«Татары любят говорить: «Без бөек халык – мы великий народ». Но когда мы были великими?»

Web-дизайнер Ильдар Аюпов о проблемах татарской интеллигенции, работе с мэрией Москвы и народе, который может выделяться не только языком

Основатель агентства «Теория» Ильдар Аюпов в свободное от коммерческих проектов время выпускает подкаст для детей на татарском языке и ролики об истории татар, набирающие миллионные просмотры. При этом он уверен, что татарам необходимо перестать оглядываться назад. «Почему надо быть великим народом и нельзя стать просто хорошим народом, любящим себя?» — задается он вопросом в интервью «БИЗНЕС Online».

«ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ДЕЛАТЬ ЧТО-ТО ПОЛЕЗНОЕ, ТО ДОЛЖЕН ИНВЕСТИРОВАТЬ ХОТЯ БЫ ВРЕМЯ»

— Ильдар, на круглом столе «БИЗНЕС Online», посвященном Стратегии развития татар, вы говорили, что татарские культурно-просветительские проекты делать невыгодно, они не окупаются, что не видите гениальных бизнесменов, которые могли бы сделать татарскую тематику окупаемой. Тем не менее, сами делаете такие проекты. С какой целью?   

— Причин много. Во-первых, мне это просто нравится, я получаю от этого удовольствие, чувствую себя счастливее. Во-вторых, считаю, что дело должно идти раньше слов: поэтому прежде чем много рассуждать о судьбе татар, надо сделать хоть что-то полезное. В-третьих, хочу, чтобы у меня было что сказать своим детям, когда они вырастут и спросят, что я «сделал для хип-хопа в свои годы».

— О каком количестве проектов идет речь?

— Сейчас уже потерял счет. Все околонаучные проекты пытаюсь собрать под маркой «Әлбәттә» на YouTube. Там у нас подкасты, видео-лекции, анимационные ролике о языке, видео-ролики по истории татар, Тукая, татарского театра.

Скоро там появится документальный фильм на сложную для меня тему. Мы создаем учебный комплекс татарского языка «Салям!»: вся оформительская часть на нас. Выпустили мобильное приложение «Алифба» для маленьких детей: можете скачать, оно бесплатное. Портал c правилами татарской орфографии dores.tatar — тоже наш проект, реализованный совместно с Форумом татарской молодежи. В проекте «Үчтеки» мы выпускаем книги для детей.

А так мы занимаемся креативными проектами в области IT, рекламы и дизайна.

— Все эти проекты — «Әлбәттә», «Үчтеки» вы делаете на свои средства?

— Я люблю делать то, что мне нравится. Не исхожу из цели — давай-ка я улучшу, просвещу людей. Просто смотрю «Постнауку» и думаю: классная вещь, надо тоже что-то такое сделать — и делаю. Например, я очень люблю науку, хотя сам совершенно не научный человек. Причем, вынашивал эту идею года два, предлагал разным людям, но потом просто взял и сам сделал. 

Делаю это по сезонам. С точки зрения времени и затрат удобнее снять сразу много спикеров, потом резать и выкладывать, чем весь год этим заниматься. Этот проект не требует огромных вложений, один сезон обходится в пару сотен тысяч рублей. Он требует вложений времени. Если на «Әлбәттә» ничего не выходит, значит Ильдар занят. Но, если выходит «Әлбәттә», значит у Ильдара меньше денег. (Смеется).

— Но можно же подавать заявки на какие-то гранты?

— Второй сезон сделать нам помогли: мы подали на грант академии наук РТ и половину суммы окупили. Кошмар, конечно, налоги забрали 40 процентов гранта! По закону они не должны были их забирать, но, чтобы доказать это, нужно было судиться, но я не стал. Не такие большие суммы, чтобы судиться. 

— Может быть на фоне ситуации, когда татарский язык перестал был обязательным в школе, именно сейчас нужно обратить пристальное внимание на такие проекты и поддерживать их? Это своего рода альтернатива изучению татарского языка в общеобразовательном учреждении?

