ИГИЛ: СТАРАЯ НОВАЯ УГРОЗА ДЛЯ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА (II)

На фоне относительного затишья и при сохранении массы нерешенных проблем, российский Кавказ все чаще упоминается в «связке» с ИГИЛ. Широкую

ИГИЛ: выход на северокавказский театр На фоне относительного затишья и при сохранении массы нерешенных проблем, российский Кавказ все чаще упоминается в «связке» с ИГИЛ. Широкую известность «Исламское государство Ирака и Леванта» приобрело в июне 2014 года, когда их силами был захвачен Мосул, один из крупнейших и стратегически наиболее важных иракских городов. Тогда около 1300 боевиков захватили правительственные учреждения, что вызвало значительные потоки беженцев и дезорганизацию не только в отдельном городе и в стране в целом, но и на всем Ближнем Востоке. Однако считать ИГИЛ новичком в ближневосточной политической игре не представляется возможным. В октябре 2006 года возникло «Исламское государство Ирак». Наиболее крупными терактами этой структуры стали взрыв автомобилей в центре Багдада (октябрь 2009 года), от которого погибли 155 человек и захват заложников в кафедральном соборе Сирийской католической церкви в иракской столице (октябрь 2010 года), унесший жизнь 58 людей (4). Через шесть с половиной лет «Исламское государство Ирака» стала называться ИГИЛ. В некоторых источниках его также называют «государством Ирака и Сирии» 29 июня 2014 года эта организация заявила о создании «халифата» на подконтрольных ей территориях. На сегодняшний момент у ИГИЛ два основных театра борьбы. Это - Ирак и Сирия. При этом стоит отметить, что, несмотря на требования жесткого следования шариату и претензии на защиту «чистого ислама», эта структура представляет собой «синдикат недовольных». В нем присутствуют и джихадисты, и бывшие офицеры иракской армии времен свергнутого Саддама Хусейна, готовых бороться с США, а также с шиитами Ирака. География участников «Исламского государства» широка. По различным оценкам, в ее рядах порядка 12 тысяч выходцев из разных стран мира, включая и граждан государств-членов Евросоюза (Великобритании, Франции, Германии). И хотя численность россиян (прежде всего, выходцев из республик Северного Кавказа и Поволжья) не столь велика (их оценивают от 500 до 2000 человек), этот фактор ни в коем случае не следует преуменьшать. По справедливому замечанию публициста Арсена Ибрагима, «сегодня “аш-Шишани” (так в арабском мире называют чеченцев и часто вообще выходцев из Кавказа - С.М.) уже звучит как бренд. Быть может, потому, что конфликты теперь глобальные, да и цели тоже. Имена, как с конвейера — точно так же, как «Пепси» или «Кока-Кола», — служат символами глобализации, а бренд набирает ценность благодаря критике больше, нежели от положительных отзывов». (5) В конфликт в Ираке и в Сирии вовлечены и выходцы из Панкиского ущелья (пограничный с Россией Ахметский район Грузии), а также таких грузинских регионов, как Аджария и Квемо-Картли. Их численность оценивается от 100 до 200 человек (6). Одним из центральных персонажей этой сирийско-иракской истории является Умар (Омар) аш-Шишани. Под этим именем известен Тархан Батирашвили (сын грузина и кистинки, как в Грузии называют чеченцев, населяющих Панкиси). В 2008 году он участвовал в «пятидневной войне», но затем не смог найти себя на военной службе. Впоследствии он выехал в Турцию, затем на Ближний Восток, где присоединился к ИГИЛ (7). Точных данных по поводу количества азербайджанцев в рядах ИГИЛ, однако, известно, что к началу 2015 года более 100 выходцев из этой страны было убиты в боях на Ближнем Востоке и порядка 40 стали жертвами внутренних разборок (8). В начале сентября 2014 года сторонники ИГИЛ распространили видеозапись, в которой содержались угрозы в адрес президента РФ Владимира Путина (которому пообещали «падение трона») и заявления о готовности принять участие в «освобождении Чечни и всего Кавказа». (9) И хотя российский президент подвергся виртуальной атаке, в первую очередь, за поддержку сирийского коллеги Башара Асада, северокавказский контекст в этом «послании» тоже присутствовал. И совсем не случайно. Одной из важнейших причин российской позиции по Сирии (в том виде, в котором она последовательно отстаивается с самого начала гражданского противостояния в этой ближневосточной стране) является учет возможных последствий победы радикальных джихадистов в этой стране, соседних государствах, а также коллапса государственности, как таковой на Ближнем Востоке. Как бы то ни было, а уже к концу прошлого года на Северном Кавказе ряд полевых командиров обозначили себя сторонниками «Исламского государства», а не «Имарата Кавказ». Расколы внутри северокавказского диверсионно-террористического подполья бывали и ранее (в 2010 году Умаров