Государев мастер Фёдор Конь
Федор Савельевич Конь, по единодушному признанию специалистов, — величайший архитектор средневековой Руси. Биография зодчего отрывочна. Достоверно известно лишь, что именно он создал невиданные по величине и новаторские по конструкции Белый город Москвы (Белгородская стена - одна из крепостных стен Москвы, окружавшая Белый город в XVI-XVIII веках. Длина стены составляла 10 километров, толщина достигала 4,5 метра.) и крепость Смоленска (Смоленская крепостная стена протяжённостью 6,5 км, построена в 1595—1602 гг.). Несколько лет понадобилось, чтобы каменщики, кирпичники и даже гончары «со всея Руския земли» опоясали оба этих ключевых города многокилометровыми и многобашенными стенами. Впервые в русской военной практике каменным ожерельем был прикрыт Смоленск — город, не имевший до того ни особого каменного кремля, ни вообще долговременных защитных сооружений.
В 1934 г. загадочная фигура Федора Савельевича Коня привлекла внимание молодой и очень талантливой писательницы Веры Жаковой, которая в небольшом очерке «О черном человеке Коне», на фоне общественной и политической жизни Руси второй половины XVI — начала XVII вв. нарисовала картину жизни и творчества мастера. Хорошо написанный, легко и с интересом читающийся, этот очерк привлекает писателей и поэтов, рассказывающих о зодчем в своих произведениях. Под впечатлением их сочинений художник Ю. Королев создал даже «портрет» Федора Коня.
Однако архитектурно-исторической науке очерк В. Жаковой принес большой вред. Собрав имеющиеся документальные известия о Федоре Коне, В. Жакова не имела возможности на их основе составить более или менее исчерпывающую биографию зодчего и заменила лакуны в этой биографии произвольными домыслами. При этом, стремясь придать своему произведению большую убедительность и красочность, талантливая писательница мастерски ввела в текст «цитаты» из якобы обнаруженных ею документов, указав для некоторых из них и вымышленные места хранения. Благодаря этому ее сочинение приобрело видимость научного исследования.
Как ни странно, но очерк В. Жаковой ввел в заблуждение некоторых специалистов — особенно кандидата архитектуры И. Д. Белогорцева, который не учел, что этот очерк является лишь литературным произведением, и, приняв якобы «цитированные» в нем «источники» за результат архивных изысканий, нарисовал на их основе развернутую биографию зодчего. Из этой биографии можно узнать о дне рождения Федора Коня и обстоятельствах его смерти; неожиданно установить, что Федор Конь возглавлял строительство Болдина монастыря близ Дорогобужа, создал ансамбль Ивано-Предтеченского монастыря в Вязьме и построил вяземский городской собор; что ему было поручено возвести ограду Пафнутьева монастыря под Боровском и собор этого монастыря; что он наблюдал за постройкой «Скородома» Москвы, ставил собор Донского монастыря, укреплял Симонов монастырь и надстраивал его башни; что им был сделан верх колокольни Ивана Великого в Московском Кремле, сложены стены Ростовского собора, выстроены церкви и боярские палаты в различных городах и отремонтированы еще оборонительные сооружения каких-то никому неведомых монастырей. Из брошюры И. Д. Белогорцева можно почерпнуть, наконец, и массу мелочей из жизни зодчего — узнать, в частности, о его взаимоотношениях со знменитым русским литейным мастером Андреем Чоховым и известным немецким шпионом Генрихом Штаденом. Однако все это сплошная фантазия; об авторах перечисленных сооружений источники ничего не сообщают, а каких-либо косвенных данных, позволяющих приписывать их творчеству Федора Коня, в этой «биографии» не приводится.
В. В. Косточкин в своей книге «Государев мастер Федор Конь» несколько поспешно заметил, что В. Жакова для «некоторых из якобы обнаруженных ею документов указала вымышленные места хранения». Между тем один из этих «вымышленных» документов нашелся в архиве Государственного Исторического музея и (второй раз после В. Жаковой) по всем архивным правилам был опубликован В. Н. Прищепенко:
«Государю царю и великому князю Борису Федоровичу всеа Русии нищие твои богомольцы игумен Сквородского Михайлова монастыря Алексей, да чернцы соборныи ...., да келарь ...ат, да козначеи и вся братия Михайлова монастыря бьют челом и извещают на бельца Федора сына Савельева Коня. Живет тот Конь не по чину по монастырскому. В церкви божии, государь, не ходит и ис казны и из погребов и сушила всякия запасы проводит к себе в келью. И сам есте безбожник и ...., а в монастырь, государь, Михайлов, приехав, меня, игумена честнова, и старцев соборных лаит б … детьми, а инех, государь, и ис собору выметал и в поле разогнал, а прочую, государь, братию, служебников и крылошаня, колит остном и бьеть плетями и без нашева игуменскова и бес старческова совету. И после Ефимона на погрибе пьет сильно и тебе, государю хочет оговаривати ложью старцев и всю братию, и от тех, государь, ево побои и гроз братия бегут розно. Православньи люд крестьянский он взбунтовал. Великий государь царь и великий князь Борис Федоровичь всеа Русии, укажи нам, како с Федором прожити. Государь, смилуйся, сыщи!».
При пристальном знакомстве с приведенным и, на первый взгляд, очень искренним документом виден ряд настораживающих несообразностей и деталей, чуждых духу XVII в.