— Поддерживать нужно не отдельные проекты, надо создавать глобальную программу. Нужно поставить цели и определить перечень действий, чтобы их добиться. Если рассуждать на уровне республики, это будут небольшие деньги. А поддерживать отдельный проект — деньги в трубу. У «Әлбәттә» не огромная аудитория, людей, интересующихся наукой, немного. Это везде так — и на уровне России, и на мировом уровне. Поэтому надо распределить, даже если есть желание выделить какой-то бюджет, то не надо отдавать его кому-то одному, нужно сделать много проектов.

— Проекты есть: «Гыйлем», например, где сидят студенты-волонтеры и переводят Гарри Поттера на татарский язык, выпускают научпоп. Но денег у них нет. Никто их не видит или не хочет видеть?

— Деньги всегда будут проблемой, никто их не хочет просто так отдавать, никогда и нигде в мире. Ну да, кто-то придет, наверное, подумает, что это важно и выделит больше денег. Но сейчас есть столько, сколько есть. Сейчас, я думаю, каждый должен полагаться на себя. Не надо сидеть и кричать, что денег нет, и посыпать голову пеплом. Чтобы создать паблик Вконтакте и наполнять его контентом, какие деньги нужны? 

— Нужно время. За то время, что я потрачу на паблик, могу, например, заработать их, написав пару статей. За время, потраченное на этот паблик, теряешь реальные деньги.

— Инвестируй время. Если у тебя коммерческий проект, то это одно. Если хочешь делать что-то полезное, то должен инвестировать хотя бы время. Время — деньги, но это деньги, которые тебе уже принадлежат, ты можешь их тратить. А наличка — это деньги, которых у тебя еще нет. Так что время тратить легче, чем деньги. 

— Расскажите о проекте «Үчтеки»? Это тоже проект вашей студии?

— «Үчтеки» — это проект моей супруги, у нас три ребенка, и каждый вдохновляет на какие-то вещи, дает пищу для создания контента. Когда появился первый ребенок, мы начали искать татарский контент. На YouTube огромное количество русского и английского контента, а татарского совершенно нет. У нас в один момент ребенок английский язык знал лучше, чем все остальные. Что делать? Создавать самому. Не писать же везде, не ходить — ой, у нас нет татарского контента. Есть проблема — реши ее сам. Вот Айгуль и решила ее сама. Она сама сочиняет все эти поговорки и стишки и читает их нашим детям. Наши дети — первые испытуемые любой поговорки или стишка, которые она придумает.  

— Наблюдается такая тенденция, практически одновременно появляются проект «Үчтеки», открывается детский центр «Сабыйлар», молодая татарская интеллигенция объединяется в творческий союз «Калеб», появляются новые альтернативные направления в татарской музыке и так далее. Весь этот контент генерируют выпускники татарских школ.  Если не будет выпускников татарских школ, то кто в будущем будет генерировать такой контент и для кого? 

— Я окончил русский лицей. Айгуль — татарскую гимназию № 2 Казани. 

— Татарскую все-таки. Через 10 лет выпускникам, окончившие русские школы, это уже не будет интересно. 

— Да, они будут говорить по-русски, писать русские книги, ну и что? Они же не перестанут быть татарами. Алина Загитова ведь не танцует татарский танец, но мы же все равно ею горды.

— Может быть, и станцует…

— Но не из-за этого же мы все ею довольны.

«ТЕХ, КТО НАЗЫВАЕТ СЕБЯ СТУДИЯМИ, МНОГО, ТЕХ, КТО ЗАНИМАЕТСЯ КАЧЕСТВЕННЫМ ДИЗАЙНОМ — МАЛО»

— С чего началась история креативного агентства «Теория»?

— С того, что я стал дизайнером. До открытия своей студии я 5-6 лет работал дизайнером в разных компаниях Казани. Работал ui-дизайнером, занимался разработкой дизайна медицинской информационной системы, которая используется по всей России, в том числе, в Татарстане. Потом мне захотелось чего-то большего, больше независимости, я начал работать как фрилансер, и как-то так органически получилось, что сформировалась группа людей, которых я посадил в офис, и мы стали компанией.  Это было в 2012 году. Мы начали работать, у нас появились какие-то крупные заказы, например, мы делали мобильные приложения для Универсиады. За счет таких проектов выросли.

— У вас на сайте много интересных проектов. Какие еще крупные проекты были, кроме Универсиады? 

