боги» (Viṣṇukramā́n kramate. / Víṣṇur evá bhūtvémā́ṃḷ lokā́n abhíjayati. / Vaiśvadevó vái ráthaḥ) (Тайттирия-брахмана I.3.5.4). Колесница открывает своему владельцу путь в мир богов – так, во время обрядовой колесничной гонки vājapeya считается, что победившая колесница доставляет царя-жертвователя на небо, однако его колесничий не следует за ним, а остаётся вне небесного мира (suvargā́d lokā́d) (Тайттирия-брахмана I.7.9.6).

Данный индоарийский контекст позволяет лучше понять введение в поэму Парменида, которая открывает собой историю европейской философии в собственном смысле этого слова. Парменид возносится на небо в колеснице, возницами которой служат божественные девы Гелиады (дочери Гелиоса): «Кони, которые меня несут, везли так далеко, как достигал дух, / Когда, приведшие меня, вступили на многославный путь / Божества, который несёт знающего мужа через все веси, – / По нему я нёсся, по нему несли меня многомудрые кони, / Мча колесницу, путеводительствовали же девы. / Пылающая ось в ступицах издавала звук втулки, / Ибо [её] подгоняли два вертящиеся вихрем колеса / С обеих сторон, когда Солнечные девы, / Покинувшие дом Ночи, торопились отвезти [меня] / К cвету, сбросив руками покрывала с голов» (Ἵπποι ταί με φέρουσιν, ὅσον τ' ἐπὶ θυμὸς ἱκάνοι, / πέμπον, ἐπεί μ' ἐς ὁδὸν βῆσαν πολύφημον ἄγουσαι / δαίμονος, ἣ κατὰ πάντ' ἄστη φέρει εἰδότα φῶτα· / τῇ φερόμην· τῇ γάρ με πολύφραστοι φέρον ἵπποι / ἅρμα τιταίνουσαι, κοῦραι δ' ὁδὸν ἡγεμόνευον. / Ἄξων δ' ἐν χνοίῃσιν ἵει σύριγγος ἀυτήν / αἰθόμενος - δοιοῖς γὰρ ἐπείγετο δινωτοῖσιν / κύκλοις ἀμφοτέρωθεν -, ὅτε σπερχοίατο πέμπειν / Ἡλιάδες κοῦραι, προλιποῦσαι δώματα Νυκτός, / εἰς φάος, ὠσάμεναι κράτων ἄπο χερσὶ καλύπτρας) (DK 1.1-10).

Путь Парменида лежит в небесный мир, где его ожидает богиня Правда (Δίκη): «Там – ворота путей Ночи и Дня, / И их объемлют притолока и каменный порог. / Они в небесной вышине заграждены большими створами, / Переменные ключи от которых хранит многокарающая Правда. / Её уговаривающие девы ласковыми словами / Убедили искусно, чтобы она им засов на крюках / Незамедлительно откинула от ворот. Они же / Между створами широкий проём образовали, открыв / По очереди многомедные оси во втулках, / Скреплённые гвоздями и заклёпками. И через них / Прямо направили девы по торной дороге колесницу и коней» (Ἔνθα πύλαι Νυκτός τε καὶ Ἤματός εἰσι κελεύθων, / καί σφας ὑπέρθυρον ἀμφὶς ἔχει καὶ λάινος οὐδός· / αὐταὶ δ' αἰθέριαι πλῆνται μεγάλοισι θυρέτροις· / τῶν δὲ Δίκη πολύποινος ἔχει κληῖδας ἀμοιϐούς. / Τὴν δὴ παρφάμεναι κοῦραι μαλακοῖσι λόγοισιν. / πεῖσαν ἐπιφραδέως, ὥς σφιν βαλανωτὸν ὀχῆα / ἀπτερέως ὤσειε πυλέων ἄπο· ταὶ δὲ θυρέτρων / χάσμ' ἀχανὲς ποίησαν ἀναπτάμεναι πολυχάλκους / ἄξονας ἐν σύριγξιν ἀμοιϐαδὸν εἰλίξασαι / γόμφοις καὶ περόνῃσιν ἀρηρότε· τῇ ῥα δι' αὐτέων / ἰθὺς ἔχον κοῦραι κατ' ἀμαξιτὸν ἅρμα καὶ ἵππους) (DK 1.11-21).

