«Я не за власть и не против власти. Я — за людей, которым не до власти»
В начале июня основатель Фонда «Вера» Нюта Федермессер объявит о своем участии в выборах в Мосгордуму и назовет округ, в котором она будет баллотироваться. В интервью обозревателю «МБХ медиа» Зое СВЕТОВОЙ, взятом специально для «Новой», Нюта рассказала, как постепенно хосписное движение стало ее жизнью, объяснила, почему она поддержала Собянина на выборах и о чем напишет свою первую пьесу, когда хосписы по всей России станут такими же, как Первый московский хоспис, где «обстановка приближена к домашней».
— Мы с тобой знакомы больше 30 лет и не будем делать вид, что это не так. Ты помнишь, как мы познакомились?
— Я помню тебя беременную Филей.
— Это было 37 лет назад, 1982 год. А помнишь историю с костюмом зайца?
— Ты делала мне уши для зайца. Когда твои родители вернулись из ссылки, у вас дома были рождественские вечера и спектакли. И я участвовала и переживала, что все герои, а я играю зайца. А потом, после этого спектакля, ты рассказала мне про воскресную школу, и я туда лет пять ходила вместе с твоими детьми.
— Да, помню, это была такая полуподпольная воскресная школа, ее вел священник, отец Олег Стеняев. А ты потом от веры не отходила?
— Нет, никогда.
Я просто настолько пропиталась человеколюбивым отношением Бога к нам, что очень многое в РПЦ мне категорически чуждо.
И прошло очень много времени, пока я поняла, что в Москве есть храм, где мне комфортно. И к счастью, не один. Это и храм Сергия Радонежского в Крапивниках, и Космы и Дамиана в Столешниках. А вот теперь и храм Троицы в Хохлах. Там, если даже ты пришел туда в первый раз, ты нисколько не почувствуешь себя чужаком.
Вечный герой моих эпических рассказов — баба Маня из нашей деревни Никитино. Всю жизнь она была очень верующей, и когда уже совсем еле ходила, она обязательно хотела быть в церкви на престольный праздник 19 августа — Преображение Господне. И всегда надо было везти ее в Спасо-Смердино, в наш храм. И как-то я везла ее обратно со службы. И она говорит:
«Вот я из последних сил езжу в храм, а помню, была в Петрове, в туалет там пошла. И вот захожу туда, и там в этой вони, в этой грязи стоит женщина, лбом уперлась в деревяшку и молится. Какая разница, где молиться? Почему я должна из последних сил в храм ездить? Мне приятно, но я потом лежу неделю. А она в туалете молилась. Может, тебя оттуда лучше услышат?»
И когда я много лет не могла понять, куда мне приткнуться, меня эти слова бабы Мани все время успокаивали. Я вспоминала их и думала, действительно, какая разница? Если в туалете можно молиться, то и дома можно.
Удивительно, что со мной произошло за последние три-четыре года, как папы не стало, и когда масштаб работы стал другой. В последние пару лет у меня совершенно стал иной посыл в общении с Богом.
У меня, кроме «спасибо», ничего нет, только «спасибо» осталось.
— Мы хотели с тобой говорить о хосписном движении, созданном твоей мамой Верой Миллионщиковой, выведенном тобой на иной, более глобальный уровень, но политика вмешалась в наши планы. Ты идешь в Мосгордуму и официально о своем выдвижении объявишь в начале июня. И в прессе уже написали, что ты вроде бы будешь выставлять свою кандидатуру в 43-м округе, где находится Первый московский хоспис. Об участии в выборах именно в этом округе уже заявили два кандидата от оппозиции — юрист ФБК Любовь Соболь и зампред партии «Яблоко» Сергей Митрохин. 7 мая 2019 года Алексей Навальный написал тебе открытое письмо, в котором попросил не участвовать в выборах в 43-м округе:
«Люди, которые хотят использовать Вас, — злодеи, обманщики и воры. Сейчас они хотят украсть и Ваше имя, и взять в заложники людей, которым Вы помогаете всю свою жизнь. Не давайте, пожалуйста, им этого сделать. Это принесет большой вред и Вам, и Вашему делу, и всем нам».
Что скажешь?
— Ключевая проблема в том, что меня сейчас очень многие намеренно втягивают в какую-то борьбу и противостояние с Любовью Соболь, которые ни мне, ни ей не нужны. Мы в совершенно разных работаем плоскостях.
У Алексея Навального и его команды — а Любовь, как я понимаю, относится к его команде — все достаточно просто. Ты или против власти, или ты за власть.
