История о советском шахматисте, которого презрительно звали "претендент" и "злодей"
Журналист Владислав Бачуров посвятил свою колонку недавно скончавшемуся гроссмейстеру Виктору Корчному. В ней рассказывает о его проигрыше на чемпионате мира по шахматам, о его побеге из СССР, о его победах и поражениях — не только в шахматах. Его не называли по фамилии, его называли "претендент", но все прекрасно понимали, о ком идет речь. Вот вы знаете, кто сейчас претендент? Кто будет в этом году играть матч за звание чемпиона мира по шахматам? А кто чемпион–то, помните? Недавно я читал дочке "Денискины рассказы". Рассказ про то, как взрослые мучают детей дурацкими вопросами, на которые в который уже раз Дениске приходится отвечать. И вот противный дядька задает свой главный вопрос: "А скажи, Дениска, кого ты больше любишь: папу или маму?" И Дениска, чтобы этот взрослый отвязался, отвечает: "Михаила Таля!" Взрослому смешно, родителям смешно, нам в детстве было смешно. А нынешним детям не смешно. Они спрашивают: "А кто такой этот Михаил Таль?" А Михаил Таль был популярен как кинозвезда. Да что там Таль, что чемпионы мира — даже не умеющим играть в шахматы были знакомы эти имена: Лайош Портиш, Роберт Хюбнер, Бент Ларсен, Любомир Любоевич, Энтони Майлс, Ян Тимман. Их имена называли в программе "Время", про них читали в газетах. И только один шахматист был без имени — "претендент". Как писал Высоцкий: "И вот они сидят, один — герой народа, что пьет кефир в критический момент, другой — герой без имени и рода, с презрительною кличкой — "претендент". У Виктора Корчного было прозвище "злодей", он был "невозвращенцем", "предателем". Но он был спортсменом. И в 80 лет выступал в профессиональных турнирах. Он умер 6 июня 2016 года в возрасте 85 лет. Его считали сложным человеком, параноиком, но он во всем, даже в своей мнительности, первым делом был бойцом. Блокадный ребенок, один против советской шахматной машины, он сражался на каждом участке доски и за ее пределами. Вот как Корчной описывает свой матч со Спасским, выиграв который он и стал претендентом. "17–я партия матча. У меня позиционное преимущество. Я задумался, как бы поскорее превратить его в нечто более ощутимое. Я вижу жертву пешки — с целью взломать линию обороны противника. Времени на часах много, я снова обдумываю последствия жертвы. Что–то я чувствую… Я посмотрел вперед. На меня из бокса смотрит Спасский и делает мне руками пассы. Я отчетливо чувствую, что они означают: "Ну, давай, жертвуй, ну, будь мужчиной!" Я снова стал смотреть жертву пешки. Туман в голове прояснился. Оказывается, я где–то что–то просмотрел в не очень длинном варианте — если бы я пожертвовал пешку, мое положение сразу стало бы безнадежно. Я взял себя в руки и сделал другой ход. Когда через несколько минут Спасский подошел к доске делать ответный ход, он был белее полотна. Я не повиновался ему! В этот момент, именно в этот момент, он понял, что проиграл матч! Эту партию я, конечно, выиграл". Почему он остался на Западе? Он не был диссидентом и борцом с системой, он был шахматистом, который вдруг почувствовал страшную несправедливость: "Карпов был избран властями фаворитом ввиду того, что идеально вписывался в формат чемпиона: русский, из глубинки, молодой и исключительно лояльный к режиму. Разумеется, по ходу матча Карпов пользовался беспрецедентной поддержкой, был окружен командой первоклассных гроссмейстеров, прославлялся прессой и т. п. Когда я попытался указать на неравные возможности, определенно не способствующие ведению честной борьбы, меня было решено примерно наказать: это касалось и игры в турнирах, и некоторых финансовых вопросов, помимо прочего, усилилось и давление на мою семью". Перед матчем в Багио за звание чемпиона мира на Карпова работали все советские гроссмейстеры. Или почти все — например, Ратмиру Холмову отрабатывать барщину не предложили. Он вспоминал: "Вот, помню, жили мы с Суэтиным в одной комнате на сборах, так Лёха всякий раз кряхтел и жаловался: "Снова в Москву надо ехать, варианты показывать". И так два раза в неделю. Я ему: "Да ты откажись", а он: "Тебе легко говорить, попробуй откажись…" Так что иногда и хорошо оказывалось, что я теории не знал". Всем известны политические аспекты матчей Корчного с Карповым, но я хотел рассказать две истории, которые много говорят о качествах "злодея" и "чемпиона, который пьет кефир". Вы наверняка знаете правило "тронул — ходи". Но в шахматах бывает всякое. Бывает, шахматисты и перехаживают. Есть известная история, как на одном турнире югослав Милан Матулович в жестоком цейтноте сначала взялся за слона, а затем поставил его на место и сделал ход другой фигурой. Его противник запротестовал, но Матулович был непреклонен: "Я сказал "жадуб" ("поправляю" — по–французски), но из–за сильного волнения слово застряло у меня в горле". На следующий тур он опаздывал. Наконец появился и объяснил, что подавился за обедом и врач извлек у него из горла рыбью кость. Гроссмейстер Эдуард Гуфельд стоял рядом и поинтересовался: "А может, это было застрявшее слово "жадуб"?" В конце 1980–х Анатолий Карпов в партии с Леонидом Юдасиным сделал неудачный ход, зевнул, проиграл, хотел переходить, сказал, что на него нашло помрачение. Юдасин согласился партию переиграть (помните: "попробуй откажись…"?), Карпов партию выиграл. А в чемпионате СССР 1960 года Виктор Корчной в партии с Багировым имел преимущество, произошел размен фигур, и "злодей" должен был сделать очевидный ход слоном, побив неприятельскую ладью. Погрузившись в раздумье, Корчной импульсивно взялся за другого слона и немедленно сдал партию. Кстати, тот чемпионат СССР Корчной выиграл.