Богиня приветствует Парменида и сообщает ему откровение о подлинном бытии: «И богиня приняла меня благосклонно, рукою / Правую руку взяла и, обратившись ко мне, сказала такое слово: / “О юноша, спутник бессмертных возниц, / На конях, которые тебя несут, достигший нашего дома, / Привет тебе! Ибо отнюдь не злая судьба послала тебя идти / Этим путём – воистину он далёк от тропы человеков – / Но закон и правда. Надлежит тебе всё узнать – / Как непоколебимое сердце доброокруглой Истины, / Так и мнения смертных, в которых нет истинной достоверности”» (Καί με θεὰ πρόφρων ὑπεδέξατο, χεῖρα δὲ χειρί / δεξιτερὴν ἕλεν, ὧδε δ' ἔπος φάτο καί με προσηύδα· / ὦ κοῦρ' ἀθανάτοισι συνάορος ἡνιόχοισιν, / ἵπποις ταί σε φέρουσιν ἱκάνων ἡμέτερον δῶ, / χαῖρ', ἐπεὶ οὔτι σε μοῖρα κακὴ προὔπεμπε νέεσθαι / τήνδ' ὁδόν - ἦ γὰρ ἀπ' ἀνθρώπων ἐκτὸς πάτου ἐστίν -, / ἀλλὰ θέμις τε δίκη τε. Χρεὼ δέ σε πάντα πυθέσθαι / ἠμὲν Ἀληθείης εὐκυκλέος ἀτρεμὲς ἦτορ / ἠδὲ βροτῶν δόξας, ταῖς οὐκ ἔνι πίστις ἀληθής) (DK 1.22-30).

В индоарийской литературе тему колесницы как средства достижения божественного мира содержат как более ранние – обрядовые – тексты, так и более поздние – протофилософские или собственно философские. Одно из наиболее примечательных высказываний последнего рода имеется в Катха-упанишаде: «Знай, что дух – это едущий в колеснице, тело – колесница. Знай, что ум – возница, мысль поистине узда. Говорят, что чувства – это кони, а то, что действует [на чувства] – их пастбище. Мудрецы говорят, что упряжка из духа, чувства и мысли есть душа. Тот, кто живёт неразумно, никогда не упрягает мысли, тому не подвластны чувства, как вознице – непослушные кони. Но тот, кто живёт разумно, кто постоянно упрягает мысли, тому подвластны чувства, как возничему – послушные кони. Тот, кто живёт неразумно, без мыслей, кто всегда запятнан, тот не достигнет того места и вернётся в сансару. Но тот, кто живёт разумно, с мыслями, кто никогда не запятнан, тот достигнет того места, откуда не рождаются вновь. Тот, чей разум – возница, кто обуздывает мысль, тот достигает конца пути, высшего обиталища Вишну» (ātmānaṃ rathinaṃ viddhi / śarīraṃ ratham eva tu / buddhiṃ tu sārathiṃ viddhi / manaḥ pragraham eva ca / indriyāṇi hayān āhur viṣayām̐s teṣu gocarān / ātmendriyamanoyuktaṃ bhoktety āhur manīṣiṇaḥ / yas tv avijñānavān bhavaty ayuktena manasā sadā / tasyendriyāṇy avaśyāni / duṣṭāśvā iva sāratheḥ / yas tu vijñānavān bhavati yuktena manasā sadā / tasyendriyāṇi vaśyāni / sadaśvā iva sāratheḥ / yas tv avijñānavān bhavaty amanaskaḥ sadāśuciḥ / na sa tat padam āpnoti / sam̐sāraṃ cādhigacchati / yas tu vijñānavān bhavati samanaskaḥ sadā śuciḥ / sa tu tat padam āpnoti / yasmād bhūyo na jāyate / vijñānasārathir yas tu manaḥ pragrahavān naraḥ / so 'dhvanaḥ pāram āpnoti / tad viṣṇoḥ paramaṃ padam) (Катха-упанишада, I.3.3-9).

