Эмтегей 1985. (ч.15)

Решения мы всегда принимаем быстро. Без обсуждений и рассусоливаний. Как дела делаются быстро, на форсаже, так и правильный план действий должен возникать в голове молниеносно. Так нас учили с детства. Такая манера, характерна для всех колымчан. Да и вообще всех северян, которые являются частью суровой, природы высоких широт.

- Если мы пойдём назад тем же путём, как пришли сюда, то не вернёмся до самого утра. Айда напрямиг? - Предлагает Серёга.

- Согласен. Даже если мы не станем спускаться в распадок, а пойдём по вершинам, всё равно будет быстрее, а главное легче. Шагать по каменистому плато одно удовольствие. Только заночевать всё — равно придётся, как ни крути. - Соглашаюсь я.

И мы бодро шагаем по вершине сопки, направляясь по узкому гребню к соседней вершине. Под ногами лишь осколки древних камней, поросшие лишайниками и белым ягелем, да бесконечные поляны шикши. Неспелой ещё, но довольно вкусной. Увлекаться такой нельзя, чуть больше съешь, и потом тошно будет обеспечена надолго.

Шикша.

Примерно час ушёл у нас на то, чтоб оказаться на противоположной, северной стороне распадка, и... О чудо! Небо прояснилось, холодный ветер стих, а снизу к вершине стал подниматься горячий, разогретый за день воздух.

- Ну, что я говорил! Верный нам знак был, чтоб «сваливали» мы стой вершины. И каменный столб там не зря поставлен. - Торжественно поднял указательный палец к небу Сергей.

- Да уж... Как тут не верить в приметы, если жизнь сама на них указывает. Учёные они то вещают нам о материалистическом мировоззрении строителя коммунизма, а сами, между прочим, суеверней попов из церкви будут. - Говорю я с пафосом.

- Моряки, лётчики, и военные ещё больше в суевериях замечены. Когда по краю пропасти ходишь, во всё что угодно поверишь. - Поддерживает меня Лось.

Предполётный ритуал.

- Вот у брательника моего случай был, - воодушевился я, - он же в Чайбухе у меня штурманом на Ан двенадцатом летал...

- А сейчас что, не летает уже? - Басит Вася.

- Ну ты не перебивай, расскажу же. Так вот, у всех лётчиков есть такая традиция: Перед вылетом, экипаж обязательно должен обоссать одно из колёс шасси. Бортинженер даже на борт не поднимется до тех пор, пока все не поссут на шасси. Хочешь, не хочешь, но обязан.

И вот как Лёшка в диспетчеры подался. Однажды он глюканул, когда читал график полётов. Видит, что вылет первого января, а на время вылета, как то не обратил внимания. И вот, бьют куранты по телеку, все поднимают бокалы, и брат тоже. Выпил шампанского, немного, специально чуточку, утром же предполётный осмотр проходить. А тут в дверь стучаться, на аэропортовском Уазике за ним экипаж заехал. «Ты чё»? - говорят, - «с дуба рухнул? У нас же вылет в полтретьего»!

В общем, пришлось срочно замену делать, и вместо брата полетел штурман из а-сэ-эровского экипажа. АСР, это значит «аварийно-спасательные работы». В любом аэропорту СССР, круглосуточно дежурит экипаж, готовый по первому свистку вылететь на место происшествия, если понадобиться. Ну, там, стихийное бедствие, или катастрофа какая-нибудь. И самолёт, или вертолёт, стоит для этой цели заправленный, и расчехлённый, чтоб быстро вылететь.

А утром брательник в аэропорт приезжает, а там все смурные сидят. И говорят, что тот борт, на котором полетели лёшкины мужики, со штурманом из АСР вместо «заболевшего», на высоте восемь тысяч, распался на куски. Обломки раскиданы по тундре на несколько километров на подлёте к Кепервеему.

Аэропорт Кепервеем.

