Глава детдома в Приморье рассказал, почему надо вовремя забирать детей из проблемных семей

Детские дома в России часто принимают на воспитание «запущенных» ребят с трудной судьбой, заявил Дмитрий Кольковец.

Детские дома в России часто принимают на воспитание «запущенных» ребят с трудной судьбой, которым уже нелегко помочь догнать остальных сверстников и, следовательно, получить стандартное образование и поступить в вуз или колледж. Такое мнение Федеральному агентству новостей озвучил директор детского дома №28 Хабаровского края Дмитрий Кольковец.

Глава учреждения приехал в Москву для участия в первом всероссийском конгрессе «Светлое будущее», посвященном вопросам социальной адаптации детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. В беседе с корреспондентом ФАН он рассказал, почему такие ребята не могут воспользоваться положенными им по закону льготами, как помогают тем, кому сложно учиться наравне с большинством, и каких специалистов не хватает в соответствующих организациях.

 — Дмитрий Сергеевич, конгресс направлен на увеличение числа детей, поступающих в вузы. Почему они сами не делают такой выбор? В чем сложность, если в законодательстве для них уже предусмотрены некие преимущества при поступлении?

 — Если говорить о нашем детском доме, то ребята учатся у нас до девятого класса, а потом мы их определяем в профучилища или колледжи. Что касается вузов — то там тяжело учиться. Мы, например, из деревни, глубинки, у нас с репетиторством проблемы — нам тяжело подтягивать детей. Кроме того, насчет сирот все понятно, но к нам зачастую попадают дети, чьих мам и пап лишили родительских прав. А лишают их в самом крайнем случае. Большинство детей поступает к нам уже запущенными лет 5-10 как.

 — Что вы имеете в виду?

 — Не так давно к нам поступили дети, родители которых прав еще не лишены, но ограничены. Одна из них — девочка трех с половиной лет. Мы два месяца думали, что она глухая. Она на свое имя не отзывалась, никак не реагировала. Для нас через год было большой радостью, что мы научили ее произносить три слова, что она начинает разговаривать, здороваться.

Представляете, когда дети [попавшие в подобную ситуацию] приходят в школу, во второй-третий класс, а знаний за первый у них нет. Мы пытаемся их подтянуть, но как таковых у нас учителей для этого нет.

 — Другими словами, если в детстве что-то произошло, то потом очень сложно помочь?

 — Да, все закладывается в раннем возрасте. И таким ребятам тяжело поступить даже в колледж, не говоря уже о высшем учебном заведении.

 — Вы сказали, что всех определяете — значит, всем вашим выпускникам удается поступить в колледж?

 — Да, но не стоит забывать, у нас есть и адаптированные образовательные программы. Есть стандартная, а есть — облегченная, например, [вид] 7.1 или восьмой вид. В этом случае отсутствует ряд предметов — таких, например, как биология, физика. Дети не тянут общую программу, им облегчают обучение. Это все решает специальная комиссия. Если не может, то его переводят, и он заканчивает девятый класс без аттестата — со справкой. Соответственно, он не может получить даже среднее образование, не говоря уже о высшем.

 — И что происходит дальше с такими детьми?

 — Мы пытаемся подобрать им профессию. Например, на базе среднего образования можно стать поваром-кондитером, а, получив знания по восьмому виду, — только кондитером. И ряд профессий, в которых можно пойти по этому виду, очень маленький. Отучившись, они получают специальность, но не среднее образование. Для них на этом обучение уже закончилось.

 — Есть ли возможность, закончив школу со справкой, вернуться и получить стандартное образование?

 — Да, возможность получить стандартное образование у таких детей есть, но им приходится поступать примерно в шестой класс и снова учиться все это время. У нас есть девочка: она учится по восьмому виду [образовательной программы] в восьмом классе. В прошлом году она добивалась, писала заявления, чтобы ее перевели на основную программу. Школа предлагала ей из восьмого перейти в пятый класс. Мы встали на сторону девочки и настаивали, чтобы ее перевели хотя бы в шестой — пообещали ее подтянуть, попросили отсрочку в принятии решения.

И в течение месяца я, учитель математики и информатики, занимался с ней математикой. Через две недели с того момента, как мы начали заниматься по программе пятого класса, она поняла, что не может, не тянет. Пришла в школу и сказала, что останется на восьмом виде учиться. Очень большие пробелы: даже математика у них преподается в урезанном виде. Но это еще не самый плохой вариант.  

 — Есть и хуже?

 — Те, кто не тянут восьмой вид, находятся на индивидуальном образовании. Приходит учительница и работает с ними индивидуально, и они также получают справку. Это очень низкий уровень образования, который им дается ради того, чтобы они могли жить, куда-то потом устроиться.

 — Правильно ли я понимаю: суть проблемы в том, что детей вовремя не забирают из проблемной семьи, они получают травму или становятся «запущенными»?

 — В этом аспекте — да. Но есть же нюансы. Как определить — вовремя или не вовремя? Это же все крайности. С одной стороны — смотришь передачи по телевизору — я знаю всю эту кухню — и видишь, как изъяли детей у нормальной семьи, опека нашла для этого предлог. Бывает, что наоборот — тянут до последнего, пока не возникает угрозы жизни и здоровью ребенка. И где эту золотую середину найти? Это невозможно.

Это все человеческий фактор. Как зайти в семью и оценить — надо или не надо изымать? Ответа на этот вопрос у меня нет, и я бы не хотел принимать участие в решение такого вопроса. Какой бы ни была мать — она все равно мать. Это тяжелая, сложная ситуация. У меня самого четверо детей, жена сейчас беременна пятым ребенком. Я вообще не понимаю, как можно взять и оставить детей или не заботиться о них.

 — Вы работаете в детском доме, потому что любите детей?

 — Вся моя жизнь связана с детским домом. Я пришел просто устроиться на работу, потом все менялось. И сейчас я уже не вижу себя в другом месте. Меня звали работать в школу, но я уже не хочу. Сейчас я директор детского дома, но я прошел по всем ступенькам — был и воспитателем, и педагогом по информатике.

 — Информатика — это то, что дается детям в качестве допобразования?

 — Да. У нас есть планы также начать занятия по деревообработке. Это раннее профориентирование. Нам сейчас не хватает кадров на большее. Воспитателей тоже не хватает. Какой-то кадровый голод. Мы старой закалки — идем работать по призванию, а молодежь — ради денег. Зарплата в 20–30 тысяч рублей их не особо устраивает. У нас в регионе, если в семье работает только один человек, на 20 тысяч прожить тяжело, но можно. Если двое  — уже полегче.

Но молодежь не хочет даже за 30 [тысяч рублей] идти — им надо 40–50 [тысяч рублей], а государство не может дать работникам детских домов такие зарплаты, так же как и в школах. Чтобы получать такие деньги, нужно работать на двух-трех ставках. И начинается своего рода формализм. Одно дело, когда я пришел, у меня одна ставка: я отработал свои часы, у меня много свободного времени, я занимаюсь и с собственными детьми. Когда у меня три ставки: я пашу за троих человек — доволок ноги до дома и упал замертво.

 — Вам сложно уделять время семье?

 — Я стараюсь периодически отгораживаться от работы, чтобы хотя бы дома уделять внимание своим детям. Например, мы с женой решили по вечерам играть с младшими детьми в лото, со старшими — в карты. Все это мы делаем с умыслом. В «101» они занимаются устным счетом. Они рады, что родители играют с ними в карты, а мы с ними решаем вопросы математики. Лукаво, но все довольны. Они считают — мы довольны, мы играем — они довольны.

Поэтому и нужно все решать в индивидуальном порядке. Нельзя поставить границы: здесь — белое, а здесь — черное.