9 Расскажу-ка я историю старинную об одной бабке-спекулянтке...
И вот одна пробивная бабка из крошечного райцентра средней полосы России решила бросить малоприбыльную торговлю тыквенными семечками и подыскать занятие поденежнее. Оценила положение, изучила коньюктуру тогдашнего колхозного рынка и пришла к выводу, что ежели мясцом приторговывать, то тогда и будет ей, бабке значит, счастье. Так как мяса в ихнем райцентре ни на пельмени, ни на котлеты, ни прочую колбасу купить было невозможно. Все, кто держал скотину, резали ее под зиму, чтоб зимой не кормить. А ежели кто и надумывал продавать мясо, то сдавали тушу целиком на мясокомбинат, который находился за полста верст в другом райцентре, чуть побольше этого.
Прикинув очки к носу бабка вспомнила, что ейный дальний сродственник, седьмая вода на киселе, работает на том мясокомбинате то ли вахтером, то ли г@вночистом. В один прекрасный день надела бабка кацавейку, завязала в платочек пенсию и махнула на вокзал. Села на паровоз и через пару часов уже деловито бегала враскачку вдоль забора мясокомбината, ища проходную. После настырных попыток пройти на территорию "к онучку" без пропуска, вахтер сказал, что в обеденный перерыв он сам сходит и приведет ей "внучка".
— Дык, сынок, мине назад скоро ехать надоть, скоро поизд.
— Ну так ты скажи что передать твоему внуку, я и передам.
— Ды мине онучок мясца обещал принесть — у мине дома детки малые не кормленныя!
— Ну, ладно, бабка, говори как внучка зовут. Щас кого-нибудь попрошу сходить позвать.
— Ой, позови, милай, позови! Васятка Зелипукин тута гдеи-та. А то у мине поизд уедя! Детки некормленыя дома-а-а! Малыя-а-а…
— Я, бабка, сам тебе в детки гожусь. А Зелипукина Васятку выгнали нах@р полгода назад за пьянку. Так что беги на свой поезд. Нету тут твоего Васятки.
— Уи-уи-уи! Как так нету? Тута работал... Чаво же мине делать-та? Детки не кормленыя-а-а!.. Милай, а мясца-та, мясца мине где тута взять?
— За "взять", бабка, можно сесть. А купить подешевле можно устроить, коли деньги есть.
— Есть, милай, есть! Тольки немнога у мине... так на мяшочек... пудика два бы мясца-та мине, а?...
— Чего? Ни хрена себе, бабка, у тебя детки... Ладно, во сколько у тебя поезд? Иди-ка ты вдоль забора, заверни за угол и стой там. Я через час сменюсь и там через забор тебе мешок свинины перекину. Давай столько-то и столько-то денег.
— Уй-уй! Недорого как, а? Може сынок ты мине тады три пудика кинешь? Али чатыре?
— Нет, бабка, столько нету. Да ты и не донесешь столько.
— Я, сынок, донесу, донесу! Я крепкая! Ты мине тольки кинь три пудика мясца-та, а? Детки малые дома некормлены...
— Ладно, бабуся, жалко мне твоих деток малых. Перекину я тебе три пудика, да еще и денег не возьму за третий пуд! Во я какой! Иди и жди меня у забора за углом.
— Уй-уй, сынок! Давай я тебе деньги-та опосля отдам, кады ты мясца принесешь. А то вдруг ты до поизда не успеешь? А я пока грошики в платочек завяжу, сколько следовает, и тебе через забор перекину.
— Хитрая ты, бабка. Ну да ладно. Все по-честному будет: я тебе мясо – ты мне деньги. Иди жди.
— Милай! Ты гляди чтоб костей поменьше было, костей мине не надоть! Я > мясцо-та пошшупаю!
— Пощупаешь, бабусь.
И пошла бабка вдоль забора за угол, где и договаривались произвести обмен. Вот ждет-пождет, время идет, скоро поезд уйдет. И думает многомудрая бабкина голова – зачем же настоящие деньги в платочке-то передавать, можно ведь газетку сложить да заместо денег в платочке и завязать. Да завязать так, чтобы развязать трудно было. Пока мужик на деньги поглядеть захочет, да пока развяжет платочек, да пока поймет, что его хитрая бабка обманула – она уже на поезде в родное Гундосово на всех парах мчаться будет. Благо вокзал-то, вот он, рядом. Сказано-сделано. Деньги перекочевали из сопливого платочка в бабкину кацавейку, а газетку, на случай приключения где-нибудь в дороге «большой нужды» припасенную, на четыре узла в платочек завязала. «А ежели чаво, скажу, мол, скелерос у мине, недержание памяти. Платочки я попутала. Прости мил человек».
И вот настал долгожданный момент. С громким сопением и хаканьем на каменный забор взлетает бесформенный мешок, а следом появляется синяя от натуги физиономия «расхитителя социалистической собственности» и вопросительно сверху вниз смотрит на бабку.
— Быстрей, бабуся, кидай деньги, да мешок лови!
— Милай! Дай я мясцо-та пошшупаю – нет ли костей!
— Да потом пощупаешь. Свинина. Три пуда. Быстрей давай!
— Нет, милай, пошшупать надоть!
— Б%%%ь! Ну на, шшупай!
Потрогав мешок, бабка убеждается в честности отправителя бандероли – костей действительно нет, кругом сплошная мягкая вырезка. Стало бабке даже немного стыдно за свой задуманный обман. Но паровоз уже разводит пары, неподъемный мешок уже тянет руки, а волнение в грудях нарастает. И полетел узловатый платочек через забор, навстречу мозолистым рукам честного вахтера.
— Спасиба, мила-а-ай!
— Будь здорова, бабуся-я-я!
Пробежав галопом с тремя пудами за спиной до вокзала, бабка установила новый мировой рекорд по бегу со штангой. При этом бег ее был усложнен периодическими вращениями вокруг оси. Вращения были нужны, чтобы наблюдать не гонится ли за ней с платочком доверчивый вахтер мясокомбината. Но все обошлось благополучно и радостная бабка, расталкивая мешком других таких же бабок с мешками, залезла в вагон отходящего поезда.
Представьте, уважаемый читатель, сколько в вашей местности стоит один килограмм свиной вырезки да помножьте на 3 пуда. Вот именно этим сладостным занятием и занималась бабка всю дорогу, беспрерывно щупая теплый еще мешок с уже проступившими темными жирными пятнами. Приехав на свою станцию, бабка покряхтывая и согнувшись в три погибели, проперла свой мешок еще версты три пока добралась до дома. Зато уж дома широкая улыбка удачливого бизнесмена мгновенно всплыла на бабкино лицо и не покидала его до тех пор, пока она не развязала мешок. Не веря глазам бабка стала вытряхивать содержимое на залитый солнцем снег. Вытряхнув все, бабка молча опустилась на перевернутое ведро и задумалась. На снегу валялось большое количество конских х%%в, разной длины и цвета...
... Некоторые были с яйцами, а некоторые так. Вышедший из хаты дед, увидев столько х%%в, только и мог, что запинаясь бормотать:
— Эт зачем же… Эт куды нам?... Эт хто же тебе дал?...