Со взглядом цариц
Кинобиографию Марлен Дитрих сделали голливудские немцы и бежавшие от Гитлера евреи: Штернберг, Ланг, Преминджер, Уайлдер. Их одних не смущал её акцент и демоническая неамериканская внешность, а сосисечные ляжки заставил согнать тот же Штернберг в середине 30-х. У других-то она почти и не снималась: не звали.
Кинобиографию Людмилы Чурсиной тоже сделали немцы и бежавшие от Гитлера евреи – Владимир Фетин, урождённый Феттинг, из обрусевших фольксдойчей, и венский уроженец Герберт Раппопорт, эмигрировавший от НСДАП не в Голливуд, а в красную Россию. Первый стал ей мужем и подарил четыре главные роли подряд – Виринею, Любовь Яровую, Дарью в «Донской повести» и Татьяну в «Открытой книге», а Раппопорт добил портфолио короткой, но эффектной партией воровайки Инки-эстонки в нуаре «Два билета на дневной сеанс». Их одних не смущал её гренадёрский рост и волоокий несоветский взгляд, а от кавказского акцента, приобретённого в школе в Грузии, заставили избавиться ещё в студенчестве в «Щуке».
У красоты на нашем экране была судьба незавидная: русская женщина в кино вечно за что-то боролась, а красота отвлекала. Необязательно за высокие производственные показатели – за детей, за достоинство, за нелёгкое женское счастье. Женское счастье героини Чурсиной устраивали себе на раз насмешливым взглядом и чуть прикушенной губой. Даже пальцем манить никого не требовалось. Речь могла идти только о массовом мужском несчастье.
Уже приходилось писать, что Настасью Филипповну, самую желанную для актрис роль, принято считать брюнеткой за цыганский кураж, тогда как у Достоевского прямо сказано: русая. И что лучшей кандидатуры, чем Чурсина, и не сыщешь. Так она её и играла в театре, а все киношные её русалки в «Угрюм-реке», «Виринее», «Олесе» и «Донской повести» были реинкарнацией канонического типажа. Ведьмачили, потешались и принимали смерть от злых и влюблённых мужчин.
Такое трудно было назвать магистральным профилем советского кино. Случайно ль едва ли не первой её репликой на экране были слова санитарки Насти: «Красивая-то красивая, да кому с этой красоты радости». Каб не Фетин – и никому б не было ни радости, ни актёрского счастья.
У мужа – наигралась всласть. Потягивалась истомно и пьяно, наводя мужиков на экране на нехорошие мысли. Уходила прочь с узелком под злобные взгляды деревни. Билась о печь и косяк: вечно классовая борьба самцов мешала здоровому чувству. Сердечная маета по оголтелому и жертвенному стала её актерской фишкой: в «Схватке» играла сходную драму немки-подводницы, влюблённой в нашего разведчика с верфи, – в чёрном кителе и пилотке с орлом, будучи столь же неотразимой, как и впервые освоившая эту униформу в «Секретной миссии» Елена Кузьмина.
Немки ей тоже шли: дважды, в «Демидовых» и «Сказе про то, как царь Пётр арапа женил», исполняла царицу Екатерину, первую ещё. Впрочем, и вторая была с неметчины и отличалась вполне чурсинским нравом.
Не раздеть такую на экране было б сущим грехом перед нацией – Фетин сделал это в «Открытой книге». Постельную сцену играла ещё при Советах: фильм «На Гранатовых островах» именно с неё и начинался. С партнёром знакомились уже на площадке, голые под одеялом. «Саша», – робко представился А. Соловьёв из Центрального детского театра. «Тётя Люда», – ответила ему народная артистка СССР. Фильм был по дурацкой повести международника Боровика, и артисты, от Плятта до Чурсиной, валяли там дурака, как в новогоднем водевиле. По фильму Катлен Габю, она и юному репортёру вполне могла отрекомендоваться тётей Катей.
Фетин умер в 81-м, в последних фильмах жену не снимал, но трассу и реноме ей уже пробил, а дальше она и сама могла. Возраст успехам способствовал: ниша состоявшихся спокойных красоток в нашем кино была.
И всё равно, несмотря ни на какую складную биографию, то и дело выползала у её героинь слезинка из угрюмого глаза. На нерукотворный памятник народной артистке вполне годились бы слова из самой первой главной роли: «НЕ ТВОВО УМА ДЕЛО, КАКАЯ ПЕЧАЛЬ МОЁ СЕРДЦЕ ХОЛОДИТЬ».
Денис Горелов