И дальше появляется какая-то конкретика для борьбы. Сейчас, например, это питание в школах — и противостояние с властью идет через это.
А я вообще в другой плоскости живу, понимаете. Я не за власть и не против власти. Я за людей, которым не до власти, которым все равно, какая власть. Нет никакого соревнования между нами — оно надумывается искусственно, для того чтобы привлечь внимание ко всей этой ситуации. Мне это кажется лишним.
Все, что называется «компромиссами во взаимодействии с властью», для меня вопрос не компромисса, а объема помощи, которая может быть оказана в наиболее сжатые сроки. К сожалению, невозможно целый пласт помощи развить, не взаимодействуя с властными структурами, не касаясь политики. Почему «к сожалению»? Потому что, конечно, я бы хотела, чтобы это все уже было давно сделано, а я бы просто работала в поле, в палатах с пациентами и их родными.
Тебя не устраивает власть — ок, ты так или иначе с этим борешься. А меня вот не устраивают качество и объемы помощи в конце жизни.
Меня не устраивает то, что, несмотря на огромное количество громких заявлений, у нас есть учреждения соцзащиты, учреждения здравоохранения, которые по-прежнему закрыты для родственников и волонтеров.
Я выбираю помогать тем, кому хуже, кто слабее, тем, кто имеет право очень на многое, но совершенно не имеет никаких инструментов для того, чтобы это свое право реализовать. И Дума для них может стать таким инструментом. И я хочу заниматься этим, а не борьбой.
И когда мне говорят — ну вот, вы же поддерживаете, вы же… Я благодарю тех, кто принес мне табуретку, тех, кто до этого дал мне молоток и сказал — послушай, молотком же лучше, чем кулаком стучать. И я буду за это благодарить. Это нормально. Будет помогать федеральное правительство — буду ему говорить спасибо. Будет помогать московское — буду ему. Они действительно помогают, и хорошо. Мне невероятную радость доставляет то, что сегодня не нужно ссориться с властью, чтобы продвигать идеи паллиативной помощи. Это прекрасно. Я буду бороться с отсутствием знаний у медиков, с отсутствием информации у людей. Буду бороться за то, чтобы соблюдались права тех, кто сам за себя постоять не может.
Опять же — эта борьба предвыборная не может быть за кресло. Она может быть только за людей. Пусть люди и выберут, что им важнее.
Ну, очевидно же, что и Любовь, и я продолжим заниматься своей работой вне зависимости от результатов выборов. У меня будет табуретка или у нее. Потом поменяется.
— И все-таки, не понимаю, зачем для этого именно Мосгордума?
— Когда мне предложили стать кандидатом в депутаты, я сначала отказалась. В моем понимании Мосгордума была импотентным органом, который голосует за бюджет города не глядя. Я считала, что это бессмысленная ерунда, которая будет мне только мешать работать. Но это не так. Москву, с одной стороны, вся страна не любит, а с другой стороны, как ни крути, именно Москва задает определенные тренды. Если в Москве сделали, то дальше потихоньку начнется везде. Соответственно, если мы с помощью депутатского мандата зайдем внутрь всех социальных учреждений, проведем независимый аудит, начнем здесь реформировать, открывать, структурировать, реорганизовывать, то в регионах этот опыт воспроизвести будет проще. Мы можем выявить потребность в паллиативной помощи внутри соцучреждений; начать оказывать помощь людям, которые живут там и сейчас не получают никакой медицинской помощи, не только паллиативной.
Если мы с другими фондами сможем разработать и провести через Мосгордуму закон о благотворительности, то и другие регионы смогут. К примеру, фондам нужны офисы. Вот нашему фонду город дал офис, и еще нескольким фондам — и мы действительно будь здоров работаем на этот город, во многом похлеще, чем какие-нибудь государственные структуры. Но почему только нам, а остальным нет? Да вон у нас в центре Москвы сколько заколоченных зданий, которые могли бы приносить пользу. Кроме того, фондам нужна информационная поддержка, социальная реклама.
Москва может — и должна в силу своей лучшей социальной защищенности — быть законодателем. Она должна быть законодателем всего, что про человека.
Потому что у нас возможностей больше.
— Я не верю, что в России сегодня возможны свободные выборы, власть их не допустит. Любовь Соболь ни в каком округе не может победить. И для меня очевидно, что тебя «направили» в этот округ, чтобы потом сказать: вот смотрите, эта Соболь проиграла не потому, что сработал административный ресурс, а потому, что Федермессер гораздо более популярна. Тебя не ранит, что будут говорить, что ты подыгрываешь власти?
— Нет, сейчас меня вообще это никак не ранит. Мне была сделана могучая прививка товарищем Пархоменко после того, как я вступила в ОНФ. У меня теперь иммунитет на всю жизнь, и больше нападки со стороны либеральной общественности меня никогда не будут задевать, огромное ему спасибо.
Вообще тут нужно отступление. Я очень много говорила, что занимаюсь паллиативной помощью и не занимаюсь политикой — это, конечно, не совсем так. Помнишь, когда мы впервые все вдруг сплотились, все гражданское общество, разные НКО? Когда был принят людоедский «закон Димы Яковлева». Мы вышли на марш, мы возмущались, только мы ничего не смогли поменять, потому что мы сплотились, когда закон уже был принят. И я запомнила вот этот день и наш марш похоронный по Бульварному кольцу. Я его по шагам помню. И хорошо помню ощущение стыда и бессмысленности этого действия, потому что после драки кулаками не машут. Надо противостоять или менять, а не уныло и торжественно принимать этот беспредел.
Я тогда не знала про сайт regulation.gov.ru, где якобы для общественного обсуждения вывешиваются какие-то законодательные инициативы. Это сейчас мы его каждый день мониторим: я смотрю, какой очередной «закон Димы Яковлева» будет выходить. Реагировать надо ДО того, как что-то приняли. И когда через пару лет началось обсуждение законопроекта об иностранных агентах, который угрожал бы работе многих благотворительных фондов, то мы все среагировали вовремя, на этапе обсуждения. И мы его все-таки изменили. И можно сколько угодно говорить, что это просто так сложилось. Нет, это не сложилось, это мы так сложили.
Мы подняли такую волну, что этого не случилось. В том числе потому, что благотворительные организации сегодня — это огромная сила. Это уже давно не «третий сектор». С социальной точки зрения мы — первый сектор. В России социально ответственные некоммерческие организации — это не Минздрав и не Минтруд, это благотворительные фонды. Мы меняем и формируем законодательство, а законотворческая деятельность не может не быть политической. Много лет назад фонд «Подари жизнь» занимался изменением законодательства по донорству крови, по трансплантации костного мозга, занимался правом мам оставаться на больничном вместе с детьми не три месяца, а весь период тяжелой болезни, занимался правами женщин, рожающих в тюрьмах. Вместе с фондом «Вера» мы изменили законодательство, сделав обезболивание доступнее. Без фонда «Вера» не было бы у нас сейчас в законе расширено понятие паллиативной помощи — теперь там прописано право и на медицинскую, и на социальную, и на психологическую поддержку.
Так что взаимодействие с властью началось давно. Задолго до того, как Собянин пришел с визитом в хоспис.
И даже до того, как я согласилась на должность директора Центра паллиативной помощи в Москве.
Знаешь, соглашаться на это было очень страшно. Я рада, что это случилось после смерти мамы и папы, потому что, кажется, папа бы умер просто от стресса. Но сейчас — я счастлива. Это очень мое место. И сделать удалось многое. Главное — все хосписы в Москве теперь одинаковые. И это бы не случилось без помощи московского правительства, поэтому поддержать Собянина для меня было абсолютно органично. Вообще-то меня мама научила, что, если мы ходим в гости, на день рождения или еще куда-то, на следующий день надо обязательно человеку позвонить и сказать: большое спасибо, мы очень хорошо посидели. Если тебе кто-нибудь помог, что-то сделал, подарил — скажи «спасибо». Благодарить приятно.
— Что Собянин тебе подарил?
— Он мне ничего не подарил. Но то, что в Москве развитие паллиативной помощи получило поддержку, — это не без него. Безусловно, и мама Лужкову говорила «спасибо». Кстати, когда так некрасиво его убрали, то мама в своей эмоциональной стилистике отправила ему телеграмму. И всех сотрудников собрала и сказала, что если бы не Лужок, то никаких восьми хосписов в Москве бы не было.
Во время предвыборной кампании Собянина у меня не было ощущения, что я иду против каких-то своих принципов. Для меня главное — оставаться в рамках заданной темы.
А вот по поводу вступления в ОНФ сомнения, конечно, были.
Но мне очень сложно дался приоритетный проект по паллиативной помощи, и я переживала, что он не был в итоге принят, а деньги, выделенные на паллиативную помощь, были направлены только на оборудование и обезболивание, а не на аналитику, обучение и развитие помощи на дому. Поэтому я была рада возможности изменить это. И проектом «Регион заботы» я чрезвычайно довольна.
ПРОДОЛЖЕНИЕ