Федор Конь в челобитной грамоте выступает как белец, т. е. человек живущий в монастыре и сохраняющий свое мирское имя. Почему же тогда к нему подходят с мерками монашеского устава и обвиняют в том, что он живет «не по монастырскому чину»? Как один Федор Конь, не будучи к тому же монахом, смог якобы избить и разогнать всю братию? Причины и самая возможность этого, мягко говоря, своевольного поведения почти никак и ничем не мотивированы. И вообще, жалобы царю в таких случаях составлялись значительно подробнее и тщательнее. В начале челобитной отсутствуют (пропущены или не даны) имена челобитчиков, а единственно названный там игумен Алексей не числится в списке настоятелей русских монастырей, составленном историком П. М. Строевым (что уже отмечено В. Н. Прищепенко). Странно выглядит приписка к грамоте, согласно которой Федор Конь или игумен, в зависимости от дознания, должен быть отправлен на «крепкое покаяние» в Соловецкий монастырь. Наконец, судя по документу, в Сковородском монастыре есть погреба, сушило, казна и собор; между тем, это был небольшой пригородный новгородский монастырь с единственной каменной церковью Михаила, которую люди XVII в. вряд ли могли называть собором. Список вызывающих недоумение деталей можно продолжать, однако при всем том язык документа в целом можно считать подлинным языком XVII в.
В документах, имеющих отношение к Кирилло-Белозерскому монастырю, обнаружилась подлинная жалоба игумена этого монастыря Игнатия с братиею на старца Александра, написанную в 1582-1583 гг. и адресованную Ивану Грозному. Эта грамота в числе других актов и документов была, по-видимому, вывезена в 1830 г. из Кирилло-Белозерского монастыря археографом П. М. Строевым и впервые опубликована им в 1841 г. и переиздана в 1915 г. Текст этой челобитной убеждает в том, что она почти дословно совпадает с приведенным выше документом, хранящимся в Государственном Историческом музее и изданным В. Н. Прищепенко.
В Кирилловской челобитной монахи били челом на некоего старца Александра, нарушителя монастырской дисциплины, который завел собственную торговлю солью и вооруженную охрану. Документ необычайно выразителен и ярко отражает социальное разложение монашества. В нем описывается, что тот Александр живет «не по чину по монастырскому, к церкве, Государь, не ходит», что он «из казны и с погребов и с сушила всякие запасы... приводит к себе». «А в монастырь, Государь, в Кириллов приехав, меня игумена и старцев соборных лает б... детьми, а иных, Государь, старцев и из собору выметал и к морю разослал... а прочую братию, служебников и крылошан, колет остном и бьет плетьми без нашего игуменского и без старческого совету и на чепь и в железа сажает. И после нефимона на погребе пьет сильно… и тебе, Государю, хочет оговорити ложью старцев и всю братию, и от тех, Государь, его побой и гроз братия бегут розно. Православный царь и Государь, укажи нам, как с Александром прожити… Государь, смилуйся, сыщи».
Нетрудно видеть почти дословное совпадение двух документов, причем поступки Александра выглядят вполне логично. Он боролся за власть и влияние, и у него, видимо, были сторонники: из 200 монахов, находившихся в то время в монастыре, жалобу на Александра подписали только 48 человек. Реальность старца Александра подтверждают другие монастырские документы: в 1582 г. у него была оставлена купленная в Москве явно тюремного назначения вещь — «чепь о три ошейника» (не о ней ли упоминает челобитная?); в 1585 г. старец Александр, названный мастером, вместе с учениками Омелином и Никитой расписал фресками Святые ворота (фрески с авторской подписью сохранились доныне). Не идет ли речь об одном и том же человеке — вооруженном феодале, энергичном властолюбце и талантливом художнике? Более того, мы в состоянии установить и мирское имя этого человека — им скорее всего был Алексей Фомич Третьяков, представитель состоятельного рода, связанного с Кирилловым монастырем.
Сходство двух челобитных не могло оказаться результатом эпистолярного или канцелярского штампа. Ведь совпали не только обороты речи, но и поступки двух лиц, действовавших в разных местах и в разное время. Трудно вообразить, чтобы два средневековых русских художника проводили свею жизнь, одинаково ругаясь и пьянствуя на погребах и рукоприкладствуя при помощи плети и жезла.
Несущественные отличия новгородской челобитной заключаются в некотором упрощении, в замене отдельных слов: вместо «к морю разметал» — «в поле разогнал», вместо «приводит к себе в пустыню» — «приводит к себе в келью», церковная служба нефимон, совершаемая на первой и пятой неделе Великого Поста, превратилась в малопонятный Ефимон, была сочинена приписка о наказании, которому должен быть подвергнут игумен или Ф. Конь. Для большего правдоподобия своей копии неизвестный фальсификатор расставил многоточия в некоторых местах текста, нарочито смазав главным образом имена. Кто-то, видать, решил скандальную славу старца Александра связать с более знакомым именем.
Итак, со всей решительностью можно утверждать, что создатели псевдо челобитных ничего общего не имели с монахами Сковородского монастыря. Налицо фальшивка, которой фондообразователи архива Государственного Исторического музея в свое время справедливо не дали хода, распознав, видимо, ее недоброкачественность. Итак, биография Федора Коня освобождена от щекотливого и к тому же поддельного сюжета.
Выходит, что писательница В. Жакова ссылалась на документы, действительно существовавшие (самостоятельно решить вопрос об их подлинности она не могла, и обвинять ее тут не в чем).
Федор Конь, судя по его титулу, был зодчим-универсалом, он несомненно строил не только крепости, но церкви и палаты. К числу его построек В. В. Косточкин относит по стилистическим признакам Троицкую церковь в Вяземах и крепость Борисова Городка. Другие авторы склонны увеличить этот список. Новые находки и гипотезы о прославленном зодчем, по-видимому, не исключены и не исчерпаны.
Источник: ОБ ОДНОЙ «ЧЕЛОБИТНОЙ» НА ФЕДОРА КОНЯ
Понравилась статья?