Шаурма и Сталин
Лет 10–15 назад шашлычную на Ленинградском проспекте (напротив гостиницы «Советская») после ремонта окрестили «Антисоветской». Нахально, «прикольно», в смысле рекламы остроумно. Но стрёмное название вызвало массу нареканий. Шутка не прошла.
На днях случилось что-то похожее. Один ресторатор открыл в Москве заведение в восточном стиле (главное блюдо – шаурма), назвав его Stalin Doner. Подозреваю, что бренд Сталина взял лишь из коммерческих соображений. Возмущены и сталинисты – как шаурма рядом с вождём? И антисталинцы – зачем «пиарить» тирана?
Я принадлежу скорее ко вторым, но в данном смятении умов не склонен сочувствовать ни одной из сторон. Даже думаю, что переход какого-либо вызывающего яростные споры имени из области идейной борьбы в сферу быта говорит о торжестве здравого смысла. Вот анекдоты про Василия Чапаева не умаляют же величины и яркой особенности революционного бойца. Бывает и так, что, скажем, сладость пирожного «Наполеон» даже затмевает в массовом сознании полководческую славу императора.
Полагаю, что сталинские усы в ресторанчике – не призыв к ренессансу сталинизма, а лишь лукавая игра в опасное и неповторимое былое. Кстати, сама эта игра подтверждает его неповторимость. А марксизм утверждал, что человечество, играя и забавляясь, расстаётся с прошлым. Великий вождь, осеняющий труд духанщиков и поваров, – в чём-то пародия на безграничную власть и её божественный промысел. Сталин как кухонное божество, покровитель чревоугодия и пирушек мало подходит на роль отца народов и вдохновителя тирании. Надо обладать непробиваемой серьёзностью и отсутствием чувства юмора, чтобы решить, что в украшенной его именем харчевне станут собираться упёртые сталинисты, враги свобод и гражданских прав.
Характерно, что именно в относительно свободные времена вдруг возродился сталинский миф в его романтических изводах. В 60-е или 70-е годы это было трудно вообразить. Ещё живы были люди, пережившие преследования или страх за неосторожное слово. И зрела потребность в правах и свободах. Теперь же кристаллизуется потребность в державном величии. Одна дама, знающая толк в люксовых автомобилях, моде и путешествиях, сочинила эссе на тему, что великий вождь был послан нашему народу не иначе как Богом. Если ей сказать, что за любовь к роскоши и зарубежным цацкам она давно бы оказалась по отеческой воле на Колыме, где вязнут джипы, а мода существует в виде несносимой телогрейки, эссеистка могла бы лишь отмахнуться. Мол, слышали! Ей кажется, что рассуждения о согретом сталинским солнцем величии содержат что-то чрезвычайно оригинальное. А ещё иногда (после просмотра на ТВ иных ток-шоу) я испытываю желание спросить у молодых адептов сталинизма: как думаете, кто из участников вашей дискуссии первым оказался бы среди узников ГУЛАГа? Ведь таковыми могли быть именно они, добровольцы возрождения сталинской легенды. Скептический Булгаков трагической доли избежал, а исполненные неподдельного энтузиазма Кольцов, Киршон, Мейерхольд – увы, нет.
У меня нет желания пугать. Думаю, что превращение большого имени в торговую марку, притягательный «бренд» дело хоть и чуть циничное, но естественное и благое. Избежать новых ГУЛАГов, скороспелых казней и ссылок можно не столько призывами к покаянию, сколько усердной работой, неотделимой от делового расчёта. Величию, не мифологическому, а реальному, технологичному, интеллектуальному, исключающему талоны и очереди с чернильными записями на ладонях, такой прагматизм немало способствует.