Есть женщины в русских селеньях

Фермер, староста, портниха. Если надо — вспашет лихо

Татьяну Пантелееву вся деревня знает. Не то чтобы это удивительный факт, но все же. Троица — она же пригородная. Дачник на дачнике. Горожане про соседей в подъезде часто не в курсах. А деревня растущая. И вообще, весь этот куст. Распроданы совхозные поля: стройка на стройке. Но коров никто не держит. Одна Татьяна на несколько деревень окрест. Не просто держит — выдает востребованный продукт. И потому у нее — паблисити. Фермерша!

К тому же — общественный деятель.

— Да, я — самопровозглашенная староста, — говорит Татьяна. — Администрация Ракомского поселения не возражает.

Слушают старосту, правда, пока не все. Но она не теряет надежды приучить вновь прибывших к порядку. Пусть так строятся, чтобы не захламлялась Троица. А то купят участок, старый домишко снесут, и всю ликвидность эту — куда-нибудь на берег Ракомки.

С гонщиками также борется:

— И лихачить-то негде, а все равно носятся. Ребята, стоп! Вы в де-рев-не! Почувствуйте разницу.

Лет тридцать уже прошло, как поселилась тут сама...

И быть бы президентшей...

Родилась, росла и училась в Ленинграде. Но корни были здешние, поозерские. Отец — из Троицы. После армии осел в Северной столице. В деревне-то система была «палочная» — за трудодни работали. А бабушка тут жила. Где заканчивается Ильмень и начинается Волхов. Татьяна, навещая ее, познакомилась с местным парнем Борисом. Он-то и вернул городскую барышню на «историческую родину».

В 1990-е овдовела Татьяна.

— Скосила болезнь моего мужа. Помнится, бабы шутили: «Ты президентшей станешь!». Уж кем я стала бы, не знаю. Но человек он был активный, рассудительный, справедливый. Умел разговаривать с людьми. Депутатшей я с ним побыла.

Другая на ее месте сбежала бы в город. И было куда: сдавали мужнину новгородскую квартиру. А она только сильнее впряглась.

— И ни разу об этом не пожалела. Это только кажется, что в городе прожить легче. Детей надо было растить, так я банку молока продам — на хлеб есть. И без мяса мы не сидели.

А тянул все-таки Ленинград, который — Питер?

— Какое-то время я туда ездила. Пробегусь по Эрмитажу — всё, программа выполнена. Мне нравится деревенская неспешность. Я хочу ходить своей вольной троицкой походкой. И дети у меня такие же. Сережу вывести из равновесия — это очень надо постараться. Ему одиннадцать лет было, когда отца не стало. «Все, сын, — сказала я ему. — Теперь ты сам должен учиться». Он у меня в отца, такой же основательный и рукастый.

Заступница

Еще одна беда подстерегла её в 1990-е — пожар. Как жить? Неподалеку старый домик разбирали. На дрова.

— Мы с отцом его и взяли, — вспоминает Татьяна. — Перевозили мы, значит, этот материал — какой уж Бог послал, и вдруг откуда-то выпала иконка. Картонная, обледеневшая. И я подобрала ее. Ведь бабушка говорила, что иконы выбрасывать нельзя — грех это большой. Года два строились. Жили в бане. Икона закоптилась, трещинки появились. В общем, отдала я ее в реставрацию. Там сняли лакокрасочный слой, перенесли его на дерево. Потом мне еще и киот сделали. Вот она какая, моя старина — Богоматерь Казанская.

С реставраторами Татьяна знакома — в покупателях у нее «и кремль, и Дворянское собрание». Сказано же, качественный продукт — молочко, творожок.

Хотя сама она всегда просит своих клиентов об одном: не хвалите, скажите лучше, что не так. А они не говорят.

Дворянское наследство

— Вот там еще несколько лет назад маленький домик стоял с березкой, — она показала в окно. — Бабушка моя там жила. Замена я ей тут.

Удивительная вещь: Татьянины коровы, а их у нее четыре, продолжают породу, которая в семье была еще до войны. Бабушка была вывезена немцами в Прибалтику. Вместе с коровой. И с нею вернулась обратно!

Была та родоначальница коровьего племени обыкновенной буренкой, дворянкой, как говорит Татьяна. По «мужской» линии порода давно уже улучшена. Но традиция есть традиция. Чем она так важна?

— Нет у меня объяснения, — отвечает Татьяна. — Важно мне это, и все. Это в душе.

Кстати, одну корову зовут Марта. Вполне по-латышски. Хозяйка тему знает, но дело не в ней. Родилась телочка в марте.

Татьяна не думала ее оставлять. Ветврач уговорил. А Марта такая ласковая выросла — из тех, про кого говорят, мол, залижет до смерти. Будто благодарит за жизнь свою коровью.

Своих коров она называет домашними. А «совхозных» (то есть из больших хозяйств) — детдомовскими.

— О чем я Боженьку прошу? Не меня пожалей, так их. Кто будет держать, если со мной вдруг что-то?.. Дочь Юля вышла замуж аж в Чебоксары. У сына — семья в городе. Но он, спасибо ему, и хозяйство не бросает. Мы тут с ним — как спасатели Малибу. Застрянет кто — Сережа на тракторе вытащит. Нет его — могу и я.

Она чувствует себя наследницей троицких бабушек — последней коренной жительницы не стало в прошлом году.

— Когда они еще в силе были, коров тридцать, наверное, в деревне было. «Манька, ты подоила? — слышишь поутру. — Я-то свою уже выгнала». Будто на соревнованиях. Баба Нина у нас тут долго за старшего была. Боевая женщина! Как-то услышала крики с озера, хвать санки, палку — и на лед. Вытащила мужика. Тот потом к ней с гостинцами заявился. Уж так благодарил...

Майка, Кеша, Малибу

Беседу нашу прервала... свинья. Нет, в дом она не заявилась. Хуже того — пошла гулять по деревне. Сперва Татьяна отреагировала спокойно:

— Майка пригонит.

Майка — собака. У девочки — охотничьи замашки. Судя по ее удалявшемуся голосу, за работу взялась всерьез. Но пришла обратно, вид пристыженный. Пришлось хозяйке подключаться. Вернувшись с успешных поисков, первым делом поинтересовалась у дочери, приехавшей погостить с ребеночком:

— Юля, ты попугая кормила?

А тут еще и попугай...

— Ну да, сидел на кусте и чирикал. Искали хозяев, но не нашли. Теперь это — Кеша.

Случайно он не был на Таити?

— Может, и был. Но пока не рассказывает.

А самой-то Татьяне не хотелось бы какой-нибудь экзотики?

— Что там делать? Ну, день, ну, два. Не мое это — на песке лежать. У меня дел полно. А для релаксации...

И она несет корову. Сшила себе такую мягкую глазастую симпатягу.

— Я же все-таки портниха, это моя первая профессия.

Букеты, рождественские венки, покрывала... Ничего себе, релаксация. Это ж сколько времени надо и усидчивости.

— А мне нравится!

Впрочем, недавно была-таки у нее поездка. Недалеко, правда, зато на районные соревнования по стрельбе. На 23 февраля дело было. Позвонили из «сельсовета»: так и так, команду надо собрать. А помоложе никак? Выходило, что никак. Надо защищать честь поселения.

Потренировались хоть, интересуюсь.

— Да! Сорок лет назад на уроках НВП.

План «б»

Город все-таки наступает. Дело-то не в одних свалках да гонках. Реально скукоживается пространство. Где выпас? Где заготавливать корма?

Когда-то много можно было земли взять. Да они с мужем как рассуждали: раз берешь — значит, должен обрабатывать. Откуда же было знать, какой передел впереди?

— Будем ходить у воды, — говорит Татьяна. — Самый берег не застроят же. На худой конец, есть запасной вариант: огород у меня большой, отгородим половину его и пустим туда коров.

Строго говоря, не фермер она, конечно. Скромнее статус — ЛПХ. Она расшифровывает это как личное приспособленное хозяйство. Потому как приходится приспосабливаться под реалии. Хотелось бы вот купить новый трактор, а не дает банк кредит — сомневается. И в ком! Грамота за второе место среди этих самых ЛПХ, врученная лично Сергеем Митиным, — это что, по-вашему?

Вот что она не станет делать, так это унывать. В конце концов, жизнь не переделать. Какая уж есть. Своим развивается путем. Но жить ведь интересно! Кто бы мог подумать, что Крым вернется в Россию? Да, Татьяна не чужда политики. Наливая молочко, охотно обсудит новости.

Еще она — соцработник. Такой же неформальный, как староста. Найдет время навестить пожилую дачницу, сводить ее, болезную, в баньку.

И как же хорошо, переделав все дела, устроиться на сон на русской печи. Великовата, комнату оккупирует, как дачники поля. Но оно того стоит.

Владимир МАЛЫГИН (фото)