разошелся с некоторыми полевыми командирами из Чечни). Однако они не выходили за пределы региона и проходили без вмешательства мощных сил извне (которые хотя бы отдаленно были сопоставимы с ИГИЛ). Новый вызов на фоне старых угроз Между тем, считать «Исламское государство» в полной мере новым вызовом для российского Северного Кавказа было бы не совсем корректно. Для этого есть две веские причины. Во-первых, в последнее десятилетие наряду с дискуссиями о роли и формах ислама и процессов религиозного возрождения идеи и практики вооруженного джихада в северокавказском контексте заметно расширились. Вехами на этом пути стали трагедия в Беслане (сентябрь 2004) (10), нападение боевиков на Нальчик (октябрь 2005), провозглашение «Имарата Кавказ» и ликвидация т.н. «Чеченской республики Ичкерия» (октябрь 2007). С этого времени язык антироссийского движения на Кавказе перестал строиться вокруг сепаратистских символов и лозунгов. Появились новые символы антироссийской борьбы на Северном Кавказе. Вряд ли такие люди, как Саид Бурятский (1982 -2010 гг., Александр Тихомиров, по отцу - бурят, по матери - русский), Виктор Двораковский (род. в 1987 году, этнический русский из Махачкалы, приговоренный в 2012 году за свою деятельность к 23 годам колонии), Виталий Раздобудько (1978-2011, этнический русский, ставропольчанин) могли бы вдохновлять на борьбу защитников светского националистического проекта. На первое место вышли цели создания исламского государства (чьи границы в перспективе могут и не ограничиваться Северным Кавказом) и участия в глобальном джихаде против всех «врагов ислама» (включая не только Россию, но и США, Европу, Израиль). «Мы неотъемлемая часть исламской Уммы. Меня огорчает позиция тех мусульман, которые объявляют врагами только тех кафиров, которые на них напали непосредственно. При этом ищут поддержки и сочувствия у других кафиров, забывая, что все неверные — это одна нация. Сегодня в Афганистане, Ираке, Сомали, Палестине сражаются наши братья. Все кто напал на мусульман, где бы они не находились — наши враги, общие. Наш враг не только Русня, но и Америка, Англия, Израиль, все кто ведут войну против Ислама и мусульман», - заявлял в свое время лидер «Имарата» Доку Умаров. (11) Во многом именно поэтому он и сам «Имарат» были включены в «черные списки» американского Госдепа в 2010-2011 гг. Политический язык, используемый сторонниками «Имарата», также принципиально отличается от языка сепаратистов. На их главном интернет-ресурсе «Кавказ-центр» в материалах проводится последовательная антироссийская, антиамериканская и антиевропейская пропаганда. Так, например, войска США и Великобритании в Афганистане называются «оккупантами», «врагами». (12) Они также называют себя не «освободителями Чечни», а «моджахедами». Свою борьбу они рассматривают, как кампанию против «кяфиров» (неверных) и «мунафиков» (ложных мусульман). Во-вторых, вооруженное насилие на Северном Кавказе и прежде не единожды рассматривались в контексте возможных внешнеполитических угроз для России. В 1990-х – начале 2000-х годов знаковой фигурой «исламистского интернационала» на Северном Кавказе был пресловутый «черный араб» Хаттаб (Хабиб Абдул Рахман, он же «Ахмед Однорукий»). На Северном Кавказе «засветились» такие персонажи, связанные с «Аль-Каидой», как Абу Омар Аль-Сейф, Абу Омар Кувейтский (Абу Дзейт), Муханнад (Абу Анас). Абу Хафс Аль-Урдани, хотя и высказывал публично свои симпатии в адрес Бен Ладена, но никогда не идентифицировал себя с известной террористической сетью. Были и другие фигуры меньшего масштаба (13). Тем не менее, ни «Аль-Каида», ни другие структуры не рассматривали Северный Кавказ в качестве приоритетных театров для своей борьбы, этот регион РФ был, скорее, маргинальным сюжетом в их деятельности, ареной самодеятельности отдельных персонажей. ИГИЛ - явление иного порядка. В нем намного сильнее выражен тренд «интернационализации». Таким образом, на смену слабеющему и теряющему силы «Имарату» приходит набирающий силу и драйв ИГИЛ, у которого намного меньше связей с российской северокавказской почвой, даже если его потенциальные и действующие сторонники оттуда родом. Они (как правило, представители младших поколений) формировались не столько под воздействием пропаганды отечественных исламистов, сколько от «электронных муфтиев» и носителей виртуального разрушающего знания. Для них не только Россия в целом, но и отдельно взятый Северный Кавказ с его особыми традициями исповедания ислама видится, как препятствие для утверждения «правильной веры» (14). И опасность этой «новой волны» необходимо адекватно осознавать уже сегодня, несмотря на все имеющиеся позитивные тенденции. Сергей МАРКЕДОНОВ, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета