Почему жертв домашнего насилия в России больше, чем мы думаем
Руководитель кризисного центра «Китеж» Алена Садикова рассказала ФАН о жертвах домашнего насилия в России.
Когда гражданские активисты стали открывать по России кризисные центры для жертв домашнего насилия, им казалось, они будут заниматься исключительно проблемами женщин. Но 95% женщин, которые обращаются к ним за помощью, скрываются от домашних тиранов вместе с детьми. Мы пообщались с руководителем кризисного центра «Китеж» Аленой Садиковой. По ее оценке, в России живут миллионы неучтенных детей-невидимок. Это дети трудовых мигрантов, приезжих из стран бывшего СНГ, регионов Кавказа, Средней Азии, и россиянок — жертв домашнего насилия. Кто из них вырастет? Как они встроятся в общество? Можно ли им помочь? Подробнее — в материале Федерального агентства новостей.
«Это дети-невидимки, они никому не нужны»
«Мы все еще не можем найти середину в отношении к семье, — говорит Алена Садикова. — У нас в сознании два полюса: либо семья — полностью закрытый институт, и тогда там продолжит твориться чудовищное насилие, на которое не может повлиять полиция. Либо это открытая структура — и тогда действует такая страшилка, как «изъятие детей».
Мы беседуем в небольшой каменной башне монастыря в Москве — пока что кризисные центры без государственной поддержки ютятся в тех стенах, что их приютят. Чаще всего, в стенах храмов. Здесь, на территории православного монастыря, психологи беседуют с женщинами, которые приходят за помощью, когда идти больше некуда. Вдоль стен круглой комнаты лежат игрушки и детские игры: почти все пострадавшие от домашнего насилия сбегают от тиранов с детьми, и в кризисных центрах не знают, как помочь этому новому скитающемуся поколению.
«Мы постоянно наблюдаем родителей, которые переезжают по России с места на место, вместе с ними ездят дети, но они не зарегистрированы, нигде не учатся, не лечатся, — рассказывает Алена Садикова. — Органы опеки ничего с этим поделать не могут, потому что у детей нет регистрации, они неуловимы. Например, мы пытались привлечь их и повлиять на отца-наркомана, который уже четыре года удерживает с собой рядом свою дочь. Но как только мы оформляем вызов органов опеки, он переезжает и выходит из зоны их контроля в этом районе. При этом ему достаточно переехать их Северного Чертаново в Южное… Детский омбудсмен тоже не вмешивается, пока нет прямой угрозы жизни ребенка».
В кризисном центре могут только помогать. Воспитывать, влиять и грозить родителям — не имеют права. Даже если на их глазах мать с липовой регистрацией красит семилетней дочке волосы, делает ей маникюр и каждый вечер увозит с собой «на работу». Или если нерадивая мать родом с Украины рожает в России, обращается за помощью, но исчезает из поля зрения прямо с перрона поезда, а через несколько дней звонит пьяная с просьбой забрать у нее ребенка.
«Мы даже не знаем, что сейчас с ее ребенком, — говорит руководитель «Китежа». — Его могли отдать цыганам для попрошайничества, могли продать на органы или утопить. Судьбу этих детей, рожденных в Москве, но не москвичками, не россиянками, никто не контролирует. Это дети-невидимки, никто не знает, сколько их — может, миллионы. И они никому не нужны».
«У нас было уже несколько Гульнар за полгода»
Россия никак не мешает приезжим иностранцам плодиться и размножаться. По закону РФ, роды входят в разряд экстренной и бесплатной медицинской помощи. В местных роддомах женщин любой национальности принимают бесплатно, что потом происходит с их детьми — не контролирует никто.
Недавно в «Китеж» пришла Гульнара из Таджикистана.
«У нас уже несколько Гульнар за полгода было, — вспоминает Алена Садикова. — Но эту запомним».
С женщиной были двое малышей — одному два, другому четыре года. Оба, как маленькие звереныши, дичились посторонних, бросались на всех и не желали ни с кем разговаривать. Да и не могли — они выросли в закрытом вагончике на стройплощадке, не выходили на улицу и не видели людей. Муж Гульнары работал на стройке, вечером выдавал деньги только на макароны и батон за 10 рублей, вдобавок жестоко избивал женщину. Сама Гульнара целыми днями отмывала дома после строительного мусора, а вечером обслуживала мужа. Мальчики-невидимки росли в фургоне и с трудом умели говорить.
«Когда Гульнара сбежала к нам, пришлось положить ее в больницу и на какое-то время оставить детей у нас, — рассказывает Садикова. — Мальчики были в истерике, не откликались на свои имена, не смотрели на людей, сами были очень агрессивно ко всем настроены. Нужно от месяца до полугода, чтобы они стали похожи на нормальных детей. Им нужна телесно-ориентированная терапия, объятия и ласка от мамы, массаж и общество спокойных людей».
Гульнара не вернулась к мужу и уехала к своим родственникам в другой город России. Редкий случай, говорит глава «Китежа», потому что чаще всего у таких женщин шансов сбежать от домашнего тирана практически нет. На родине семья не принимает их обратно, а предлагает помириться с мужем. Но если возвращение к мужу равно смерти, женщины устраиваются на несколько работ в России и, живя на птичьих правах, пытаются прокормить себя с детьми самостоятельно. Как вырастают их дети? Как могут.