Замечательно сходные мысли высказывает Платон в своём диалоге «Федр»: «Да будет она (т.е. душа) уподоблена соединённой силе крылатой упряжки и возницы. У богов и кони и возницы все благородны и происходят от благородных, а у остальных они смешанного происхождения. Во-первых, это наш повелитель правит двойкой, а затем, и кони-то у него – один прекрасен, благороден и рождён от таких же коней, а другой конь – его противоположность и предки его – иные. Неизбежно, что править нами – дело тяжкое и докучное» (ἐοικέτω δὴ συμφύτῳ δυνάμει ὑποπτέρου ζεύγους τε καὶ ἡνιόχου. θεῶν μὲν οὖν ἵπποι τε καὶ ἡνίοχοι πάντες αὐτοί τε ἀγαθοὶ καὶ ἐξ ἀγαθῶν, τὸ δὲ τῶν ἄλλων μέμεικται. καὶ πρῶτον μὲν ἡμῶν ὁ ἄρχων συνωρίδος ἡνιοχεῖ, εἶτα τῶν ἵππων ὁ μὲν αὐτῷ καλός τε καὶ ἀγαθὸς καὶ ἐκ τοιούτων, ὁ δ᾽ ἐξ ἐναντίων τε καὶ ἐναντίος· χαλεπὴ δὴ καὶ δύσκολος ἐξ ἀνάγκης ἡ περὶ ἡμᾶς ἡνιόχησις) (Федр 246a-b).

Платон представляет душу (ψυχή) трёхчастной: «В начале этой речи мы каждую душу разделили на три вида: две части её мы уподобили коням по виду, третью – вознице» (καθάπερ ἐν ἀρχῇ τοῦδε τοῦ μύθου τριχῇ διείλομεν ψυχὴν ἑκάστην, ἱππομόρφω μὲν δύο τινὲ εἴδη, ἡνιοχικὸν δὲ εἶδος τρίτον) (253c-d). Возница (ἡνίοχος), которого Платон также называет «повелителем» (ἄρχων) и «кормчим» (κυβερνήτης), – это ум (νοῦς): «Сущность, подлинно существующая, зрима лишь кормчему души – уму» (οὐσία ὄντως οὖσα, ψυχῆς κυβερνήτῃ μόνῳ θεατὴ νῷ) (247с). Кони представляют чувства – хотя напрямую Платон их так нигде не называет. Платон также не говорит, чему в этом повествовании уподобляется тело человека, но по косвенным данным можно заключить, что собственно колеснице (ἅρμα). Душа есть «соединённая сила крылатой упряжки и возницы» (246a). Как эта соединённая сила движет колесницей, так и душа движет телом: «Всякая душа ведает всем неодушевлённым, распространяется же она по всему небу, принимая порой разные образы. Будучи совершенной и окрылённой, она парит в вышине и правит миром, если же она теряет крылья, то носится, пока не натолкнётся на что-нибудь твёрдое, – тогда она вселяется туда, получив земное тело, которое благодаря её силе кажется движущимся само собой; а что зовётся живым существом, – всё вместе, то есть сопряжение души и тела, получило прозвание смертного» (ψυχὴ πᾶσα παντὸς ἐπιμελεῖται τοῦ ἀψύχου, πάντα δὲ οὐρανὸν περιπολεῖ, ἄλλοτ᾽ ἐν ἄλλοις εἴδεσι γιγνομένη. τελέα μὲν οὖν οὖσα καὶ ἐπτερωμένη μετεωροπορεῖ τε καὶ πάντα τὸν κόσμον διοικεῖ, ἡ δὲ πτερορρυήσασα φέρεται ἕως ἂν στερεοῦ τινος ἀντιλάβηται, οὗ κατοικισθεῖσα, σῶμα γήϊνον λαβοῦσα, αὐτὸ αὑτὸ δοκοῦν κινεῖν διὰ τὴν ἐκείνης δύναμιν, ζῷον τὸ σύμπαν ἐκλήθη, ψυχὴ καὶ σῶμα παγέν, θνητόν τ᾽ ἔσχεν ἐπωνυμίαν·) (246b-c).

В приведённом выше отрывке из «Катха-упанишады» тело (śarīra-) есть колесница (ratha-), ум (buddhi-) – возница (sārathi-), мысль (mana-) – узда (pragraha-), чувства (indriyāṇi) – кони (hayā-), дух (ātman-) – едущий в колеснице (rathin-). «Катха-упанишада» и «Федр» полностью согласны в отождествлении тела с колесницей, ума – с возницей и чувств – с конями. Более того, Платон уподобляет душу (ψυχή) соединённой силе упряжки (ζεῦγος) из двух коней (т.е. чувств) и возницы (т.е. ума). «Катха-упанишада» передаёт мысль мудрецов о том, что «упряжка из духа, чувства и мысли и есть душа» (ātmendriyamanoyuktaṃ bhoktety (= bhoktā iti) āhur manīṣiṇaḥ). Как «душа» мы в данном случае переводим индоарийское слово bhoktā, буквально означающее «вкуситель». Этим словом называется низшая разновидность души, связанная с чувствами, которая через них «вкушает» плоды телесного мира, откуда и происходит её название. Индоарийские bhoktā и ātman соотносятся между собой примерно так же, как греческие ψυχή и πνεῦμα. Таким образом, в обоих рассматриваемых текстах низшая разновидность души описывается как соединение чувств и ума.

