Чернобыльский спецназ
предисловие редакции
Один из самых страшных моментов четвертой серии сериала «Чернобыль» — как генерал, руководивший операцией по очистке самых загрязненных зон, отправляет своих людей на крышу саркофага — очищать его от кусков графита вручную. Потому что германский робот, которого хотели использовать, сразу вышел из строя — зашкаливал уровень радиации.
Поэтому люди пошли сами. В самодельных свинцовых латах, с лопатами и
пылесосами. Всего 376 человек.
Несколько лет назад «Новая» встречалась с генералом Таракановым. Тогда у нас был спецвыпуск «Чернобыльский спецназ». По нашей просьбе генерал-майор Тараканов рассказал о тех страшных днях, как там все было — с документами, цифрами, фотографиями и теми воспоминаниями, которые никак не зафиксируешь. Похож ли сериал на то, что было на самом деле? Как действительно работали ликвидаторы аварии в смертельных условиях и был ли у них выбор. Об этом — «Чернобыльский спецназ».
Многие об этом знали
Сентябрь 1986 года, третий месяц моей служебной командировки в
Чернобыле. Мои близкие товарищи и сослуживцы разъезжались по домам. Как
правило, офицеры и генералы более одного-двух месяцев тут не
задерживались. Я дал согласие на продление командировки до трех месяцев.
Начальство в Москве не возражало.
Практически все, кто работал на АЭС, имели возможность, сами того не
зная и не замечая, «нахвататься» радиоактивной дряни выше разумных
пределов. Ведь прежде чем посылать на всякие работы солдат, офицеры,
особенно химики, — шли первыми. Они замеряли уровни и составляли
картограмму радиоактивного заражения местности, объектов, оборудования. А
при этом разве возможно было учесть облучение?
Председателя комиссии по ликвидации последствий Чернобыльской
катастрофы Ведерникова сменил Б.Е. Щербина, которому досталось в самые
первые адские дни Чернобыля. Правда, был он тогда недолго. Но я знаю,
что Борис Евдокимович схватил радиации сполна.
До сих пор не могу понять, почему ни правительственную комиссию, ни
химические войска, ни Гражданскую оборону СССР, ни Госкомгидромет, ни
Институт имени Курчатова не интересовали особо опасные зоны, куда были
выброшены сотни тонн высокорадиоактивных материалов в виде графита,
тепловыделяющих сборок (ТВС), тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ), осколков
от них и прочего. Тот же академик Велихов не раз зависал на вертолете
над аварийным третьим блоком, неужели и он не видел эту массу?
Мыслимо ли, что так долго — с апреля по сентябрь 1986 года — из этих
зон ветрами разносилась радиоактивно-зараженная пыль по всему белу
свету!
Радиоактивная масса омывалась дождями, испарения, теперь уже
зараженные, улетучивались в атмосферу. К тому же продолжал «плеваться» и
сам реактор, из которого извергалось немалое количество радионуклидов.
Наверняка многие руководители об этом знали, но радикальных мер никто
не принимал. И как бы ученые-физики из Института имени Курчатова ни
доказывали, что уже в мае реактор прекратил выбросы, — это был чистейший
обман! Последний выброс был зафиксирован радиолокационной станцией
примерно в середине августа. Этим занимался лично полковник Б.В.
Богданов. Ответственно заявляю, что основная тяжесть работы по оценке
радиационной обстановки, вплоть до взятия десятков тысяч проб грунта,
воды, легла на армию. Результаты исследований регулярно докладывались
шифровками в соответствующие инстанции. Наиболее правдивая и полная
карта радиационной обстановки была подготовлена тоже военными.
Сгоревший робот
Однажды на заседании в Чернобыле государственной комиссии докладчиком по радиационной обстановке в регионе был Израэль*Юрий
Израэль — глава Госкомгидромета СССР. Я спросил, почему в докладе дана
такая радужная обстановка — мы-то ее хорошо знали. Ответа не
последовало.
А мы в Киеве, по просьбе предсовмина Украины А.П. Ляшко, брали сотни
проб грунта, листвы, воды. Эту операцию проводили вместе с офицерами,
прилетевшими на вертолетах из Чернобыля, и штабом Гражданской обороны
Украины во главе с генерал-лейтенантом Н.П. Бондарчуком. Помню, как были
отсняты на фотопленку зеленые листочки каштанов на Крещатике. Проявили
пленку, а на ней вовсю светились точки радионуклидов. Эти листочки
спрятали в специальную камеру и через месяц вновь отсняли. Теперь они
были поражены полностью — из точек образовалась паутина. Когда капитан
1 ранга Г.А. Кауров показал негативы А.П. Ляшко, тот ахнул…
Самые же опасные и ответственные работы по дезактивации предстояло
выполнить на кровлях третьего энергоблока, где было сконцентрировано
значительное количество высокорадиоактивных материалов, выброшенных при
аварии на четвертом блоке. Это были куски графитовой кладки реактора,
тепловыделяющие сборки, циркониевые трубки и проч. Мощности доз от
отдельно лежащих предметов были слишком высокие и весьма опасные для
жизни человека.