— Мы занимаемся дизайн-поддержкой «Автодории». Это наш самый крупный проект по длине, они тоже появились в 2012 году, там было три человека, это был стартап. С тех пор мы их поддерживаем. Сейчас там в компании уже 100 человек. Мы были знакомы с директором еще до того, как они организовали компанию. Их устраивало, что мы делаем, нам нравилось с ними работать.  

Не обо всех проектах можно говорить, но мы работали и с «Татнефтью», и для мэрии Москвы делали проекты, но они внутренние, поэтому мы не можем их выложить у себя на сайте и показать.

— А для мэрии Москвы что делали?

— Мы выиграли московский тендер. Делали детскую платформу для профориентации учеников. Надо было придумать бренд, название и т. д.

— А с кем легче работать, с московскими или местными компаниями?

— Географически особо не делится. С московскими у нас было буквально 3-4 проекта, то есть нет большой выборки, чтобы сравнивать. Это, наверное, от человека зависит, а не от месторасположения. Со своими тоже тяжело работать, со всеми тяжело работать. 

— Поговорим о рынке дизайна в Казани. Конкуренция есть, много у нас в Казани дизайн-студий?

— Студий много: два человека сели в офисе и уже называют себя студиями. Тех, кто называет себя студиями, — много, тех, кто занимается качественным дизайном — мало. Конкуренция не сильно чувствуется. Такого, чтобы клиенты ушли от нас, потому что где-то есть дешевле, нет. Может быть и есть, но не так остро чувствуется, как в других областях. Как в тех же закупках, где у тебя 500 тысяч вариантов, у кого можно выбрать. Кроме того, дизайн никому не приносит каких-то больших доходов.

— За счет чего вы тогда существуете?

— За счет небольших доходов. Мы не крупная и не богатая организация. 

— Кто у нас сегодня лидер на рынке дизайна?

— Трудно сказать. Наверное, «Лориен». Они занимаются именно созданием брендов на мероприятия. Например, они делали Универсиаду, чемпионат водных видов спорта, все форумы, которые проходят в Казани. Я считаю, что делают качественно и нисколько не позорно. 

— «Evolution»?

— Да, есть «Evolution», но человек, который организовал «Evolution», тоже вышел из «Лориена», кажется. Они тоже делают очень качественный, достойный, совершенно не позорный дизайн. Среди дизайнеров они непопулярны, говорят, что «это лориеновский стиль», однообразный. Но надо смотреть не с точки зрения дизайнера, а человека, который приехал или живет здесь. Им приходится делать качественно и много, а не просто одну афишу оформить. Это непростая работа. Они молодцы.

«ЕСЛИ ХОТИТЕ АКАДЕМИЧЕСКИ УЧИТЬСЯ ДИЗАЙНУ, НУЖНО ЕХАТЬ В ЧЕЛНЫ»

— Какие сегодня есть тенденции на рынке дизайна? Что модно?

— Смотря какой дизайн, смотря, о чем мы говорим. Различные афиши? Сейчас такое ощущение, что нет одного четкого тренда. Какое-то время назад везде появился минимализм, все кинулись на него. Так называемый флет-дизайн, когда все одного, двух, максимум трех цветов и плоское. Потом появились градиенты с айфонами и так далее. А сейчас, наверное, очень много внимания стали уделять графике, оформлению, качественной верстке текста, расположению его на носителе, типографике наконец-то стали уделять много внимания, и это хорошо. Наверное, именно такой тренд — работа с текстом. 

— Какие существуют мировые дизайнерские тренды? Или градиенты и работа с текстом это и есть мировые тренды? 

— По большому счету, да. Мировые дизайнерские тренды доходят до нас очень быстро: кто-то выкладывает эти картинки на сервисы, грубо говоря, дизайнеры подсматривают и все. Ты не копируешь их один в один, просто делаешь в этом стиле. Я недавно был в США, у них такой же дизайн, как и у нас. Немного отличается от европейского и российского, но по большому счету это все могло быть сделано и у нас. 

— То есть американцы задают тренд?

— Нет. Американский дизайн он такой своеобразный, свойственный им. Он грубоватый, не очень красивый. А тренд задает Европа, а также какие-то крупные корпорации и вещи, типа iPhone. В iOS недавно появились градиенты, и был такой бум, все стали везде использовать это. Градиенты — это переход от цвета к цвету, от фиолетового к желтому, например. И все теперь это используют. Пожалуйста, iPhone задал тренд, который подхватили все. Потом у Google появились плоские иконки типа флэт. Конечно, непонятно, что было первым — курица или яйцо: Google взял из тренда или тренд создал Google, но эти крупные корпорации и крупные рекламные компании создают вещи, задают тренды, потому что это очень органическая тема. Все время идет развитие. Есть мировые компании, сайты, билборды, например, «Сникерса», где появляется что-то новое, и все сразу начинают это использовать. Дизайн очень склонен к интерпретации того, что уже есть. Ты никогда не придумываешь: а нарисую-ка я что-то совершенно новое. Такое бывает редко, и редко бывает удачным.

— Существует ли у нас среда для молодых дизайнеров? Различные конкурсы, гранты, площадки для развития?

— Нет. Есть курсы и даже факультеты дизайна, но, когда приходят люди с факультета дизайна, например, архитектурного, или еще откуда-то, то у них очень странные знания, они либо устаревшие, и никак не применимые в коммерческой сфере, либо у них перекос на художественное начало, на искусство — вообще не в ту сторону. Самый хороший вуз, из которого к нам пришло целых два нормальных человека, это Челнинский колледж искусств. По крайней мере, они выпускают вполне рабочий материал — через некоторое время их выпускники начинают делать нормальные вещи. И они сами говорят, что учеба там пошла им на пользу. Если хотите академически учиться дизайну, нужно ехать в Челны. 

— А конкурсы? Вы же участвовали в разработке логотипа Черного озера, заняли третье место?

— Да. Таких конкурсов очень мало, почти нет. Но началось все с KazanExpo и Казанского зооботсада.

— Вы сами где учились дизайну?

— Нигде не учился, я самоучка. Я закончил факультет татарской филологии КФУ. У меня было две специализации — английский и татарский языки. 

— Чем был вызван выбор — факультет татарской филологии?

— Я из такой националистической семьи, у меня отец многие годы был председатель ТОЦ Нижнекамска. Я был воспитан в довольно жестких традициях татарского национализма (смеется). Во-первых. Во-вторых, на татфак было легче всего попасть. Я также выбрал истфак, но на истфак конкурс был шесть человек на место. В-третьих, я с 4 лет изучал английский, а на татфаке была соответствующая специализация.

— Помогает в работе?

— Да, особенно английский. Татарский в последнее время тоже помогает. В связи со всеми нашими последними проектами. Они, конечно, не коммерческие, но все равно. То, что я закончил татфак, дает мне определенную поддержку.

«ТУРИСТИЧЕСКИЙ БРЕНД — ЭТО ОЧЕНЬ СЛОЖНАЯ ТЕМА И УСПЕШНЫХ ВАРИАНТОВ НЕ ТАК УЖ МНОГО»

— Как вы относитесь к тем брендам, что были у нас приняты на официальном уровне? Как оцените «Наследие Татарстана» и Visit Tatarstan с точки зрения дизайна? Почему «Наследие Татарстана», разработанный командой Тины Канделаки, не превратилось в настоящий бренд? Их логотипы можно встретить разве что на официальных мероприятиях.

— «Наследие Татарстана» было не очень удачным. Чтобы бренд превратился в узнаваемый, нужно, чтобы дизайн восприняло общество. Критические возгласы будут всегда, но когда абсолютно все говорят, что полный трэш, это уже сигнал. Плюс, наверное, если ты делаешь брендбук, его надо жестко использовать хотя бы год, чтобы люди к нему привыкли. Как сделали с Visit Tatarstan, люди к нему хоть чуть-чуть привыкли, он хоть где-то присутствует. 