При этом оба текста используют слово «упряжка» (гр. ζεῦγος, индоар. yuktam), образованное от ПИЕ глагольного корня *yewg- «соединять, запрягать, упрягать». В индоарийском производные от этого корня, первоначально касавшиеся только тягловых животных, со временем приобрели важнейший религиозный и философский смысл: «Тот, кто живёт неразумно, никогда не упрягает мысли, тому не подвластны чувства, как возничему – непослушные кони. Но тот, кто живёт разумно, кто постоянно упрягает мысли, тому подвластны чувства, как возничему – послушные кони» (yas tv avijñānavān bhavaty ayuktena manasā sadā / tasyendriyāṇy avaśyāni / duṣṭāśvā iva sāratheḥ / yas tu vijñānavān bhavati yuktena manasā sadā / tasyendriyāṇi vaśyāni / sadaśvā iva sāratheḥ) (Катха-упанишада, I.3.5-6); «Того, кто владеет своими шестью постоянными чувствами, упрягая их себе, не касаются грех и зло. Тело человека – это колесница, дух – возничий, а чувства – кони. Усердный, искусный (человек) спокойно ездит на тех конях, послушных и смирных, точно стойкий ездок на колеснице. Тот, кто твердо держит поводья шести постоянно присущих ему непокорных чувств, – наилучший из колесничих. Вырвались чувства на волю – надо их тотчас же крепко сдержать, словно коней в пути, когда управляешь колесницей» (ṣaṇṇām ātmani nityānām aiśvaryaṃ yo 'dhigacchati / na sa pāpaiḥ kuto 'narthair yujyate vijitendriyaḥ / rathaḥ śarīraṃ puruṣasya dṛṣṭam; ātmā niyantendriyāṇy āhur aśvān / tair apramattaḥ kuśalī sadaśvair; dāntaiḥ sukhaṃ yāti rathīva dhīraḥ / ṣaṇṇām ātmani nityānām indriyāṇāṃ pramāthinām / yo dhīro dhārayed raśmīn sa syāt paramasārathiḥ / indriyāṇāṃ prasṛṣṭānāṃ hayānām iva vartmasu / dhṛtiṃ kurvīta sārathye dhṛtyā tāni jayed dhruvam) (Махабхарата III.202.20-23).

Образованное от того же корня слово yoga-, обозначающее в «Ригведе» и близких к ней по времени текстах упрягание тягловых животных или – в переносном смысле – занятие чем-либо (например, жертвоприношением), начиная с «Тайттрия-араньяки» используется также в знакомом нам значении йоги как особого духовного делания. В том же эпизоде из «Махабхараты», цитата из которого приведена выше, встретившийся брахману охотник объясняет ему суть этого делания: «Всё, о чём ты спрашиваешь меня, имеет корнем подвижничество. Ведь в чувствах (заключено всё): и небеса, и ад; если их сдерживать, то (впереди) – небеса, если давать им волю – ад. Таков полный путь йоги (букв. упрягания) вплоть до подавления своих чувств; в этом корень любого подвижничества, (иное приводит) в ад. Идя на поводу у своих чувств, (люди) неизменно впадают в грех, сдерживая же их, постепенно добиваются совершенства» (tapomūlam idaṃ sarvaṃ yan māṃ viprānupṛcchasi / indriyāṇy eva tat sarvaṃ yat svarganarakāv ubhau / nigṛhītavisṛṣṭāni svargāya narakāya ca / eṣa yogavidhiḥ kṛtsno yāvad indriyadhāraṇam / etan mūlaṃ hi tapasaḥ kṛtsnasya narakasya ca / indriyāṇāṃ prasaṅgena doṣam ṛcchaty asaṃśayam / saṃniyamya tu tāny eva tataḥ siddhim avāpnute) (Махабхарата III.202.16-19).

