Влад Маленко: «Я привык просыпаться мальчиком»
Исполняется 50 лет поэту и режиссёру Владу Маленко. На страницах «ЛГ» он размышляет о волшебной структуре русского языка и о том, почему поэзия не может быть ремеслом.
– Вопрос, который интересует многих читателей: «Кто или что вдохновляет Влада Маленко писать такие удивительные стихи?»
– Тут я не сделаю открытия. Лишь повторю вслед за классиками, что русский язык, его волшебная структура, его атомная, радостная стихия – и есть источник вдохновения. Слово внутри тебя живёт, как росток бессмертия. Прикасаться к нему, ухаживать за ним – и значит по-настоящему жить. А ветер, девушки, море, осень, алкоголь – это инструменты для правильного касания. Нужно обеспечить необходимую пустоту для посадки туда новых самолётиков-идей, самолётиковоткрытий и находок.
Мы, по сути, просто авиадиспетчеры.
– Какие книги современных авторов тебя тронули, удивили? Что считаешь самым важным для прочтения из классики? И как быть с тем, что новое поколение не слышит шелеста книжных страниц?
– О классике разговор простой – нужно постепенно вычитывать великих писателей, эшелон за эшелоном. Если тебе двенадцать, то от Николая Носова можно шагнуть к Конан Дой лу, к Дюма. А если восемнадцать, то начинать, конечно, надо со «Слова о полку Игореве», с Карамзина, идти к Баратынскому и Пушкину, тонуть в Лермонтове и Гоголе, подступаться к Достоевскому, смаковать Тургенева, постигать живопись Толстого, а параллельно прятать под подушкой Сэлинджера, Бёлля и Ремарка. Что касается современных авторов, то я стараюсь следить за новинками и нашей, и зарубежной литературы.
Впрочем, я выгляжу сейчас каким-то старомодным советским библиотечным ангелом и понимаю весь ужас сегодняшней ситуации, когда младенцы уже мыслят матом и зомбированы сетевой наркотой... Серенький экранчик всосал поколение в свою чёрную дыру. Мир стремительно делит людей на группки пастухов, которые сидят с книжками в своих башнях из слоновой кости, и остальную овечью биомассу, потребляющую «компьютерный фастфуд».
Дадут ли книжные дети последний бой непроглядной тьме? Посмотрим.
– Влад, с твоими баснями сейчас в театральные поступает огромное количество ребят. Это даже модно – прочитать басню современного поэта Маленко! Скажи, когда ты понял, что тебе поддаётся этот жанр? И что, по-твоему, сложнее: рассмешить или растрогать публику?
– Басни я начал писать много лет назад в трудные для себя времена ухода из театра. Я был ведущим актёром Таганки, работал по 25–30 спектаклей в месяц, но случилась несправедливость, и я написал заявление об уходе. Шеф на эмоциях это заявление подписал. И я остался в тридцать лет на улице, без театра, без спектаклей, без денег, а ещё вслед мне шептали: «Ну, этот не пропадёт».
Чтобы не спиться, не сойти с ума, я «завёлся» на самый трудный «пилотажный» жанр поэзии. Он помог мне создать театр внутри меня, помог засмеяться над всеми трудностями, вместе взятыми. Первой басней тогда стала «Утюг и мясорубка».
Но сейчас, когда всё вроде бы так клёво, я нет-нет да и вспомню, как трудно даётся первый шаг в неизвестность. Я всегда «на стрёме», всегда готов к улице и безденежью.
Что касается второго вопроса, то можно глупо смешить и поверхностно трогать. Этим сейчас в основном все и занимаются. Гоголевский или чаплинский трогательный смех – удел единиц. До него и стараемся расти.
– Официально профессии «поэт» не существует. На такую «должность» нельзя удачно устроиться и спокойно получать ежемесячную своевременную оплату. Как справиться с этим обстоятельством? Где тебе приходилось работать в сложные времена? Каким был твой первый гонорар «за буквы» и повлияло ли это событие на твою уверенность в себе? Или стремление к коммерческому успеху и поэзия несовместимы?
– Поэзия не может быть ремеслом. Изначально любой, кто называет себя поэтом, попадает в ловушку. Потому что «поэт» – как бы посмертное звание. Недаром Бродский , чтобы снизить пафос, называл свои произведения стишками. Получать деньги за стихи – это как брать мзду за молитву. Что не исключает прикладного труда, из цикла: написать либретто для спектакля или мюзикла, сатирические куплеты или тексты в рифму к острополитической программе.
К примеру, ваш покорный слуга одним прекрасным утром придумал проект, в центре которого была поэтическая и политическая сатира. Этот проект кормил меня и всю команду несколько лет. Так бывает, когда сходятся разные звёздочки... Однако даже солнцу солнц Пушкину нужно было иметь служебный ранг для получения официального жалованья. Но он был фактически первым, кто начал зарабатывать писательским трудом.
Литератору стоит удачно жениться и проводить время на одной из дач, пока мамки и няньки на другой нянчат его отпрысков. В противном случае поэта ждёт нищенство, пьянство и одиночество, если по политическим соображениям его не удостоят быть Нобелевским лауреатом...
Мой первый гонорар был выплачен журналом «Крокодил» за пародии на известных поэтов. Я представил себе, как бы написали про обыкновенных кухонных тараканов Пушкин, Цветаева, Блок, Маяковский и другие. Тем 70 долларам я был рад, как Буратино золотым монетам.
Придумав Московский театр поэтов, я обхитрил всех начальников и вручил нескольким моим соратникам – хорошим поэтам, но совершенно не приспособленным к жизни людям, трудовые книжки. Этот факт приносит мне радость.
– Влад, расскажи про своих любимых кинорежиссёров. Кого советуешь смотреть молодому поколению?
– Как же прекрасно по-старомодному воспринимать фильм как погружение в другой мир! Туда, где хочется продолжать приключение, даже когда кино закончилось. Здесь всё, как и с живописью, главное – иметь дело с Мастером. Мне нравится, когда фильм называют Картиной…
«Фотоувеличение» Антониони, «Полёт над гнездом кукушки» Формана, «Побег из Шоушенка», «Судьба человека» Сергея Бондарчука – понятно, что без этих шедевров нельзя жить. Так же, как нельзя жить без Данелии с «Осенним марафоном», без Рязанова с «Берегись автомобиля», без Чаплина.
Время так сдвинуло льды, что пока ты говоришь про нового режиссёра, он становится маститым или исчезает с радаров. Поэтому зову всех выискивать новое кино! Сколько сокровищ таится в Испании, Латинской Америке, в Азии! Верю, что и наши не подкачают, что уже сходит пенная волна, а ей на смену летит тонкое, глубокое, отображающее жизнь человеческой души, истории людских судеб кино, с юмором и гражданской позицией.
– Вечный вопрос: есть ли у каждого человека предначертанная судьба? И если есть, то можно ли её упустить?
– Судьба есть. И у каждого человека, и у каждого дерева, и у большой и малой страны. И упускают судьбы, и меняют на ледяные домики, и срезают бензопилами... Сохраняют лишь единицы. Те, кто не бежит впереди паровоза, кто понимает, что он вторичен по отношению к высшим силам. Понимает, но не боится поступка в самый главный момент.
А ещё ... можно исправить дело, если ошибка не фатальна. Можно и нужно вернуться к разбитому корыту, вернее – это счастье вернуться к нему и попробовать начать заново.
– Во время спектаклей, да и любых живых выступлений, постоянно происходят непредсказуемые ситуации. Можешь привести яркий пример из твоей жизни? И есть ли секрет, как не впадать в панику и уверенно справляться с возникшими трудностями?
– Вместо ответа предлагаю свой рассказ на театральную тему «Трёхсотый Пушкин».
Пушкиных в спектакле было пять. Один – любовник, второй – гражданин, третий – кто-то ещё, а пятым был лезгин Рамзес Джабраилов, великий клоун Таганки. В «Гамлете» Рамзес был могильщиком. В «Живом» летал над сценой колхозным ангелом и посылал долгожданный дождь из жестяной лейки. Джабраилов мог просто выйти и встать рядом с высоким Борисом Хмельницким, и зал уже был готов смеяться из-за разницы роста и серьёзности актёрских лиц. И вот Рамзес репетирует роль великого поэта, вернее, его сказочно-сатирическую ипостась в спектакле, остроумно названном «Товарищ, верь!».
Актёры в большинстве своём любят себя больше, чем публику, и больше своих партнёров и партнёрш. Тот же Борис Хмельницкий на репетиции «Трёх сестёр» репетировал Вершинина. У стены стояли большие зеркала, так любимые режиссёром... В какой-то момент в одном из зеркал режиссёр увидел отражение Маши... Машу играла актриса Алла Демидова.
– Боря... Подой ди и поцелуй отражение, – скомандовал Любимов, имея в виду, что Хмельницкий -Вершинин прикоснётся к отражённому лицу своей возлюбленной, чеховской героини, и возникнет интересная метафора...
Борис Алексеевич обернулся назад, потом обратно в зал и, обрадовавшись, уточнил:
– Моё ?..
Любимов расстроился. Но вернёмся к Пушкину: чаплинского вида человек в цилиндре порхает по сцене с кипой белых листов, и вдруг режиссёру в голову приходит гениальная идея! А что если поставить нашего Пушкина к широкой деревянной доске, попросить, чтобы он вытянул руку с листком, и пригвоздить листы к дереву. Но не просто пригвоздить, а сделать это опять же метафорично, что называется, пользуясь стрелами вдохновения... Когда до артиста дошло, что хочет предложить режиссёр, он наотрез отказался от участия в сомнительном эксперименте. Диалог был примерно такой:
– Рамзес! Ты не бойся! Стой себе... Только руку подальше вытяни. А лучник стрелу из зала выпустит и аккурат пришпилит рукопись к стене. Поверь, Рамзес, это очень красиво из зала смотреться будет...
– Нет, Юрий Петрович! Я вам не поверю. Потому что мы из разных мест смотрим! Ваш лучник просто меня убьёт, и всё.
– Рамзес... ну о чём ты говоришь вообще? Он не просто лучник! Мы пригласим на этот номер чемпиона Советского Союза, лучника со стажем... Он со ста метров белке в глаз попадает в тайге!
– В тайге, может, и попадает, Юрий Петрович, а здесь театральный зал, публика, волнение. Он меня убьёт, Юрий Петрович, клянусь мамой!
– Ну ты же горец, Рамзес, – хитрый режиссёр знает, на какую струну нажимать, и не унимается, – ты же смелый артист, в конце-то концов! Давай попробуем один раз. Я его попрошу поближе подойти в проходе! Премию тебе выпишем за вредность, молока нальём... или коньяку...
Короче говоря, Любимов Джабраилова уговорил. И на двух генеральных репетициях для смелости выпивший «Пушкин» выдержал пытку. Чемпион-лучник и впрямь стрелял отменно. Номер действительно выглядел эффектно: трепещущий поэт, откуда ни возьмись прилетающая стрела, внезапно пригвождённые к стене рукописные листы, освещённые дерзким фонарём.
А теперь по правилам жанра должна следовать фраза: «...и вот наступила премьера!» Ну да! Я так и говорю: наступил день премьеры. Переполненный зал волновался. Волнение передавалось всем. То ли чемпион немного занервничал, то ли Пушкин-Джабраилов не туда двинул свою гениальную руку... Но только стрела, засвистев над головами изумлённой публики, попала в ладонь артисту. Пушкинская правда взяла своё: февраль, выстрел в поэта, громкий крик, брызнувшая кровь. Зал ахнул. Женщины закрыли лица руками. Мужчины привстали. Лучник упал в обморок.
И тут надо отдать должное нашему режиссёру и директору театра: скорая приехала мгновенно. Был объявлен перерыв. В фойе для зрителей включили трансляцию чтения пушкинских стихов великими артистами прошлого. Всех предупредили о том, что спектакль обязательно продолжится. Вынесли на подносах бесплатные бутерброды. И буквально через час публику позвали в зал, где перед глазами собравшихся вновь заблистал среди других своих прототипов маленький человечек в большом цилиндре и с огромной загипсованной рукой наперевес. В отличие от реального поэта Рамзесу Джабраилову повезло – стрела пробила сухожилие возле указательного пальца.
Много лет спустя я поскользнулся на прибитом к подмосткам плексигласе и налетел рукой на старые софиты гамлетовских времён с острыми железными краями. Из руки моей забил красивый фонтанчик венозной.
Через тридцать минут врач Склифа потирал руки: «А-а-а! Театр травмы и комедии! Ну, голубчик, пожалуйте к столу, будем шить! Да, да! У нас много вашего брата перебывало. Жгут! Хорошо... Потерпите немного...» Я взвыл от боли, а добрый эскулап продолжал: «Мы, кстати говоря, в наше время, с нашими-то возможностями и самого Александра Сергеевича бы спасли... А что? Какой-то там перитонит.... Вы не думайте, голубчик, я этот вопрос изучал глубоко!»
– Влад, я вспомнила, что Пушкин фигурирует и в твоём новом спектакле в театре «Et cetera» «Осторожно, басни!». Расскажи, что нужно знать зрителю перед просмотром? С какими трудностями ты столкнулся и как с ними справился?
– Спасибо за этот вопрос!
Главное, что надо знать любому зрителю на любом спектакле, – это где ВЫХОД! Выход из любого сложного положения! Счастливая зелёная табличка в темноте!
А если без шуток, то самое сложное в работе с поэтическим материалом – это поиск того сценического языка, который этот материал раскроет. Найти ключ, найти тот самый выход для решения задачи. Договориться, увлечь всю команду и отправиться с ней в приключения.
Получилось ли у нас? Мы – единственные, кто рискнул ставить басни. Такого в Москве точно больше нет. При том что автор ставит сам себя. Интрига, однако!
– Серебряный век русской поэзии давно миновал. А какое сейчас время?
– Время, которое мы принимаем в себя, как воду по утрам, я бы назвал Третьей мировой поэзией. Кого я называю «мы»? Помимо команды, которой служу, таких людей по России тысячи. И нам пора объединяться. Не сидеть по кухням.
Почему? Да потому, что скоро будет дан последний бой тотальной бездуховности, тотальному расчеловечиванию, тотальному злому, демократическому и демоническому антихристианству. И среди хорошо пишущих много холодных циников. Сейчас ведь засмеют, если будешь размышлять про добро, про нравственные ориентиры, про духоподъёмность. Капитализация и нравственность несоединимы.
– У тебя очень много детской поэзии: это и обожаемые всеми «Приключения пса Кефира», и слова песен популярнейшего московского мюзикла «Остров сокровищ», и ещё длинный-длинный ряд прекрасных стишков-одиночек, каждый из которых попадает в самое сердце и маленькому, и взрослому читателю. С чего начался твой путь в детской поэзии и кто был твоими главными учителями?
– Достоевский устами героев «Братьев Карамазовых» говорит, что «за людьми... надо как за детьми ходить». Это очень точно, сердечно.
Поэтому писать для детей – это и себя проверять на простоту, прозрачность. На добрый юмор, а не на иронию. А уж когда конкретные дети, эти великие «горшочники», реагируют, когда им нравится, – это уже самое сладкое для автора.
Никуда ж не деться: наш Главный учитель в детской литературе – Александр Сергеевич Пушкин. Своими сказками, абсолютно взрослыми, своим волховским произведением «Руслан и Людмила» он задал планку всем, кто пришёл потом. Ещё я обожаю Сашу Чё рного, Чуковского, Маршака, Михалкова, Заходера... Николая Носова люблю!
Помню, как присутствовал в детстве на концертах Агнии Барто, видел её на сцене. Это незабываемо. В завершение хочу вспомнить Олега Григорьева: «Однажды Серёжа и Оля / Попали в магнитное поле. / Напуганные родители / Eле их размагнитили...»
– Московский театр поэтов, Филатов Фест, Есенин-центр, спектакли, перформансы, поездки... Ты помогаешь молодым поэтам получать не только признание, но и денежное вознаграждение, официальные ставки, знакомства. А кто тебе помогал в молодости? И есть ли сейчас такие люди?