топлива с помощью пылесосов. Фото: Александр Шеин. Из личного архива Н.
Тараканова
И вот вся эта масса с 26 апреля по 17 сентября лежала на кровлях
третьего энергоблока, площадках главной вентиляционной трубы,
развеивалась ветрами, омывалась дождями в ожидании, пока, наконец,
дойдет черед и до ее удаления. Все ждали и надеялись на робототехнику.
Дождались. Вертолетами несколько роботов были доставлены в особо опасные
зоны, но они не сработали. Аккумуляторы сели, а электроника отказала.
В операции, которой мне пришлось руководить в особо опасных зонах
третьего энергоблока, я так ни разу и не видел робота в работе, кроме
одного, извлеченного из графита — «сгоревшего» в рентгеновских лучах и
ставшего помехой при выполнении работ в зоне «М».
Работа для людей
Тем временем работы по захоронению аварийного четвертого энергоблока
были близки к завершению. В конце сентября «саркофаг» предстояло
перекрыть металлическими трубами большого диаметра. Непростая сама по
себе задача осложнялась еще и тем, что на крышах сооружений, на трубных
площадках лежали тонны высокорадиоактивных веществ. Их во что бы то ни
стало надо было собрать и сбросить в зев разрушенного реактора, упрятать
под надежную крышу. Работа архитяжелая и очень рискованная…
ликвидации последствий на самой ЧАЭС. Фото: Александр Шеин. Из личного
архива Н. Тараканова
Но как подступиться к зонам, где уровни радиации оставались опасными
для жизни? Попытки применить гидромониторы и другие механические
приспособления оказались безуспешными. Кроме того, места разброса
радиоактивных продуктов, прилегающие к вентиляционной трубе главного
корпуса, трубные площадки были труднодоступными: высота сооружений — от
71 до 140 метров. Словом, без активного участия людей такую задачу
выполнить было просто невозможно.
16 сентября 1986 года, в соответствии с полученной шифровкой, я
вылетел на вертолете в Чернобыль. Прибыл в 16.00 к генералу Плышевскому и
тут же отправился с ним на заседание правительственной комиссии,
которое проводил Б.Е. Щербина. Обсуждали предложенный вариант удаления
высокорадиоактивных материалов с крыш ЧАЭС воинами Советской армии.
Участники комиссии погрузились в тягостное молчание. Каждый понимал,
насколько опасной была эта адская работенка для ее исполнителей. Б.Е.
Щербина еще раз перебрал все возможные варианты, ни один из них не был
реальным. Затем речь зашла о месте захоронения высокорадиоактивных
материалов. Решение было единственное — сбрасывать только в аварийный
реактор. Я пытался убедить комиссию задержать предстоящие работы,
сделать специальные металлические контейнеры с большим коэффициентом
ослабления радиации и вертолетами вывозить собранные материалы в
соответствующие места захоронения. Предложение было отвергнуто. Говорили
о дефиците времени: поджимали сроки закрытия «саркофага».
Затем председатель комиссии обратился к генералу и ко мне: «Я буду
подписывать постановление на привлечение для работ воинов Советской
армии».
Решение было принято. Но этим же решением на меня возлагалась
ответственность за научно-практическое руководство всей операцией. На
этом же заседании я предложил подготовить и провести обстоятельный
эксперимент в порядке подготовки к операции.
Подвиг военврача Салеева![]( "Нажмите и перетащите")
17 сентября вертолет доставил нас к месту проведения эксперимента.
Его решили провести на площадке «Н». Особая роль в эксперименте
отводилась кандидату медицинских наук подполковнику медицинской службы
Александру Алексеевичу Салееву. Он на себе должен был проверить
возможность работы в опасной зоне. Салееву предстояло действовать,
используя специальные усиленные средства защиты. На него подогнали
свинцовую защиту груди, спины, головы, органов дыхания, глаз.
и дозиметров. Он на себе проверял возможности работы в опасной
зоне. Фото: Александр Шеин. Из личного архива Н. Тараканова
В специальные бахилы уложили просвинцованные рукавицы. На грудь и
спину дополнительно надели просвинцованные фартуки. Все это, как показал
потом эксперимент, в 1,6 раза снижало воздействие радиации. Кроме того,
на Салеева повесили десяток датчиков и дозиметров. Был тщательно
рассчитан маршрут движения. Надо было выйти через пролом в стене на
площадку, осмотреть ее и аварийный реактор, сбросить в развал 5-6 лопат
радиоактивного графита и по сигналу вернуться назад. Эту программу
подполковник медицинской службы Салеев выполнил за 1 минуту 13 секунд.
