Сарапул после Гражданской войны

Из воспоминаний большевика Ивана Петровича Павлова. Сарапул — город в Удмуртии.

Из–за голода зима 1921–1922 г. выдалась особенно тяжелой. В Сарапул толпами валили голодающие крестьяне – татары, башкиры, чуваши, черемисы, русские – многие тут же попадали в больницу или умирали прямо на улице. У нас была специальная подвода с большим ящиком, возница по утрам собирал трупы и увозил их на кладбище. Было несколько случаев холеры, от которой в 1922 году умер и мой тесть. Так мы и не узнали, где он ее подцепил.

Я, будучи зав. отделом управления уездом – зам. предрика, получал в месяц одного соленого судака и пуд овса или ржаной муки. Учитывая пайки жены и родственников, жили мы еще сносно. Тем более, что в 1922 году у нас появилась корова, сенокос и грядки с овощами. Другим было много хуже.

К 1922 году Сарапул по сравнению с 1918 годом сильно обветшал – почти все заборы пошли на дрова, дома годами не ремонтировались, многие пустовали – хозяева бежали с белыми. Грязь была непролазная, доходило до оползней. Из–за голода люди бродили словно тени. Одни кулаки процветали, наживаясь на спекуляции хлебом. Интересно, что когда наши хлебозаготовители объявляли, что готовы заплатить больше назначенной крестьянами цены, те им не верили и хлеб придерживали. Для разрешения текущих потребностей городского хозяйства приходилось идти на риск. Как–то Новиков, начальник милиции, пожаловался мне на отсутствие овса – милиционеры были готовы сами его заготовить, но ни земли, ни семян, ни инвентаря у них не было. Подумали мы, и я дал указание волисполкомам засеять по полдесятины овса, а убрать его в счет трудгужповинности. Так и сделали, к осени милицейская конюшня была обеспечена овсом. Узнав об этом, уком хотел было меня отругать, но Новиков меня отстоял, превознеся до небес мою находчивость и политическую смелость.

С началом нэпа сарапульские магазины ожили – как по щучьему велению в них появились сибирская мука, астраханская рыба, мясо из Средней Азии, мануфактура, обувь. Откуда только у нэпманов что бралось! Сами их лавки, разграбленные и разгромленные за годы гражданской войны, мгновенно приобрели приличный вид, а ведь для этого требовались дефицитные стекло, железо, краска, тес. Как нам рассказывал один из сарапульских воротил, денег у них почти не было, но они быстро восстановили свои прежние связи и получали товар «на слово» – в кредит У наших же кооператоров – ни денег, ни товара, ни кредита, ни связей, ни торговых кадров, ни опыта. Один из наших кооператоров, например, закупил на Нижегородской ярмарке под вексель вагон игрушек, которые, конечно, никто не покупал. Влепили ему выговор по партийной линии, тем дело и кончилось. Вот с чего мы начали борьбу с нэпом под лозунгом Ленина «кто кого».

Я был членом налоговой комиссии, и мы облагали нэпманов по такому примерно принципу: «шерсть стричь, но не с кожей, пусть отрастает до следующей стрижки». В каждом конкретном случае приходилось решать – закроет или не закроет нэпман торговлю после уплаты налога. Если не выдержит– снижали обложение. Не лучше было и в местной промышленности. В Сарапуле с государственным кожевенным заводом конкурировал такой же частный, Кривцова. На нашем было 120 конторских служащих, а у Кривцова – 2. Я по этому поводу даже в «Правду» писал и в местную газету «Красное Прикамье». И вот результат: Кривцов продавал обувь дешевле нашей и качеством лучше. Так мы начинали жизнь по линии промышленности. Со временем, однако, Кривцов свое заведение закрыл, так как не мог больше доставать сырье «по блату», а наш завод стал снабжаться более планово. Постепенно окрепла и наша кооперация. В торговле нэпманы действовали еще несколько лет и кредитовались госбанком вплоть до 1927 года.

В 1922 году в Сарапуле по ночам было опасно – орудовали как заезжие «гастролеры», прибывавшие по Каме или по железной дороге, так и свои бандиты. Все еще много было и дезертиров. После заседаний, которые, как правило, заканчивались глубокой ночью, домой мы всегда возвращались вооруженными. Наводить порядок мы начали с чистки аппарата милиции. Комиссия вычистила пьяниц, а также милиционеров из семей торговцев и кулаков. Среди бандитов встречались «матросы»–инвалиды, якобы пострадавшие в борьбе за советскую власть. «Братишки» нападали даже на государственные учреждения. Один такой безногий однажды явился ко мне на службу с требованием денег, и когда я ему отказал, сделал вид, что упал в обморок. В присутствии военкома я распорядился, чтобы секретарь его выпроводил, после чего «борец за советскую власть» как ни в чем ни бывало встал и молча отправился восвояси.

Мы решили с бандитизмом покончить. По ночам вместе с милицией, уездным ГПУ («политбюро») и военкомом стали устраивать облавы, проверять документы. Местных жителей, конечно, тут же отпускали, а всех подозрительных задерживали. Буквально через пару месяцев в городе стало спокойно. Так мы бандитам нашарахали, что даже пермская, казанская и екатеринбургская «братва» стали обходить Сарапул стороной. Дезертиров мы вылавливали путем повальных обысков по окраинам – вытаскивали их из бань, чердаков, из подполий.

В общем, по сравнению с руководящей работой в Красной армии, должность мне досталась «веселенькая». По старой военной привычке, я часто приказывал, а не давал распоряжения, как принято «на гражданке», на чем не раз «спотыкался». Впрочем, народ меня, как правило, понимал и поддерживал. В том же 1922 году пришлось создавать отряд в 200 бойцов для подавления кулацкого башкирского восстания в районе Янаула. Так что приходилось заниматься и чисто военной работой. Подавлял это восстание батальон ЧОН, членом штаба которого я состоял. Насколько помню, в 1924 году этот батальон расформировали за ненадобностью.

Большим нашим бичом было самогоноварение. Водкой государство тогда не торговало, и чтобы чем–то ее заменить, народ варил квас, делал брагу, гнал самогон, на который уходило много хлеба. Особенно по этой части отличались удмурты, у которых самогон был чем–то вроде священного напитка, который пили даже дети. Их старики и сегодня пить водку считают грехом. Сколько мы бесед проводили о вреде для государства самогоноварения! А нам отвечали: «Какое вам дело, ведь мы гоним из своего хлеба. Куда хотим, туда его и деваем!». Что тут скажешь? Конфисковывали аппараты, спрятанные в банях, овинах, в лесу, в сараях. Но разве их все найдешь! Бывало, вечером перед каким–нибудь праздником по деревне стелется дымок с характерным запахом, а на другой день все село гуляет. Сунешься конфисковывать аппараты – убьют. Один раз накануне праздника милиционеры попытались, так их загнали в избу, дом окружили и не выпускали, пока мы, отряд коммунистов, не приехали на подмогу. Воспользовавшись случаем, мы конфисковали тогда много аппаратов, но, как выяснилось, у самогонщиков имелись резервные.

Написал experov на experov.d3.ru / комментировать