Попал под Гузель: Роман Носиков о вещах пострашнее обвинений Яхиной в плагиате
Поверхностность, наплевательство и плагиат — три кита литературной тусовки, самоназначившейся в элиту России.
В российской творческой тусовке — очередной скандал: именитую писательницу Гузель Яхину обвинили в плагиате.
Историк Григорий Циденков заявил, что новое творение Гузели, роман «Эшелон на Самарканд», представляет собой небрежный рерайт его публикаций в ЖЖ, посвященных изучению голода в Поволжье, и наброска воображаемого сценария для фильма об этих событиях.
Гузель на смогла молчать и ответила историку — в том духе, что если вы историк и работаете с источниками, то должны понимать, что с этими источниками могут работать и другие люди — вот я и поработала:
«Эти реалии тех лет, конечно же, черпаются из архивных документов, поэтому если другой автор публикует другие архивные документы на эту тему, они рассказывают об этих же событиях. Мы действительно, в общем-то, говорим об одном и том же».
В общем, «никогда не извиняйтесь, а лучше скажите: «Надо же, как интересно вышло!»
Однако Циденков, вопреки ожиданиям тусовки, тоже не стал молчать:
«Она заимствовала целые куски из моего блога. И она снова показала, что не знает источников, на которые сама ссылается… У меня есть ряд основных претензий к Яхиной. Она не изучала источников по истории голода. Она взяла и скомпилировала истории, которые я рассказывал в блоге. И она очень поверхностно и наплевательски относится к теме голода и к теме детей в этот период, что следует из сюжета романа, который она пересказывает».
Не знаю уж, чем кончится дело с плагиатом: может быть, и ничем. В конце концов, историк — один, а Гузели Яхиной — много. Яхина — это же не только женщина в очках. Это еще и литературная тусовка, издательства, литературные премии…
Однако есть вполне очевидные вещи, которые не нуждаются в подтверждении судебным решением. И они, на мой взгляд, пострашнее, чем плагиат. Я о «поверхностности и наплевательстве».
Что такое российский писатель? Наверное, начнем с того, что это русский язык. Вот пара примеров русского литературного языка, который сейчас почитается тусовкой за образец:
«Он юркает под зеленые сугробы зелени у воды».
«Язык мешался меж зубов, как чересчур большая и плохо проваренная клецка».
«Язык его бормотал текст… мысль — дремала… Двигались не спеша, предложение за предложением, слово за словом, будто шли куда-то по глубокому снегу — след в след… разделавшись с разговорами, торопливо стремил урок к поэтической части».
Это из книги «Зулейха открывает глаза» все той же Яхиной.
Я не знаю, как вы это истолкуете, дорогие читатели, но у меня только одно логичное объяснение такому издевательству над языком. Автор перлов относится поверхностно и наплевательски не только к материалу или языку написания, но и к тому, что она пытается сказать.
При проверке оказывается, что «совести нации», заламывающие руки при рассказах о репрессиях и голодовках, на самом деле к страданиям людей совершенно равнодушны. Они не проживают их жизней, не болеют их болью. Для них на самом деле все это — только повод для самопрезентации.
Писатель не видел своих персонажей, не проживал их, не создавал. Он к ним равнодушен. Это куклы, которыми морочат мозги читателю, чтобы сделать вид, что занимаются литературой. Персонажи Яхиной — мутанты, существующие в разных темпераментах и временах, они могут «торопливо стремить» и «двигаться, будто идти». Все это — претенциозная фальшивка.
Кстати, о мутантах. Никак не могу забыть историю, когда премию «Русский Букер» получила книга «Цветочный крест», в которой у всех персонажей было по две десницы — по две правые руки. То есть ни один из членов жюри премии либо не прочитал книгу, за которую отдал голос, либо не в курсе, что такое десница. Это прекрасно характеризует уровень образования, знакомства с русской культурой, да и вообще общий уровень того, что самоназначилось нам в литературные элиты.
Сюда же стоит добавить Дмитрия Глуховского, с его бесконечными «Метро», и лекции Дмитрия Быкова по литературе, в которых он под пытками заставляет Лермонтова бичевать русский империализм и обвиняет Достоевского в том, что его сверхчеловек — какой-то недочеловек, а не как у Ницше.
Вот уж сюрприз так сюрприз! Подумать только, Достоевский сказал именно то, что хотел сказать: что любой сверхчеловек — это всего лишь гламурная попытка дезертировать из рода человеческого, потому что быть человеком слишком сложно, слишком мучительно и слишком ко многому обязывает.
И все это несет автор с репутацией литературоведа, преподающий литературу школьникам. Позвольте процитировать:
«Достоевский — один из самых ярких писателей в русской литературе — был чрезвычайно негативным культурным явлением. Федор Михайлович — ужасное явление русской мысли. Неужели вы не видите, что это начало русского фашизма? Большего вреда, чем он, не нанес человечеству в XIX веке никто».
То есть отрицание сверхчеловечности — это для Быкова «русский фашизм». Вот он, корень мистического противостояния России и Запада!.. Литературовед смеется и даже не понимает, что говорит, какую истину вскрывает. Он играется с русской литературой, ему нравится разбирать ее на кубики и собирать из них нечто изначально противоположное ей.
Все это — не только поверхностность и наплевательство. Но и высокомерие заодно с корпоративной спайкой кукушек и петухов.
Из рецензии Людмилы Улицкой на творчество Яхиной:
«Фазиль Искандер, Юрий Рытхэу, Анатолий Ким, Олжас Сулейменов, Чингиз Айтматов… Традиции этой школы — глубокое знание национального материала, любовь к своему народу, исполненное достоинства и уважения отношение к людям других национальностей… Произошло редкое и радостное событие — пришел новый прозаик, молодая татарская женщина Гузель Яхина, и легко встала в ряд этих мастеров».
Исполненное достоинства и уважения отношение к людям других национальностей, очевидно, выглядит так:
«Даже язык татарский устроен так, что можно всю жизнь прожить — и ни разу не сказать «я»: в каком бы времени ты ни говорил о себе, глагол встанет в нужную форму, изменит окончание, сделав излишним использование этого маленького тщеславного слова. В русском — не так, здесь каждый только и норовит вставить: «я» да «мне», да снова «я»…»
И правда, сколько уважения! Даже с избытком — не знаю, как бы лишнее вернуть.
Они стоят напротив нас плечом к плечу: Яхина, Улицкая, Акунин, Шендерович, Глуховский. Они защищают главное свое достояние — право назначать друг друга нашими писателями. И этого права они нам просто так не отдадут. Впрочем, мы и не ожидаем от них таких милостей.