С точки зрения профессионального исполнения «Наследие Татарстана» мне совершенно не понравилось. Проблема в том, что, когда бренд делает дизайнер со стороны, а «Наследие» делали московские и английские дизайнеры, они плохо понимают местную специфику и начинают делать очень шаблонные вещи. Грубо говоря, набирают в Google «татарский орнамент»: ага, татарский орнамент. Набирают «татары» — видят человека на коне: ага, татары. В Google выходят ассоциации, которые нам уже не близки, мы, татары, которые здесь сейчас живут, уже не идентифицируем себя с теми татарами. С этой стороны Visit Tatarstan был чуть-чуть лучше, кому-то даже нравился. Мне, честно говоря, не очень понравился, но он сделан профессионально и это вполне себе рабочий дизайн, который используют. 

— Да, его можно встретить на каких-то рюкзаках, зонтиках, сумках. 

— С другой стороны, туристический дизайн — это очень сложная тема. Вот придут ко мне завтра и скажут: сделай бренд Татарстана, я задумаюсь, а что же сделать. Наверняка, ты не сможешь удовлетворить всех, потому что у всех разные представления, что такое татары, что такое Татарстан. Сделаешь что-то такое современное, скажут — да вы что, деревню нашу обижаете, у нас же великая страна и огромная история. Сделаешь что-то историческое — наоборот: зачем этот колхоз, давайте сделаем взгляд в будущее. Соединишь — скажут, что за эклектика. То есть туристический бренд — это очень сложная тема и успешных вариантов в мире не так уж много. Мало что можно вспомнить. Можно вспомнить знак «I Love New York», который стал эталоном, Мельбурн, очень прикольно кстати, буква М, туристический бренд Берлина есть, например, но его особо и не вспомнишь. Так что это очень непростая история, и надо понимать, что он рассчитан на туристов, не надо, наверное, слишком чувствительно к этому относиться. Люди приехали, купили магнитики и уехали, они не будут складывать свое мнение о городе и тем более о народе, исходя из логотипа. 

«МЫ ТАКАЯ ЭКЛЕКТИЧНАЯ НАЦИЯ, ТРУДНО НАЙТИ ЧТО-ТО ОДНО»

— А вообще, татарский дизайн существует?

— Нет, конечно. А где он?

— Есть молодые дизайнеры — Айдар и Ляйсан Марданшины (студия дизайна «Мардизайн»), которые пытаются сделать татарский орнамент таким же узнаваемым, как, например, шведский в Икее. Это возможно?

— Возможно все, но в данном случае я думаю, что нет. С помощью орнамента — нет. Татарский орнамент довольно скучный и однообразный. Однообразный не в смысле узнаваемости, а он похож еще на тысячу других орнаментов: и на арабский, и на казахский, на узбекский. Будучи туристом, ты их не различишь. С помощью орнамента Татарстан не идентифицируешь. 

— Может нам самим придумать какой-то новый орнамент?

— Да, я об этом говорил. Хорошо было бы нам самим придумать, и в этом направлении надо работать. Но это непросто, потому что мы еще не сложившаяся нация, у нас очень короткая история. Понятно, что если отчитывать от гуннов, то можно хоть два тысячелетия насчитать. Но, по-моему, по-хорошему татарская нация складывается где-то 100-150 лет. 

— Что могло бы стать фишкой нашего орнамента? Все уже привыкли видеть в этой роли тюльпан.

— Необязательно только на орнаменте зацикливаться, можно придумать какие-то символы. Не знаю, если бы я знал, я бы нарисовал и сделал. Надо сидеть, думать, это появится органически, кто-то сделает и это будет настолько круто, что все начнут его использовать.

— А как вы вообще относитесь к тому, что в татарском орнаменте все цепляются за тюльпан?

— Это все оттуда же, когда делаешь запрос в Google на татарский орнамент, выходят тюльпаны. Я конечно историю татарской архитектуры не так хорошо знаю, но вся эта «любовь» к тюльпанам началась с основоположника татарской архитектуры, автора нашего оперного театра Исмагила Гайнутдинова. Он взял какие-то мотивы из арабских и других орнаментов, из татарских сапог — ичигов и использовал их в оперном театре. Возможно, оттуда пошел стереотип о татарском орнаменте, что это цветочный узор с тюльпанами. После этого орнамент стал татарским. Хотя он очень похож на тысячу других орнаментов, можно набрать любой «стан» — Татарстан, Кыргызстан, Казахстан, выйдут близкие, похожие. Чем южнее, тем эти орнаменты больше похожи на арабские, чем ближе к нам, тем больше на нас. Видимо, мы самые северные представители этого узора, дальше уже никого нет, дальше только квадратики начинаются. 

— А что тогда было до Гайнутдинова?

— До этого не было устоявшегося чисто татарского узора. Когда смотришь на выставки и картинки, где-то узор как на ичигах, где-то квадратики, в третьем месте еще что-то. Опять же, мне кажется, это связано с тем, что мы такая эклектичная нация, трудно найти что-то одно. Потому что тот же цветочный узор он везде разный. Идешь к специалистам, спрашиваешь: какой у нас был орнамент? Они говорят, у нас был вот такой цветочный, именно с точки зрения цвета, не монохромный, не одного цвета, а разноцветный. И когда смотришь на вышивку или картинку, то видишь, что там реально нарисованы цветы. Красиво. Это не очень популярно у нас, но это татарские узоры, невероятно красивые и пестрые, а мы этого не используем, мы используем монохром. И эта монохромность пошла как раз из архитектуры, монохромность хорошо берется, легко списывается с архитектуры. Там ведь один цвет. 

Мне эту теорию рассказал один американский ученый, который изучал татарский орнамент.

— В Америке изучают татарский орнамент?

— Американцы изучают все. Они очень любознательные, на самом деле.

 «В АМЕРИКЕ УЖЕ В 2004 ГОДУ НЕ БЫЛО НАЛИЧНЫХ, АБСОЛЮТНО ВСЕ ПОЛЬЗОВАЛИСЬ КАРТАМИ»

— К слову, об Америке. У вас есть какой-то общий проект с Канадой?

— Нет, это просто стартап. Это приложение, называется «TaskPlace», в которых ты можешь создавать себе задачи. Таких приложений сотни, но здесь ты еще его можешь привязывать к определенному месту. Например, я пишу «рассказать о самоидентификации» и привязываю к офису «БИЗНЕС Online», чтобы не забыть. И когда я сюда приду, это уведомление у меня выйдет. Эта привязка делается с помощью специальных антенн, которое мы как раз и продаем. Само приложение бесплатное, а антенны мы продаем. Делаем это в Канаде и США.

— А у нас люди до сих пор все записывают в блокнотах? 

— Нет, самих приложений с точки зрения «To do» полно. То есть мы тут ничем удивить не можем, и они все бесплатные. А вот покупать какие-то гаджеты массово у нас, конечно, не будут. У нас тоже можно купить, но надо лично ко мне обратиться. Мы просто не стали делать это целевым рынком.

— А с чем это связано? Там люди больше привыкли к этим технологиям?

— Во-первых, лишние деньги должны быть не у одного-двух человек, а у многих, чтобы был большой рынок. И это связано с уровнем жизни, когда ты себе уже обеспечил основное, и можешь получать какие-то дополнительные удобства.

У нас есть сообщества совместных покупок, интернет-доставка процветает. Но по опыту наших предыдущих проектов мы поняли, что в России такие очень узкие вещи продвигать сложно, по крайне мере, мы побоялись.

— На сколько отстаем от них?

— Лет на десять.

— Не так много.

— Ну, смотря в чем. Например, когда я в первый раз был в Америке в 2004 году, там уже не было наличных, и все пользовались картами, абсолютно все. Они были бесплатные и это было очень удобно. А приехал сюда, никто не пользуется, картой можно было расплатиться только в «Бәхетле», и то это было не очень удобно. Такое отставание лет на 10-15.

— Что вы делали в Америке в 2004 году?

— Сначала я год учился по программе обмена, потом еще год по программе «Алгарыш», это был первый год, когда она появилась. Потом моя супруга выиграла грант Фул-брайт и преподавала татарский в Аризоне: у них был такой супер интенсив, когда они летом целыми днями учили разные языки, и ты за два месяца изучаешь программу одного года. Я тоже попросился, сказал, что могу преподавать, отправил резюме.

— А кто в Америке учил татарский язык?

— У каждого были свои причины.  Один был человек, у которого были татарские корни. Кому-то просто нужны были так называемые кредиты-баллы.

— Чем больше языков, тем больше баллов?