Как возница обуздывает коней, подвижник должен обуздывать свои чувства. О том же говорит в «Федре» Платон. Повозка (т.е. душа), чьи кони (т.е. чувства) плохо воспитаны возницей (т.е. умом), испытывает сложности, когда сопровождает богов в их поездке по небу: «Великий предводитель на небе, Зевс, на крылатой колеснице едет первым, всё упорядочивая и обо всём заботясь. За ним следует воинство богов и гениев, выстроенное в одиннадцать отрядов… Отправляясь на праздничный пир, они поднимаются к вершине по краю поднебесного свода, и уже там их колесницы, не теряющие равновесия и хорошо управляемые, легко совершают путь; зато остальные двигаются с трудом, потому что конь, причастный злу, всей тяжестью тянет к земле и удручает своего возничего, если тот плохо его вырастил. От этого душе приходится мучиться и крайне напрягаться» (ὁ μὲν δὴ μέγας ἡγεμὼν ἐν οὐρανῷ Ζεύς, ἐλαύνων πτηνὸν ἅρμα, πρῶτος πορεύεται, διακοσμῶν πάντα καὶ ἐπιμελούμενος· τῷ δ᾽ ἕπεται στρατιὰ θεῶν τε καὶ δαιμόνων, κατὰ ἕνδεκα μέρη κεκοσμημένη… ὅταν δὲ δὴ πρὸς δαῖτα καὶ ἐπὶ θοίνην ἴωσιν, ἄκραν ἐπὶ τὴν ὑπουράνιον ἁψῖδα πορεύονται πρὸς ἄναντες, ᾗ δὴ τὰ μὲν θεῶν ὀχήματα ἰσορρόπως εὐήνια ὄντα ῥᾳδίως πορεύεται, τὰ δὲ ἄλλα μόγις· βρίθει γὰρ ὁ τῆς κάκης ἵππος μετέχων, ἐπὶ τὴν γῆν ῥέπων τε καὶ βαρύνων ᾧ μὴ καλῶς ἦν τεθραμμένος τῶν ἡνιόχων. ἔνθα δὴ πόνος τε καὶ ἀγὼν ἔσχατος ψυχῇ πρόκειται) (246е-247b).

Во время своего небесного странствия боги и сопровождающие их души людей созерцают подлинное бытие: «Души, называемые бессмертными, когда достигнут вершины, выходят наружу и останавливаются на небесном хребте; они стоят, небесный свод несёт их в круговом движении, и они созерцают то, что за пределами неба… Мысль бога питается умом и чистым знанием, как и мысль всякой души, которая стремится воспринять надлежащее, узрев бытие, хотя бы и ненадолго, ценит его, питается созерцанием истины и блаженствует, пока небесный свод не перенесет её по кругу опять на то же место» (αἱ μὲν γὰρ ἀθάνατοι καλούμεναι, ἡνίκ᾽ ἂν πρὸς ἄκρῳ γένωνται, ἔξω πορευθεῖσαι ἔστησαν ἐπὶ τῷ τοῦ οὐρανοῦ νώτῳ, στάσας δὲ αὐτὰς περιάγει ἡ περιφορά, αἱ δὲ θεωροῦσι τὰ ἔξω τοῦ οὐρανοῦ… ἅτ᾽ οὖν θεοῦ διάνοια νῷ τε καὶ ἐπιστήμῃ ἀκηράτῳ τρεφομένη, καὶ ἁπάσης ψυχῆς ὅσῃ ἂν μέλῃ τὸ προσῆκον δέξασθαι, ἰδοῦσα διὰ χρόνου τὸ ὂν ἀγαπᾷ τε καὶ θεωροῦσα τἀληθῆ τρέφεται καὶ εὐπαθεῖ, ἕως ἂν κύκλῳ ἡ περιφορὰ εἰς ταὐτὸν περιενέγκῃ) (247с-247d).

Согласно «Катха-упанишаде», «тот, кто живёт разумно, с мыслями, кто никогда не запятнан, тот достигнет того места, откуда не рождаются вновь. Тот, чей разум – возница, кто обуздывает мысль, тот достигает конца пути, высшего обиталища Вишну» (yas tu vijñānavān bhavati samanaskaḥ sadā śuciḥ / sa tu tat padam āpnoti / yasmād bhūyo na jāyate / vijñānasārathir yas tu manaḥ pragrahavān naraḥ / so 'dhvanaḥ pāram āpnoti / tad viṣṇoḥ paramaṃ padam) (Катха-упанишада, I.3.7-9). Так же и Платон утверждает, что совершенным душам не грозит перерождение: «Закон же Адрастеи таков: душа, ставшая спутницей Бога и увидевшая хоть частицу истины, будет благополучна вплоть до следующего кругооборота, и, если она в состоянии совершать это всегда, она всегда будет невредимой» (θεσμός τε Ἀδραστείας ὅδε. ἥτις ἂν ψυχὴ θεῷ συνοπαδὸς γενομένη κατίδῃ τι τῶν ἀληθῶν, μέχρι τε τῆς ἑτέρας περιόδου εἶναι ἀπήμονα, κἂν ἀεὶ τοῦτο δύνηται ποιεῖν, ἀεὶ ἀβλαβῆ εἶναι) (248c).