- Разве так бывает, чтоб развалился на части в воздухе? - Спрашивает с недоумением Серёга.

- Бывает, если в воздухе произошёл взрыв. Брат по сей день уверен, что его друзей наши пэ-вэ-ошники сбили по ошибке. Однокашника его точно так над Камчаткой сбили, и тоже на Ан-12.

- Ахрене-е-еть! И чё? Кто-то не поссал на колесо перед вылетом? - осипшим голосом басит Вася.

- Именно! Весь аэропорт об этом только и судачил, что сменный штурман занял место в кабине без особого ритуала. А брат после того случая в Сусуман перевёлся. Диспетчером теперь работает, и летать не собирается. Ладно, мужики! Айда спускаться в распадок. На ту сторону поднимемся, и аккурат на прижим выйдем. А там и до стойбища уже рукой подать.

Пожог.

Спуск прошёл гладко как по маслу, а вот подъём на противоположную гряду отнял у нас последние остатки сил. Пришлось карабкаться почти на отвесную стену, причём по курумнику, который «течёт» как сметана под ногами. Делаешь шаг вперёд, а оказываешься в трёх метрах ниже, скатываясь вместе с камнями. Ободрали себе все руки, цепляясь за колючки, которые с лёгкостью отделяются от камней.

Но всё-таки курумник мы штурмовали с упорством баранов, что и дало результат, но уже глубокой ночью. Взобравшись на пологую вершину сопки, мы оказались в зарослях стланника высотой в два человеческих роста. Тут дело пошло легче, и вскоре мы оказались на самой вершине, откуда открывался вид на всё ту же панораму, которую мы наблюдали той сопки, откуда нас приближающийся шторм, заставил драпать.

- Вот и ладненько! Смотрите какая ложбина в камнях, готовый пожог для ночлега! - Довольно резюмирует Серёга. И мы дружно начинаем собирать сухие сучья стланника, и заваливаем всю яму топливом.

Одной спички достаточно, чтоб тонкие засохшие веточки, пропитанные окаменевшей смолой, ярко вспыхнули, и трескучее пламя мгновенно охватывает всю огромную кучу хвороста, прижатого сверху несколькими засохшими стволами, упавших лиственниц. Свежий ветерок раздувает пламя, и увлекает в распадок аромат смолистых дров. Становится невыносимо жарко даже на расстоянии нескольких метров от гигантского костра. И мы ретируемся в ночь. Темнота опустилась на землю. Белые ночи, теперь не скоро вернутся на Колыму.

Когда пламя утихает, достаём остатки съестного, и устраиваемся на камнях, чтобы поужинать. И тут разговор о суевериях возобновляется сам собой. Остановка к этому располагает. Звёздное небо, густая тьма вокруг, свист ветра, да потрескивание углей в пожоге.

Шубин.

- У шахтёров тоже есть свои заморочки с приметами. - Говорю я.

- Это ты про Шубина? - Спрашивает Лось, с набитым ртом.

- Угу. Мой батя его сам видел.

- Да ты что! Мой пахан про него только слышал на Донбассе. - Заволновался Сергей.

- А мой его уже тут, в Кадыкчане встречал, когда работал проходчиком на «Десятке». Именно после того случая он ушёл из забоя, и стал начальником склада взрывчатых материалов. Склад ВМ тоже на глубине больше трёх сотен метров, но он в таком месте, которое считается самым безопасным в шахте.

А случилось это всё на майские праздники, лет шесть назад, до Московской олимпиады ещё. Каждый шахтёр и член его семьи знает, что все обвалы, прорывы грунтовых вод и выбросы метана в щахте случаются именно в те моменты, когда под землёй находится минимальное количество горняков. Во время пересменки, когда одна бригада наверх поднимается, а другая смена только лампы и самоспасатели получает. В праздничные, в выходные дни, в общем есть какая то сила, которая не разрешает случаться массовым несчастным случаям. И все убеждены в том, что это белый шахтёр бережёт своих коллег.