Мы, затаив дыхание, следили за его действиями — стояли в проеме,
проделанном взрывом в стене, но так как у нас защиты не было, находились
в зоне 30 секунд...
За минуту с небольшим Александр Алексеевич получил дозу облучения до 10
рентген — это по прямопоказывающему дозиметру. Датчики решили отправить в
лабораторию, только после их расшифровки можно было сделать более
точные выводы. Через пару часов мы получили сведения: они особенно не
отличались от уже известных нам. Акт по результатам эксперимента и свои
выводы доложили членам правительственной комиссии. Комиссия рассмотрела
представленный акт, разработанные нами инструкции и памятки для
офицеров, сержантов и солдат и одобрила их.
Тем удивительней для нас был тот факт, что за весь период работы штаба по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС с июня по ноябрь 1986 года Минздрав СССР не выдавал никаких рекомендаций и не проводил обследований работающих с точки зрения психофизического состояния.
Членам отряда спецдозразведки за 4 месяца работы в условиях высоких и сверхвысоких полей и больших дозовых нагрузок анализ крови сделали только один раз! Дикое равнодушие…
Подготовка к предстоящей операции шла полным ходом. Солдаты вручную готовили средства индивидуальной защиты. Для защиты спинного мозга вырезали из свинца пластины толщиной 3 миллиметра, делали свинцовые плавки — «корзины для яиц», как их прозвали солдаты. Для защиты затылочной части головы изготовили свинцовые экраны наподобие армейской
каски; для защиты кожи лица и глаз от бета-излучений — щитки из оргстекла толщиной 5 миллиметров; для защиты ног — свинцовые стельки в бахилы или сапоги; для защиты органов дыхания подгонялись респираторы; для защиты груди и спины — фартуки из просвинцованной резины; для защиты рук — просвинцованные рукавицы и перчатки.
В таких доспехах весом от 25 до 30 кг солдат походил на робота. Но
эта защита позволяла снизить воздействие радиации на организм в 1,6
раза.
«Как же так?! — не устаю я задавать себе вопрос. — Или мы пришли из
каменного века, чтобы так вот собирать свинцовые листы и вырезать из них
на скорую руку защиту критических органов человека?»
Мне, генералу и человеку, потерявшему в той операции здоровье, стыдно
говорить о столь примитивной защите людей. Не случайно каждому солдату,
сержанту и офицеру приходилось высчитывать время работы — вплоть до
секунд! Я утверждаю: мы берегли солдата больше, чем себя… Мы не
повторили роковых ошибок героев-пожарных. Я уверен, и они могли бы
остаться в живых, если бы знали счет времени и рентгенам… А главное —
если бы имели необходимую спецодежду и защитные средства.
Офицеры и начальники
Академическая наука ничего разумного не разработала в организации
работ в особо опасных зонах. Пришлось самим создавать и на ходу
оборудовать специальный командный пункт (КП). Там мы установили
телемониторы, коротковолновую радиостанцию для связи с АЭС и оперативной
группой Министерства обороны. В особо опасных зонах были выставлены
телевизионные камеры ПТУ-59 с пультом управления по трем осям и
регулировкой фокуса трансфокаторами. Камера позволяла вести обзор и
крупным планом рассматривать отдельные предметы. На этом КП я проводил
инструктаж командиров, ставил конкретные задачи каждому военнослужащему.
Особые обязанности возлагались на выводного и маршрутного офицера.
Выводной офицер нес персональную ответственность за точность соблюдения
времени работ. Он лично подавал команду «Вперед!» и запускал секундомер,
он же давал команду на прекращение работ в зоне и включал
электросирену. В руках этого офицера была жизнь воинов. Малейшая
неточность или ошибка могли иметь трагические последствия. Неменьшая
ответственность возлагалась и на маршрутных офицеров. Сначала
дозиметристы А.С. Юрченко, Г.П. Дмитров и В.М. Стародумов водили их по
сложным лабиринтам в особо опасные зоны. И только после этой подготовки
маршрутный офицер мог выводить свою команду в зону работ. Обычно
маршрутный офицер выводил 10–15 команд солдат, и его дозовая нагрузка
становилась предельной, то есть 20 рентген.
Пока мы обрабатывали данные эксперимента, неожиданно прилетела специальная комиссия, назначенная первым заместителем министра обороны генералом армии П.Г. Лушевым. Председателем комиссии был генерал армии И.А. Герасимов, который в самые тяжелые дни после аварии возглавил оперативную группу Министерства обороны СССР. Не в обиду ему будет сказано, но это был не лучший вариант руководства ликвидацией последствий аварии. Далеко не лучший. Ведь вместе с Н.И. Рыжковым (Николай Рыжков — председатель Совета министров СССР — прим. ред.) и Е.К. Лигачевым (Егор Лигачев — секретарь ЦК КПСС — прим. ред.) 2 мая в Чернобыль прилетел начальник Гражданской обороны СССР генерал армии А.Т. Алтунин.
Именно тогда эти руководители государства обязаны были возложить руководство всей операцией по ликвидации последствий аварии на Гражданскую оборону СССР. Следовало бы немедленно передислоцировать штабГО в Чернобыль и придать ему соответствующее количество войск. А что получилось? Ретивые начальнички отстранили А.Т. Алтунина и,несправедливо упрекнув, отправили его в Москву. К управлению были подключены армейские генералы, порой совершенно некомпетентные. Гражданскую оборону оценили как неподготовленную и недееспособную, технически не вооруженную.
Лигачев и Рыжков, отправив генерала Алтунина в Москву, сыграли неблаговидную роль как в организации ликвидации последствий аварии, так и в судьбе Александра Терентьевича… Я хорошо знал этого человека. Для него это был страшный, непоправимый удар. Вскоре с обширным инфарктом он оказался в кремлевской больнице. Потом повторный инфаркт — и генерала Алтунина не стало…
бета-излучения на глазах, рентгеновский фартук, под которым защита из
свинца 1,6 мм, две пары рукавиц — простые и просвинцованные, вес всей
защиты от 25 до 30 кг. Фото: Игорь Костин. Из личного архива Н.
Тараканова
Разведчики
Так вот, прибыла та самая комиссия из Министерства обороны. В ее составе было восемь генералов, в том числе из Генштаба, Главпура, тыла, химвойск и т.д. Вначале поговорили в кабинете начальника опергруппы. Потом встретились со Щербиной. Позже переоделись и поехали в Чернобыль. Там несколько человек на вертолетах вылетели на осмотр крыш третьего энергоблока и площадок главной вентиляционной трубы АЭС. По команде председателя комиссии вертолетчики несколько раз зависали над крышами третьего блока и у трубы. Члены комиссии своими глазами увидели массу графита, тепловыделяющие сборки с ядерным горючим, ТВЭЛы из циркония, железобетонные плиты и вернулись в Чернобыль.Все снова собрались на совещание и началось обсуждение. Было предложено утвердить дозу одноразового облучения в период выполнения работ в опасной зоне 20 рентген.
В постановлении правительственной комиссии №106 от 19 сентября 1986 года было всего четыре пункта. Первый пункт гласил, что Министерству обороны СССР совместно с администрацией ЧАЭС поручается организовать и выполнить работы по удалению высокорадиоактивных источников с крыш третьего энергоблока и трубных площадок, а последний пункт решения все научно-практическое руководство возлагал на первого заместителя командира войсковой части 19772 генерал-майора Н.Д. Тараканова. Меня лично по этому поводу никто не спросил, не предупредил, тем более что я по образованию инженер-механик, а вовсе не химик. Но оспаривать решение комиссии не стал, просто чтобы не посчитали трусом.В тот же день, 19 сентября пополудни, началась адская операция в особо опасной зоне третьего энергоблока. Через полчаса я был на командном пункте, который размещался на 5001-й отметке. По ежедневным замерам, уровни радиации в блоке у стенки, примыкающей к четвертому аварийному блоку, были 1,0–1,5 рентгена в час, а у противоположной, примыкающей ко второму блоку, — 0,4 рентгена в час. Так что за две недели пребывания на КП по 10 часов в сутки можно было с избытком «набраться» той проклятой радиации…
Первыми в зоны постоянно ходили разведчики, всякий раз уточняя меняющуюся радиационную обстановку. Я назову их имена: командир отряда дозиметрической разведки Александр Юрченко, заместитель командира отряда Валерий Стародумов; разведчики-дозиметристы: Геннадий Дмитров, Александр Голотонов, Сергей Северский, Владислав Смирнов, Николай Хромяк, Анатолий Романцов, Виктор Лазаренко, Анатолий Гуреев, Иван Ионин, Анатолий Лапочкин и Виктор Велавичюс. Герои-разведчики! О них, а не об арбатских трубадурах слагать бы песни…Когда я прибыл на КП, воины батальона уже переоделись и стояли в строю — всего 133 человека. Я поздоровался. Довел официальное распоряжение министра обороны на проведение операции. В конце своего выступления попросил всех, кто плохо себя чувствует и не уверен всобственных силах, — выйти из строя. Строй не шелохнулся…
ПРОДОЛЖЕНИЕ