Ролики личности в истории
Студента Высшей школы экономики Егора Жукова пытались обвинять в участии в массовых беспорядках (статья 212 Уголовного кодекса). Дело развалилось: и беспорядков не было, и переполненные энтузиазмом следователи перепутали Жукова с другим человеком. Несколько фигурантов «московского дела» оказались на свободе — в строгом соответствии с требованием петиции «Новой газеты» о прекращении уголовного преследования по 212-й статье. Однако отпускать Жукова следственным органам показалось обидно.
Отпустить такого в логике ведомства Бастрыкина, значит, опозорить честь Российской Федерации как они ее, эту честь видят.
Следствие изымает курсовые работы Жукова, одна из которых была посвящена исследованию известной книги Джина Шарпа о ненасильственных методах борьбы против политической диктатуры. В ходе обыска в квартире изымают рубашку, в которой блогер Жуков записывал свои ролики на YouTube. Дело о «беспорядках» прекращают и тут же открывают новое — по статье 280.2 «призывы к экстремизму с использованием интернета». (После декриминализации первой части 282-й статьи, привлекать людей за мыслепреступления предпочитают именно по ней.)
Хоть как-нибудь нужно достать этого наглого студента, посмевшего критиковать власть, понимаете? Беспорядков не было, но в главном-то, намекают следователи, они были правы: Жуков представителей власти на дух не переносит вместе со всей «системой». Критика правительства в такое трудное для страны время приравнивается к преступной деятельности.
И вот следствие морщит лоб, разбирая академическую деятельность юноши, а участники общественной кампании в защиту Жукова готовятся продолжать свою работу.
Наш тезис понятный: недовольство властью не преступление. За слова судить нельзя, а что насилия не было — так это давно всем понятно.
Правда есть опасение, что Жуков где-то в риторическом порыве все же наговорил на «экстремизм», ведь эти статьи сформулированы так, что привлечь можно каждого второго. Мы ждем результатов интеллектуальных усилий следствия.
И вот кандидат физико-математических наук Александр Петрович Коршиков, трудящийся в спеццентре ФСБ, совершает научный прорыв в области лингвистики, который так нужен обиженному следствию (в это трудное для страны время). На основании закрытых методичек, Большой российской энциклопедии и наукоообразных рассуждений о речевых актах Александр Петрович представляет свои выводы, которые ложатся в основу нового уголовного дела Егора Жукова.
С прискорбием Коршиков сообщает, что в большинстве роликов в блоге Жукова призывов к осуществлению незаконной деятельности не имеется. Более того, Жуков последовательно критикует применение насилия против власти и ее представителей: он считает себя теоретиком ненасильственного протеста. Однако на счастье следствия в одном из выступлений на YouTube, еще в 2017 году, восемнадцатилетний студент говорит, что надо хвататься за «любые формы протеста».
Воодушевленный Коршиков строит свои предположения о том, что бы это могло означать. Логика Александра Петровича такова: «любой» — означает какой угодно, а следовательно Жуков наверняка призывает к насилию. У экспертов ФСБ подобные домыслы называются «лингвистическими исследованиями». Наш лингвист даже как будто понимает, что центральный тезис его экспертизы — всего лишь догадка, идущая к тому же вразрез со всеми остальными тезисами Жукова, которые он анализировал. Он начинает рассуждать, что есть дополнительные факторы, «которые делают такую трактовку допустимой», после чего следует еще несколько допусков и домысливаний.
Подобных оснований для уголовного преследования явно недостаточно, и эксперт подкрепляет их цитированием и интерпретацией методов ненасильственной политической борьбы, представленных в списке Джина Шарпа в пересказе самого Жукова. Среди преступлений называется отказ от уплаты налогов, изготовление фальшивых документов, препятствия работе учреждений, мятеж, изготовление фальшивых денег. Ничего из перечисленного Жуков не совершал и ни к чему подобному не призывал, но эксперта беспокоит уже тот факт, что такие методы сопротивления диктатуры можно упоминать публично. Контекст намеренно смещается: так, мятеж и препятствие работе учреждений у Шарпа — это действия, совершаемые сотрудниками государственных структур, перешедшими на сторону протестующих.
Особое раздражение лингвиста вызывает упоминание у Шарпа (также процитировано Жуковым) самосожжения. Это «позволяет предположить, — заключает Коршиков, — что декларация необходимости только ненасильственных методов <…> используется для прикрытия соответствующей агитационной работы Жукова на YouTube».
Наш тезис понятный: недовольство властью не преступление. За слова судить нельзя, а что насилия не было — так это давно всем понятно.
Эксперт так слышит, кто-то «позволяет ему предполагать», а в результате Жуков сидит под домашним арестом, ему грозит пять лет тюрьмы. Больше у следствия ничего нет: похоже, что репрессивный аппарат просто мстит двадцатилетнему студенту Вышки за то, что тот не боится.
Пожалуйста, делайте собственные выводы о том, насколько законно уголовное преследование Егора Жукова.
Кирилл Мартынов,
«Новая»