— Нет, по предметам, каждый предмет, скажем, три балла. Тебе надо накопить определенное количество баллов для определенных целей, чтобы потом куда-то поступить или выполнить учебную программу. Кому-то изучать татарский было просто интересно. Это был институт, который занимается критическими языками для мира «Критикал лангвиджес», татарский туда тоже входит. Но сейчас они эту программу закрыли, потому что народу было мало, у меня было три студента, у супруги четыре, и надо было набирать хотя бы три человека, поскольку программа была платная. На следующий год не набрали. Зато сюда приезжала целая группа студентов-американцев по 20-30 человек. Когда началось обострение между Россией и США несколько лет назад, эту программу закрыли. Потом уже стало довольно трудно оформлять документы, и американцы решили отказаться. 

— Что значит «критикал лангвиджес»? Это языки, которые находятся под угрозой?

— Не совсем. Это что-то типа стратегически важных языков, которые мало изучаются. Там, например, были все балканские языки, армянский, грузинский, узбекский.

«ЯЗЫК НЕ ТАК ВАЖЕН ДЛЯ САМОИДЕНТИЧНОСТИ, КАК МНОГИЕ ОБ ЭТОМ ДУМАЮТ»

— Как вы относитесь к тому, что татарский язык начинает уходить из школ? Участвовали в этой дискуссии?

— Я мало участвовал, старался избегать. Это тяжелый вопрос. Я не так резко к этому отношусь, мы слишком много уделяем внимание языку, на мой взгляд. Язык не так важен для самоидентичности, как многие об этом думают. 

— А что важно? На что надо обращать внимание?

— Каждому свое, но в итоге это все равно простая мысль. Самоидентификация — это признание себя кем-то. Необязательно татарин-русский, я, например, дизайнер, это тоже самоидентификация. Мне же для этого язык не нужен. То же самое с самоидентификацией по национальному признаку. Язык важен, но это только составная часть. Я видел слишком много людей, которые не знают языка и кайфуют от того, что они татары. Например, когда мы с супругой преподавали татарский в Америке, она привозила группу студентов сюда по обмену, там был один татарин. Вообще, он по сути француз, он приехал в Америку из Франции учить татарский, поскольку один из родителей был татарином. Его зовут Тимуром, он на татарина внешне не похож, по-татарски ничего не знал, не говорил, но учил татарский и приехал сюда, потому что чувствовал, идентифицировал себя с этим. Причем тут язык?

— Ну как тогда, если у нас языка не будет, мы сможем выделиться, не ассимилироваться без языка?

— Отличаться можно не только языком. Ты можешь на любом языке произнести, что ты татарин. 

— Этого достаточно?

— По-моему, да. Понятно, что ты к этому должен прийти, это твое внутреннее состояние, к этому можно прийти тысячами способов, кроме языка. И странно признавать себя татарином только потому, что ты знаешь язык. Он безусловно важен, но это не определяющий фактор. То есть то, что ты знаешь татарский язык или не знаешь, никак не влияет на твое национальное самоопределение. Спросите у тысячи людей, которые знают татарский и не чувствуют себя татарами.

— Как-то у вас на сайте появился таймер «Инкыйраз». Это что — серьезно, ирония, или такое предупреждение? Верите ли сами в исчезновение татар через 200 лет?

— Сам не верю. Я считаю, что татары такой народ, который вполне себе… Есть сильные народы, а есть слабые, средние народы. Мы конечно не сильный народ, но не настолько слабый, чтобы исчезать. И история показывает, что в трудный момент мы умеем сработаться. Поэтому я не верю в инкыйраз. Это был способ подстегнуть татар, заставить задуматься, потому что самое важное заставить людей задуматься, ведь вопросы самоидентификации они достаточно простые, с точки зрения их обдумывания, нужно просто решить, кто ты. Об этом обычно не думают, в рутине работы об этом забываешь. 

— Какие-то отзывы были по этому поводу?  

— Была резкая реакция. Говорили, зачем вы программируете людей, это же программирование: 80 процентов на это поведется! Не знаю, что они сделают, видимо, исчезнут. Но если вот так легко можно программировать людей, я бы этой возможностью воспользовался как-то поинтереснее.