«Катха-упанишада» утверждает, что не владеющего своими чувствами ждёт новое телесное воплощение: «Тот, кто живёт неразумно, никогда не упрягает мысли, тому не подвластны чувства, как вознице – непослушные кони… Тот, кто живёт неразумно, без мыслей, кто всегда запятнан, тот не достигнет того места и вернётся в сансару» (yas tv avijñānavān bhavaty ayuktena manasā sadā / tasyendriyāṇy avaśyāni / duṣṭāśvā iva sāratheḥ… yas tv avijñānavān bhavaty amanaskaḥ sadāśuciḥ / na sa tat padam āpnoti / sam̐sāraṃ cādhigacchati) (Катха-упанишада, I.3.5-6). Сходным образом Платон в «Федре» ставит судьбу колесницы (т.е. души) в зависимость от того, насколько хорошо её возница (т.е. ум) управляет конями (т.е. чувствами): «Что же до остальных душ, то у той, которая всего лучше последовала Богу и уподобилась Ему, голова возничего поднимается в занебесную область и несётся в круговом движении по небесному своду; но ей не дают покоя кони, и она с трудом созерцает бытие. Другая душа то поднимается, то опускается – кони рвут так сильно, что она одно видит, а другое нет. Вслед за ними остальные души жадно стремятся кверху, но это им не под силу, и они носятся по кругу в глубине, топчут друг друга, напирают, пытаясь опередить одна другую. И вот возникает смятение, борьба, от напряжения их бросает в пот. Возничим с ними не справиться, многие калечатся, у многих часто ломаются крылья» (αἱ δὲ ἄλλαι ψυχαί, ἡ μὲν ἄριστα θεῷ ἑπομένη καὶ εἰκασμένη ὑπερῆρεν εἰς τὸν ἔξω τόπον τὴν τοῦ ἡνιόχου κεφαλήν, καὶ συμπεριηνέχθη τὴν περιφοράν, θορυβουμένη ὑπὸ τῶν ἵππων καὶ μόγις καθορῶσα τὰ ὄντα· ἡ δὲ τοτὲ μὲν ἦρεν, τοτὲ δ᾽ ἔδυ, βιαζομένων δὲ τῶν ἵππων τὰ μὲν εἶδεν, τὰ δ᾽ οὔ. αἱ δὲ δὴ ἄλλαι γλιχόμεναι μὲν ἅπασαι τοῦ ἄνω ἕπονται, ἀδυνατοῦσαι δέ, ὑποβρύχιαι υμπεριφέρονται, πατοῦσαι ἀλλήλας καὶ ἐπιβάλλουσαι, ἑτέρα πρὸ τῆς ἑτέρας πειρωμένη γενέσθαι. θόρυβος οὖν καὶ ἅμιλλα καὶ ἱδρὼς ἔσχατος γίγνεται, οὗ δὴ κακίᾳ ἡνιόχων πολλαὶ μὲν χωλεύονται, πολλαὶ δὲ πολλὰ πτερὰ θραύονται) (248а-b).

Душа, не способная следовать Богу и созерцать подлинное бытие, «исполнится забвения и зла и отяжелеет, а отяжелев, утратит крылья и падёт на землю» (λήθης τε καὶ κακίας πλησθεῖσα βαρυνθῇ, βαρυνθεῖσα δὲ πτερορρυήσῃ τε καὶ ἐπὶ τὴν γῆν πέσῃ) (248с), после чего вселится в человеческое тело. Душа обычного человека обязана провести на земле десять тысяч лет, пережив десять воплощений. По окончании очередной телесной жизни души «подвергаются суду, а после приговора суда одни отбывают наказание, сошедши в подземные темницы, другие же, кого Правда (Δίκη) облегчила от груза и подняла в некую область неба, ведут жизнь соответственно той, какую они прожили в человеческом образе. На тысячный год и те и другие являются, чтобы получить себе новый удел и выбрать себе вторую жизнь – кто какую захочет» (κρίσεως ἔτυχον, κριθεῖσαι δὲ αἱ μὲν εἰς τὰ ὑπὸ γῆς δικαιωτήρια ἐλθοῦσαι δίκην ἐκτίνουσιν, αἱ δ᾽ εἰς τοὐρανοῦ τινα τόπον ὑπὸ τῆς Δίκης κουφισθεῖσαι διάγουσιν ἀξίως οὗ ἐν ἀνθρώπου εἴδει ἐβίωσαν βίου. τῷ δὲ χιλιοστῷ ἀμφότεραι ἀφικνούμεναι ἐπὶ κλήρωσίν τε καὶ αἵρεσιν τοῦ δευτέρου βίου αἱροῦνται ὃν ἂν θέλῃ ἑκάστη) (249а-b). Обратно на небо души возвращаются только после десяти воплощений. Исключением является душа философа, у которого «всегда по мере его сил память обращена на то, чем божествен Бог» (πρὸς γὰρ ἐκείνοις ἀεί ἐστιν μνήμῃ κατὰ δύναμιν, πρὸς οἷσπερ θεὸς ὢν θεῖός ἐστιν) (249с). Такая душа может вернуться на небо после трёх воплощений.