«Я не считаю, что такому ребенку лежит прямая дорога в криминал, — рассуждает Алена Садикова. — Вопреки всему, они могут вырасти прекрасными людьми. Но, к сожалению, именно «вопреки». Речь не о расизме — среди детей мигрантов есть умные хорошие добрые дети. Но если ребенка с рождения подвергать насилию, жить с ним в таких условиях, то больше шансов толкнуть его в криминал».
Дети трудовых мигрантов рождаются в серой невидимой зоне. Максимум внимания — это звонок в кризисный центр от внимательных врачей из роддома.
«Мы пару дней назад вашу Алию выписали, наш врач хотел бы доехать, проверить, как ребенок», — так выглядит верх заботы для рожденных в России малышей трудовых мигрантов. Если политика государства в отношении таких детей не изменится, мы так и будем находить детей-маугли в квартирах, бараках и на стройках, уверены в кризисных центрах для жертв домашнего насилия.
«Коран не требует от женщины смирения, когда ее бьют»
Что нужно сделать с женщиной-мусульманкой, чтобы она просила помощи в кризисном центре и рассказывала о своей беде в стенах православного монастыря? Довести ее до крайности. До черепно-мозговой травмы, например.
«К нам совсем недавно обратилась девушка с такой травмой, — рассказывает Алена Садикова, — мы лечили ее, нашли ей адвоката, но она все равно вернулась к мужу — говорит, иначе общество ее не примет. Или недавно буквально на улице спасли азербайджанку — муж избивал ее и насильно заталкивал в машину. Она попросила помощи у родни, но те сказали ей вернуться к мужу. А отец заявил, что бить ее нужно, «пока шелковой не станет». Можно и убить, не жалко. Мы говорили ей, что не бросим, что готовы помочь. Но эти женщины, сбежав от тиранов, чувствуют себя, как не в своей тарелке. Чувствуют вину за то, что сбежали. Считают, что это рок или жестокая судьба, и надо просто смириться».
Впрочем, психологи из мусульманской культуры не считают, что с точки зрения Корана женщина должна смиряться с побоями и унижением — так объясняют Алене Садиковой коллеги из других стран. Российский «Китеж» готовит совместный проект с мусульманками из Франции, а в России скоро должны открыться первый кризисный центр для мусульманок «Мадина» и приют для женщин на базе исламской религиозной организации.
«Домашнее насилие в мусульманских семьях — вопрос очень сложный, культурологический, — признает собеседница ФАН. — Мы наблюдаем за тем, как люди пытаются усидеть на двух стульях: с одной стороны, они пользуются всеми благами цивилизации. С другой — пытаются сохранить принадлежность к определенной диаспоре, элементы родовой культуры. Но часто единственным таким родовым элементом остается право на власть и распоряжение судьбами детей. Это выдается за «жизнь по законам рода», хотя, по сути, превращается в бытовое насилие».
Алена Садикова вспоминает недавнюю историю чеченской девушки Заиры Сугаиповой, которая обратилась в «Китеж» за помощью. Российский кризисный центр обвинили в вербовке девушки. «Не знаю, для чего мы вербуем девушек, по их мнению, — рассуждает Садикова. — Наверно, коров доить в монастыре, уж не знаю…».
По ее словам, история Заиры не единичная, молодые девушки из кавказских семей к ним обращаются нередко, причем инициаторами домашнего насилия становятся не отцы, а матери.
«Мы наблюдаем это в семьях эмигрантов, которые уже 10-20 лет живут в России, ассимилировались и ведут светский образ жизни, — рассказывает глава «Китежа». — И как будто родители пытаются отыграться на детях, сделать продолжением своей культуры. Но до этого дают детям получить образование и воспитывают их в большом городе с европейской культурой. Заира — совершенно светская девочка. Вы видели, как она давала интервью: все заметили, что с нее платок сваливается, потому что она его и не носила никогда. А чеченские мужчины в комментариях гневно обсуждают, как вольно она ест при мужчинах — а не должна по-хорошему. И дело совершенно не в том, что чьи-то обычаи плохие или хорошие, а в том, что человек вырос вне их, а теперь его заставляют за несколько месяцев окунуться в них из другой жизни. Дети не хотят этого, и правильно делают: родителям надо самоутвердиться, а девочкам это зачем?».
По словам правозащитницы, Заира сейчас живет под пристальным вниманием прессы, ее пока охраняет шлейф громкой истории. Но если бы ее вывезли без такой шумихи — уже была бы замужем.
В российских семьях нет такого национального колорита, но жестокости не меньше. Ребенок на цепи, ребенок-маугли — вот герои заголовков наших СМИ за последнее время. В кризисных центрах только учатся профессионально помогать женщинам, пострадавшим от домашнего насилия, но что делать с их детьми — самостоятельно придумать не могут.
«Я знаю, что в Венгрии каждый случай гибели детей от домашнего насилия — это национальная трагедия, — рассказывает ФАН Алена Садикова. — Хочется, чтобы у нас тоже так относились к детям, причем ко всем, кто родился в России. Детские сады должны быть доступны всем мамам, которые трудятся днем, и государству это выгодно: все дети будут под присмотром и на учете, а не невидимками, как сейчас».
Есть и еще одна мысль в этой истории про детей-невидимок, и она на вырост. Дети продолжат сценарии родителей во взрослой жизни. Рожденные в насилии, без поддержки и помощи, они пронесут с собой эту норму дальше, и невидимая статистика превратится в реальные сводки новых преступлений.
Напомним, в Совете Федерации заявили, что готовы еще раз проанализировать законодательство и вновь ввести уголовное наказание за домашнее насилие — такую возможность не исключает глава комитета Совета Федерации по конституционному законодательству и государственному строительству Андрей Клишас.