«ПОЧЕМУ НАДО БЫТЬ ВЕЛИКИМ НАРОДОМ, ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ ПРОСТО СТАТЬ ХОРОШИМ НАРОДОМ, ЛЮБЯЩИМ СЕБЯ?»

— Вернемся к вашим татарским проектам. Вы хотели сделать клавиатуру с татарской раскладкой, но не смогли найти денег на ее реализацию. Почему не вышло?

— Аудитория должна быть значительно шире. 

— Есть различные госпрограммы по сохранению татарского языка. Почему эти программы не доходят до таких проектов?

— Во-первых, надо понимать, как эти деньги выделяются. То есть программы, на которые уходит очень много денег, инициируются где-то наверху. Кто-то кому-то приходит и говорит: давайте сделаем это, и начинается выделение денег под конкретный проект. Таких случаев, когда кто-то что-то придумал внизу и получил на это большую сумму, я не припомню. Почему до нас не дошли? Во-первых, мы не сильно просили. Естественно, мы писали письма президенту, в министерство образования, в минобре у нас даже были какие-то, но потом их всех уволили. С замом Энгеля Фаттахова Ильдаром Мухаметовым мы тоже встречались, они сказали, отлично, давайте искать варианты, как можно это профинансировать, но потом его уволили. 

— К новому министру не обращались? 

— Нет. Никаких контактов с новым министром образования у нас нет, все-таки трудно просто заходить к человеку, но да, наверное, надо это сделать. Но этим нужно заниматься постоянно, на данный момент я особо этим не занимаюсь, прототип лежит, надеюсь все-таки вернуться к нему. 

— Для ее реализации вам требовался 1 млн рублей. Это же не такие большие деньги для республики?

— Бюджет не так тратится. Я тоже это часто слышу, что «миллион рублей, давайте мы одного легионера „Рубина“ отпустим, и деньги будут». Так тоже неправильно. Миллион здесь, миллион там — так набираются огромные суммы. То есть если мы выпустим эту клавиатуру, то кардинально ничего не изменится. Это проект, нацеленный на специалистов, которые занимаются татарскими текстами. Почему я еще не хочу обращаться к официальным лицам, потому что боюсь, что они насильно заставят всех перейти на татарскую клавиатуру — учителей, журналистов «Татмедиа» и т. д. Хотя «Татмедиа» сами интересовались, журналисты писали, мол, мы готовы штук десять закупить сразу. Это неправильно, я не люблю такой подход, обязаловку, тогда люди будут ненавидеть эту клавиатуру, а не использовать ее. А я хочу, чтобы люди, профессионалы, которые занимаются текстами, использовали ее, и это было бы удобно.  

— А в чем ее особенности? 

— Она решает две проблемы. Первая, используя три языка, например, татарский, русский и английский, очень неудобно переключаться между ними. Все время попадаешь на не нужную раскладку. Здесь переключение между двумя, так как русский и татарский соединены в одну раскладку. Во-вторых, чтобы использовать татарские буквы надо зажимать две клавиши. Это не удобно, поэтому татарские буквы здесь в виде отдельных клавиш по середине. Естественно, это все актуально, когда ты набираешь много татарских текстов, профессионально занимаешься татарскими текстами. Если нет, то стандартный раскладки Windows достаточно.

— Я помню, раньше была татарская клавиатуры «җәһәт», если она не установлена на твоем компьютере, а тебе приходит текст, набранный с помощью нее, то татарские буквы не распознавались, выходили знаки.

— Я знаю человека, который делал «җәһәт», он приходил к нам домой в 1994 году, устанавливал.

Но там была совсем другая концепция, то есть ты используешь свою же клавиатуру. А места для дополнительных букв на ней нет. И ее убило то, что у Windows и iMac появилась своя татарская раскладка, то есть тебе уже не надо ничего устанавливать, ты просто выбираешь язык. А там надо скачать программу, установить. Как только у тебя что-то облегчается, естественно, ты идешь туда. Плюс они интереснее решили проблему с количеством символов, то что в «джахатовской клавиатуре» татарские буквы располагались на цифрах, было неудобно. Я пять лет набирал текст на «җәһәт», знаю, о чем говорю. Это неудобно и неправильно, на цифрах буквы располагать нельзя. В этом смысле Windows тоже не очень удобный, очень удо?