– Ну, во-первых, молодость не кончается! Это ты сама скоро поймёшь! Знаешь, если бы у нас в юности были мы теперешние, то мы юные, наверное, не поверили бы такому счастью. Потому что наше поэтическое содружество «Железный век» было самым крутым тогда, но и абсолютно безденежным. Хотя, возможно, это гармонично связано, а? Началось тогда всё с трёх студентов: Сергея Геворкяна, Максима Замшева и твоего слуги покорного, а потом к нам прибавлялось каждый год по сто человек! Чудесный Володя Завикторин постучался, Саша Строев, Чистяков Саша, Катя Мацелинская, Мишка Зубов, Саша Степочкин…
А с помощью... с ней всё не так линейно. Чтобы не продаваться, не выхолащиваться, надо иметь дело с людьми, которые искренне в тебя верят и полюбили в себе привычку к твоим «выходкам», с теми, которые рады твоему миру, сопричастны. Мне везёт на приличных успешных людей, умеющих удивляться! Вот однажды сто лет назад вдруг позвонил Александр Степанец и говорит:
– Это вы пишете басни?
– Ну, пробую, – отвечаю я.
– Знаете, мне очень интересен человек, который в наше время занимается таким редким делом! Давайте встретимся?
Это же чудо, правда? Или ушедший от нас Женя Тарло... он просто всех вечно кормил. Привозил на грузовике еду и накрывал по пять столов после спектаклей и концертов. Зачем он это делал? Есть уникальные, штучные, прекрасные люди, слышащие время вперёд! Гениальный Лен Блаватник! Ему не надо ничего объяснять о том, кто есть кто... Большинство моих предыдущих книг выпущено благодаря ему. И всё это крайне деликатно сделано. Вот сейчас я придумал разбить сквер поэтов в Москве, как в 16-м округе Парижа рядом с метро Porte d’Auteuil! И сразу нашлись люди, готовые поддержать это дело! Рядом со мной такие крутые художники – Василий Семёнов, Сергей Попов!
Обожаю! Сердцевина нашей команды – спасение от любой хандры: атомный Николай Шкаруба, несгибаемый Серёжа Шолох, добрейший Дмитрий Сущевич, прекрасный и деликатный Александр Вулых, кроткий Александр Антипов, красавицы Анна Чепенко и Арина Чеканова, глубокий Роман Сорокин, мудрейший Сергей Фёдорович Летов! Люблю, когда носы горячие, а глаза блестящие. Жизнь бежит, как кипящее молоко, а мы сторожим огонь! Радость прибавляет силы!
– Твоё стихотворение «Ржев» названо одним из главных событий прошедшего Года памяти и славы. Видеоролик с музыкой Артемьева и голосом Кириллова набрал миллионы просмотров в Сети. А что чувствовал ты, когда рождались эти строки?
– Полгода я размышлял о том, как можно в стихах обозначить что-то хоть как-то сопоставимое с величиной солдатского подвига... И ничего у меня не получалось. Было какое-то формальное, головное занятие... В день похорон отца встал в четыре утра и просто записал строчки, которые он мне надиктовал. Такого со мной никогда не было и, наверное, уже не будет. Вот так.
– 25 января у тебя большой юбилей. Ты чувствуешь «груз лет»? Как ты к нему относишься?
– С юмором, естественно… Я и так привык не оглядываться и не просыпаться заслуженным артистом или заслуженным поэтом. Я, наоборот, привык просыпаться мальчиком, который должен доказать к вечеру, что он не зря съел хлеб. Поэтому, мне кажется, я не буду обращать сильного внимания на эту штуку. Надеюсь, что к этому времени выйдет моя новая большая книга в издательстве «Зебра Е». Ну а я включу Высоцкого и буду поздравлять знакомых Татьян.
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Владислав Валерьевич Маленко – поэт, актёр, режиссёр, культуртрегер. Родился 25 января 1971 г. в Москве. Служил в рядах Советской армии. В 1995 г. окончил ВТУ им. Щепкина при Малом театре РФ. Актёр Московского театра на Таганке, режиссёр, автор и ведущий популярных телепрограмм, военный корреспондент, член Союза писателей и Союза театральных деятелей России. В 2014 году поставил на сцене Театра на Таганке спектакль «Таганский фронт», ставший громкой премьерой театра. Основатель Московского театра поэтов и Всероссийского поэтического фестиваля «Филатов Фест». С 2017 года – художественный руководитель Государственного музея Сергея Есенина в Москве.