Здесь уместно ещё раз обратиться к сочинению Парменида. Возносясь на колеснице, он достигает границы земного и небесного миров: «Там – ворота путей Ночи и Дня, / И их объемлют притолока и каменный порог» (Ἔνθα πύλαι Νυκτός τε καὶ Ἤματός εἰσι κελεύθων, / καί σφας ὑπέρθυρον ἀμφὶς ἔχει καὶ λάινος οὐδός) (1.11-12). Эти строки определённо навеяны мотивами из Гомера – во-первых, эпизодом из Илиады, в котором Зевс угрожает наказать непокорных ему богов: «Или восхичу его и низвергну я в сумрачный Тартар, / В пропасть далекую, где под землёй глубочайшая бездна: / Где и медяный помост, и ворота железные. Тартар, / Столько далёкий от ада, как светлое небо от дола!» (ἤ μιν ἑλὼν ῥίψω ἐς Τάρταρον ἠερόεντα / τῆλε μάλ᾽, ἧχι βάθιστον ὑπὸ χθονός ἐστι βέρεθρον, / ἔνθα σιδήρειαί τε πύλαι καὶ χάλκεος οὐδός, / τόσσον ἔνερθ᾽ Ἀΐδεω ὅσον οὐρανός ἐστ᾽ ἀπὸ γαίης) (Ил. 8.13-16). Ворота «путей Ночи» (т.е. земного мира) для Парменида тождественны воротам Тартара. Во-вторых, они почти дословно воспроизводят слова из «Одиссеи» о земле лестригонов, где «дороги и ночи и дня сходятся близко» (ἐγγὺς γὰρ νυκτός τε καὶ ἤματός εἰσι κέλευθοι) (Од. 10.86), т.е. восход солнца следует вскоре за его закатом. Лежащие за воротами «пути Дня» (т.е. небесный мир) Парменид понимает как мир света.

В-третьих, пролог поэмы Парменида вдохновлён рассказом «Илиады» о поездке Геры и Афины на Олимп к Зевсу: «В яркую став колесницу, тяжёлой, огромной и крепкой / Вооружилася пикой, сражавшей фаланги героев, / Гнев на себя навлекавших богини могучеотцовной. / Гера проворно бичом погнала лошадей быстроногих. / Сами собой распахнулись у неба ворота, где Орам / Вверено стражу нести для охраны Олимпа и неба, / Вход открывать и опять загораживать облаком плотным. / В эти ворота богини коней своих быстрых погнали» (ἐς δ᾽ ὄχεα φλόγεα ποσὶ βήσετο, λάζετο δ᾽ ἔγχος / βριθὺ μέγα στιβαρόν, τῷ δάμνησι στίχας ἀνδρῶν / ἡρώων, οἷσίν τε κοτέσσεται ὀβριμοπάτρη. / Ἥρη δὲ μάστιγι θοῶς ἐπεμαίετ᾽ ἄρ᾽ ἵππους· / αὐτόμαται δὲ πύλαι μύκον οὐρανοῦ ἃς ἔχον Ὧραι, / τῇς ἐπιτέτραπται μέγας οὐρανὸς Οὔλυμπός τε / ἠμὲν ἀνακλῖναι πυκινὸν νέφος ἠδ᾽ ἐπιθεῖναι) (Ил. 5.745-752). Согласно «Теогонии» Гесиода (893), одной из Ор является та самая Правда (Δίκη), которая принимает Парменида на небе и излагает ему подлинное устройство бытия (а также, согласно платоновскому «Федру», возносит души праведников «в некую область неба»).