Говорят, что однажды, на одной из шахт Донбасса, в забое погиб горняк по фамилии Шубин. И с тех пор, как это случилось, его призрак, шахтёры часто стали видеть под землёй. Дело в том, что тело погибшего Шубина никто так и не откопал, и он навечно остался под завалом. А его неупокоенная душа стала бродить по штольням и штрекам, своим появлением предупреждать о скором обвале в том месте, где появляется его сгорбленная белёсая полупрозрачная фигура в каске с лампой на лобной части, и киркой в руке.

И если кто-то из горняков видел призрака, то тут же объявлялась тревога, и все работы прекращались для эвакуации людей из шахты. В тот момент, когда последний шахтёр выходил на поверхность, происходил обвал, или затопление грунтовыми водами, либо взрывался метан. Тысячи шахтёров благодарны за спасение именно призрачному Шубину, а не инженерам по технике безопасности, и спасателям военизированных горно-спасательных частей — ВГСЧ.

И появляться Шубин стал вскоре не только в той шахте, где его завалило, но и на соседних. А после его стали встречать в Кузбассе, в Якутии, и на Колыме. И мой отец был одним из первых, кто встретил Шубина в одной из штолен шахты № 10 «Кадыкчанская». Тогда он сообщил своим товарищам о том, что белый шахтёр сидит на подножке электровоза, но было это когда уже все покидали забой после смены. А наутро весь посёлок содрогнулся от ужаса. Машинист электровоза, который заступил в составе новой смены, погиб страшной смертью.

Отца тогда вызвали на работу, и он, как начальник участка, снова спустился в шахту, чтобы участвовать в поисковых работах. Оказывается, Машинист по какой то причине забыл о том, что в одном месте кровля выработки так низко расположена, что зазор между капотом локомотива и потолком, составляет всего несколько сантиметров. Для проезда по этому участку узкоколейки, необходимо было садиться на пол электровоза. Но почему то машинист этого не сделал. Скорее всего, он наблюдал в этот момент за составом вагонеток позади локомотива.

Случилось неизбежное. Тело шахтёра затянуло на вагонетки, полные угля, и протащило по длине всего состава. Когда электровоз подали назад, даже суровые мужики, повидавшие на своём веку много чего такого, не смогли скрыть ужас, охвативший всех участников операции. От их товарища остался только мясной фарш и лоскуты одежды. В каждой вагонетке понемногу. Собирать останки пришлось руками, в носилки, и на поверхность подняли груду мяса, с торчащими из неё белыми обломками костей.

В тот день мой отец вернулся с работы с седыми висками. По дороге с работы прихватил в магазине бутылку горькой, и потом сидел на кухне, и глотал жгучую жидкость из стакана, вперемешку с собственными слезами, не закусывая и не запивая. Всё смотрел на свои ладони. Пил, и не пьянел. Пил и тихо плакал. Я не мог этого видеть. Выскочил на улицу и сам разрыдался. А из окна на втором этаже в соседнем подъезде раздавался душераздирающий вой вдовы машиниста. Он был нашим соседом, и я прекрасно знал этого дядьку.

Наверное, с неделю потом, мой папа не мог спать. И написал заявление, чтоб его перевели куда-нибудь с этого участка. Так он стал начальником склада ВМ на шахте № 7 «Кедровская». До встречи с Шубиным его дважды, за карьеру, извлекали из под завалов. Оба раза ни царапины. А у шахтёров есть поверье, третий раз, непременно будет последним, поэтому испытывать судьбу после второго случая, окончившегося спасением, бессмысленно. Нужно менять работу. Те, кто не верят в эту примету, обязательно испытают на своей шкуре, что она действует на сто процентов. Только родным «смельчака» от этого уже не будет легче.

После окончания моего рассказа в воздухе повисло тягостное молчание, которое прервал Сергей: - «Ну чё сидим? Угли прогорели, давай стланник ломать»!

И мы молча кинулись работать, потому, что стало жутко холодно, и нас трясло от озноба и, наверное, в результате впечатлений, полученных от истории про погибшего машиниста.

За считанные минуты на разогретых камнях появилась гора пушистых веток стланника. Забираемся в ворох из хвойных ветвей с душистыми длинными иголками, оказываемся на подушке, подогреваемой снизу горячими камнями, и укрытые сверху такими же ветками, как толстым одеялом. Проваливаюсь в сон мгновенно. Помню снился какой то интересный сон, когда его прервал васин вопль: - «Встаём! Быстро! Вот же оно! Вот! Аэродром в долине»! Меня подбрасывает как на пружинах, и я вылетаю из горы влажных горячих веток на поверхность.

Аэродром — призрак.

Секундой после, мы все, мокрые от пота, как из бани, стоим рядом с Васей, и всматриваемся в долину, раскинувшуюся далеко внизу у нас под ногами. Ничего... Только, восходящее солнце, золотит вершины сопок. Перед нами бескрайнее море тайги. Всё пространство в долине покрыто густым хвойным лесом, и мы не видим ни единого признака взлётной полосы.

- Я же видел! Видел, я вам говорю!

- Приснилось может?

- Да нет же! Я проснулся от того, что весь мокрый от пара. Вылез подышать , а тут ка-ак началась «цветомузыка»

- Какая цветомузыка?!

- Ну два ряда синих огней как пунктиры моргают от нашей сопки, и во-он туда, в сторону Баррагона. Понимаете, как будто лампочки по очереди зажигаются, и получается берущая волна из синих вспышек. И они образуют дорогу, шириной метров триста, длиной километра три. Прямая как стрела. И огоньки по краям «взлётки» морг-морг-морг, морг-морг-морг.

- Какой МОРГ, Вася! Откуда в тайге моргу взяться? Хохочет Лось.

- Да я правду говорю! Зуб даю! - Вася грязным ногтем поддевает резец на верхней челюсти, и при этом раздаётся смачный щелчок.

- Ну ты же видишь, что там одни макушки деревьев! Нет никакой «взлётки».

- Да и не говорил я что была взлётка! - Запальчиво вопит Вася, при этом жестикулируя, и пытаясь руками показать на местности как «бегали огни» в долине. - Я говорю, огни внизу были такие, словно там взлётная полоса.

- Померещилось.

- Да пошёл ты козе в трещину Лось сохатый! - нас начинает гнуть пополам от смеха. Вася такой смешной когда злится. - Бля буду были огни! Не знаю что это, но я их видел!

Свежий воздух быстро напоминает нам о том, что промокшие от хвойного пара, мы скоро превратимся в ледышки. И это заставляет нас сменить тему, потому, что нужно «двигать поршнями», и торопиться на работу. Дай Бог к обеду попасть в стойбище. И мы отправляемся в путь молча, сосредоточенно думая о чём то. Почему то я уверен в том, что каждый из нас думает об одном и том же. Кстати, совершенно не договариваясь, мы ни разу не обмолвились об этом происшествии ни в лесничестве, и никогда и нигде больше.

А о чём было рассказывать? Сами то мы ничего не видели, и оставалось только верить на слово Васе. Допустим, я ему верю. Но ведь те, кто его не знает, не могли верить так же безоговорочно! Поэтому каждый из нас, таким образом, просто избавлял себя от проблемы, возникшей бы неизбежно, решись мы рассказать об огнях в тайге.

Ещё тогда мне подумалось, что очень может быть, что масса загадочного и необъяснимого, остаётся неизвестным публике именно по этой причине. Не то, чтобы все боятся показаться психами, страдающими от галлюцинаций. Просто так проще. Значительно выгоднее для себя, любимого, просто забыть о случившемся. Нет события - нет и множества проблем, возникающих при обнародовании. Но я всё-таки об этом расскажу обязательно! Хотя бы внукам.

Посетителей: