Какие последние слова перед казнью говорили видные деятели СССР
Дорвавшиеся до власти в 1917 году большевики с лёгкостью рассуждали о расправах над «буржуазными элементами» и о неизбежной «классовой борьбе», в которой должны погибнуть тысячи людей. Но когда дело доходило до их собственной жизни, «несгибаемые коммунисты» нередко превращались в безвольных трусов.
«Бога ради, позвоните Иосифу Виссарионовичу!»
1936-й год в политическом плане ознаменовался разгромом так называемого «Антисоветского троцкистско-зиновьевского центра». Один из лидеров «объединённой оппозиции» Григорий Зиновьев (Евсей-Гершен Радомысльский) был расстрелян в ночь на 26 августа в здании Военной коллегии Верховного суда. Зиновьев, некогда сам посылавший на казнь врагов, и прозванный за это «отцом террора», умолял о пощаде. Он целовал сапоги чекистов, ползая перед ними на четвереньках, и до последнего надеясь переломить судьбу:
«Бога ради, позвоните Иосифу Виссарионовичу! Иосиф Виссарионович обещал сохранить нам жизнь!», — кричал вчерашний «вождь» (цитируется по книге историка Саймона Себаг-Монтефиоре «Сталин: Двор Красного монарха»).
Когда же Зиновьев понял, что его усилия тщетны, то буквально оцепенел от страха, за что его упрекнул соратник Каменев: «Перестаньте, Григорий, умрём достойно!»
Зиновьева умертвили в отдельной камере, где лейтенант НКВД пустил пулю ему в затылок. Сталин лично не присутствовал на казни Зиновьева, но он вдоволь посмеялся над его поведением. Всю сцену расстрела «в лицах» разыграл перед «отцом народов» его охранник Карл Паукер. Причём последний явно от себя добавил слова иудейской молитвы, которую якобы шептал атеист Зиновьев: «Услышь, Израиль! Господь – Бог наш, Господь един!»
«Чувствую свою беспомощность»
В 1937 году истёк срок политической жизни Николая Бухарина – давнего соратника Ленина, одного из немногих, кто присутствовал при смерти Ильича. После ареста Бухарин не терял бодрости духа, написав несколько стихотворений, посвящённых деятелям мировой культуры. Постепенно в нём возобладала злость на тех, кто арестовал его. Примечательно, что Бухарин до последнего восхвалял ЧК, какой она была при Дзержинском, шельмуя в то же время «переродившихся» сотрудников НКВД. В послании, которое политик надиктовал жене Анне, есть, например, такие строки:
«Чувствую свою беспомощность перед адской машиной, которая, пользуясь, вероятно, методами средневековья, обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело и уверенно».
Достоверных сведений о том, как вёл себя Бухарин в момент казни, нет, но как писал историк Стивен Коэн, в Москве рассказывали, что Бухарин и его соратник Рыков «умерли с проклятьями Сталину на устах».
Совсем иначе вёл себя перед расстрельной командой полководец Михаил Тухачевский, также арестованный в год «Большого террора». По словам наркома обороны Климента Ворошилова, за мгновение до смерти Тухачевский прокричал: «Да здравствует Сталин! Да здравствует коммунизм!» Кто знает, было ли это издевательством над диктатором, или же военачальник верил, что Сталин «ничего не знает», а репрессии творятся его приспешниками?
«Весь обмарался»
Что касается главных творцов сталинского террора – руководителей НКВД – то их поведение перед смертью мало отличалось от поведения тех людей, которых они убили.
«Ежов выглядел таким, каким его создала природа: жалким и нелепым полулилипутом», — описывает один из современных публицистов последние минуты наркома внутренних дел.
Впрочем, по другой версии, Николай Ежов держался достойно. Как рассказывал чекист Павел Судоплатов, пока Ежова вели на казнь, он распевал «Интернационал».
Но самой символичной можно считать смерть Лаврентия Берии, на котором эпоха расстрелов в Советском Союзе закончилась. Вот что рассказывал о казни Берии маршал Георгий Жуков:
«При расстреле Берия держал себя очень плохо, как самый последний трус, истерично плакал, становился на колени и, наконец, весь обмарался».
Возможно, однако, столь яркие детали потребовались Жукову для того, чтобы отвлечь внимание от другой версии – о том, что Берия был убит при аресте, а последующие «суд» и «казнь» состоялись только на бумаге.