Уже в прологе Парменид изображает телесный мир как Тартар и тьму, противопоставляя ему небеса как мир света. Сходные идеи он выражает в «физической» части своей поэмы, представляющей «мнения смертных»: «С одной стороны – эфирный огонь пламени, / Мягкий, очень лёгкий, повсюду тождественный самому себе, / А другому – не тождественный. А с другой – это тоже само по себе, – / Как противоположность – тёмная ночь, плотное и тяжёлое тело» (τῇ μὲν φλογὸς αἰθέριον πῦρ, / ἤπιον ὄν, μέγ'ἐλαφρόν, ἑωυτῷ πάντοσε τωὐτόν, / τῷ δ' ἑτέρῳ μὴ τωὐτόν· ἀτὰρ κἀκεῖνο κατ' αὐτό / τἀντία νύκτ' ἀδαῆ, πυκινὸν δέμας ἐμϐριθές τε) (7.56-59). Как и в прологе, граница между мирами вверена Богине (ή δαίμων), под которой нужно понимать ту же Δίκη: «Более узкие [венцы] наполнены беспримесным огнём, / Те, что за ними, – ночью, между ними же испускается доля пламени, / А в середине их – Богиня, которая всем правит: / Она зачинает проклятое рождение и совокупление всех существ, / Посылая совокупиться самцу самку и, наоборот, / Самке самца» (Αἱ γὰρ στεινότεραι πλῆντο πυρὸς ἀκρήτοιο, / αἱ δ' ἐπὶ ταῖς νυκτός, μετὰ δὲ φλογὸς ἵεται αἶσα· / ἐν δὲ μέσῳ τούτων δαίμων ἣ πάντα κυϐερνᾷ· / πάντα γὰρ <ἣ> στυγεροῖο τόκου καὶ μίξιος ἄρχει / πέμπουσ' ἄρσενι θῆλυ μιγῆν τό τ' ἐναντίον αὖτις / ἄρσεν θηλυτέρῳ) (12.1-6).

Парменид называет рождение словом στυγερός, означающим «ненавистный, ужасный, страшный, печальный» и т.п. (от того же корня происходит название реки подземного мира Στύξ – букв. «ужас, отвращение»). У Гомера это слово применяется к болезни, войне, тьме и смерти. Отсюда следует, что Парменид придерживается пессимистического взгляда на телесное существование. Это подтверждает отсутствие «рождения и гибели» в мире истины, соответствующем небесному миру «физической» части поэмы: «…Сущее примыкает к сущему, / Неподвижное, в границах великих оков, / Оно безначально и непрекратимо, так как рождение и гибель / Отброшены прочь…» (ἐὸν γὰρ ἐόντι πελάζει. / Αὐτὰρ ἀκίνητον μεγάλων ἐν πείρασι δεσμῶν / ἔστιν ἄναρχον ἄπαυστον, ἐπεὶ γένεσις καὶ ὄλεθρος / τῆλε μάλ' ἐπλάχθησαν) (7.25-28). В сохранившихся фрагментах поэмы Парменида (составляющих, по-видимому, около четверти первоначального текста) не упоминается переселение душ, однако, вероятно, Парменид его предполагал, судя по сообщению Симпликия в комментарии к аристотелевской «Физике» (39, 18): «Он говорит, что она (т.е. Богиня) посылает души то из видимого мира в невидимый, то наоборот».

Очевидная общность взглядов Парменида и Платона на земной и небесный миры, судьбу души и телесное существование объясняется тем, что оба они были последователями пифагорейцев. Зависимость Платона от учения Пифагора хорошо известна, а в отношении Парменида Диоген Лаэртский сообщает, что он «учился у Ксенофана, но последователем его не стал, а примкнул к пифагорейцу Аминию… Аминий, а не Ксенофан обратил его к исихии» (ὅμως δ᾽ οὖν ἀκούσας καὶ Ξενοφάνους οὐκ ἠκολούθησεν αὐτῷ. ἐκοινώνησε δὲ καὶ Ἀμεινίᾳ τῷ Πυθαγορικῷ… καὶ ὑπ᾽ Ἀμεινίου ἀλλ᾽ οὐχ ὑπὸ Ξενοφάνους εἰς ἡσυχίαν προετράπη) (О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов IX, 3, 21). Диоген Лаэртский называет здесь духовную практику пифагорейцев словом ἡσυχία, которое позднее было прославлено православными мистиками-исихастами.

(...)

Окончание здесь